Танец на ветру (СИ) - Колхитида Медея (книги онлайн TXT) 📗
— Ужин!
Карл протянул миску. Надзиратель положил в нее ложку какого-то месива, напоминающего кашу, зачерпнув его из кастрюли, которую держал его помощник, налил в кружку воды.
Карл съел кашу, облизал ложку, выпил воды и прошелся по камере: шесть шагов от стены к двери, столько же от угла до угла. В одном углу — койка, в другом — отхожее место, два других — свободные. Под потолком, в глубокой, круто скошенной нише — окно, забранное решеткой из толстых металлических прутьев.
Башмаки без завязок, отставая от пяток, постукивали по полу. Штаны без пояса постоянно спадали, вызывая чувство унижения.
Карла никуда не вызывали, не допрашивали. Иногда ему казалось, что про него забыли. Тем не менее, он надеялся скоро вернуться домой. Мысль о любимой и ее страданиях была невыносима. Может быть, она и не знает, что он в темнице. Ему хотелось биться об эти стены, трясти тяжелую дверь, кричать, драться.
Делать в камере было нечего, оставалось только ходить из угла в угол, размышляя о несправедливости судьбы, или спать. Последнее было предпочтительнее, потому что позволяло вернуться в призрачный мир, где жизнь текла по-старому: мама пекла пироги и следила, чтобы сын не пытался утащить еще горячую выпечку; жена, смеясь, закрывала ладошками глаза, заставляя угадывать, кто это. В этом мире не было ни смерти, ни боли, ни тоски.
Скрежет замка разбудил Карла. В камеру шагнул надзиратель с громадной связкой ключей на поясе.
— Одевайтесь.
Карл поднялся с койки и торопливо стал одеваться.
Куда?.. Освобождают?.. Но почему ночью?.. И сколько сейчас времени?..
Кивком головы надзиратель приказал ему идти направо и сам пошел за ним. Ключи позвякивали на его поясе. Они долго шли по коротким коридорам. Перед тем как открыть двери очередного коридора, надзиратель стучал по ним ключом. Из коридора отвечали таким же постукиванием. И только тогда надзиратель отпирал дверь.
Карл шел впереди надзирателя, пытаясь по направлению определить, в какую часть темницы они идут. Они то поднимались по лестницам, то спускались, и по его расчетам, пришли на первый этаж. В этой части тюрьмы многочисленные двери выходили в коридор, по которому вели заключенного. В одну из дверей надзиратель постучал.
— Войдите!
Луч света ослепил Карла. Человек, сидящий за столом, повернул лампу и направил свет Карлу в лицо. Карл стоял, ослепленный светом, не зная, что ему делать, куда идти.
— Садитесь.
Карл осторожно сел на краешек стула. Хозяин кабинета кивком приказал надзирателю оставить их вдвоем. Когда надзиратель вышел, он отвел свет в сторону, и Карл, когда зеленые круги перед глазами исчезли, получил возможность присмотреться к человеку, сидящему напротив.
Вид у него был неприветливый — заостренный нос, желтые выдающиеся скулы, глаза маленькие, но живые и проницательные. В лице было нечто, напоминающее одновременно и куницу и лису. Голова на длинной, подвижной шее, вытягивающейся из-за ворота, словно голова черепахи, высунувшаяся из панциря.
Карлу он не представился, сразу же осведомился об имени и фамилии допрашиваемого, о роде его занятий и месте жительства. После этого, вместо продолжения допроса, произнес длинную речь об опасности, которая грозит маленькому человеку, осмелившемуся сунуться в политику. По окончании этой части своей речи, вперив ястребиный взгляд в несчастного Карла, он предложил поразмыслить о своем положении.
Размышления Карла были несложны: он проклинал тот день и час, когда он поддался на уговоры своей невесты подзаработать немного золота, выдав родителей и Хиш. Но деваться уже было некуда, теперь речь шла о его собственной шкуре.
Основной чертой характера Карла был глубочайший эгоизм, приправленный чрезвычайной трусостью и скупостью. Жажда золота занимала немало места в этой смеси чувств. Любовь, которую он испытывал к погибшей жене, во многом смягчала нрав, но была все же чувством второстепенным и не могла бороться с основными чертами характера.
Карл серьезно обдумал то, что ему сказали.
— Поверьте, я мало что знаю.
— Неужели? — недоверчиво спросил человек. — Но если это действительно было так, вы бы сюда не попали.
— Как или, вернее, за что я нахожусь здесь — вот этого я не могу сказать, потому что мне это самому не известно, — Карл попытался спокойно отвечать на вопросы, хотя его била холодная дрожь.
— Но вы должны были совершить какое-нибудь преступление, раз вас обвиняют в государственной измене.
— В государственной измене?! Немыслимо! Я ни в чем не виноват!
— Скажите, — вкрадчиво спросили его, — разве ваши родители не имели подозрительных знакомств?
— Родители? — Карл растерялся: следовало ли ему во всем отпираться или выложить все начистоту? Если он станет все отрицать, могут предположить, что он знает слишком много и не хочет признаваться. Сознаваясь, он докажет добрую волю, и тем самым спасется. Поэтому он решил рассказать все.
— Да, у моих родителей были неподходящие знакомства. Но я к ним не имею никакого отношения.
Человек за столом нахмурился.
— Поймите меня правильно, — поторопился уверить Карл, боясь, что его обвинят в пособничестве, — даже если я знал об этих знакомых, я ничего не мог сделать. Я и моя невеста не раз пробовали образумить моих родителей, но они нас не слушали. Они даже моего сына против меня настраивали. Все равно я не мог на них донести, ведь они оставались моими родителями. Но я готов сотрудничать.
И он с пугающей легкостью начал рассказывать обо всех более или менее знакомых людях, которые когда-либо общались с Тардесом и Даллой. Допрос длился пять часов. За это время он успел рассказать о многом, что давно уже считал забытым.
— Хорошо. На сегодня достаточно. Позже мы продолжим этот разговор, — прервал его человек за столом.
Он позвонил в колокольчик, стоявший на столе перед ним. Дверь открылась, и в комнату вошел надзиратель.
— Уведите заключенного! — приказал он надзирателю.
— Куда прикажете его увести?
Несколько мгновений человек молчал. Карл за это короткое время покрылся холодным потом от ужаса.
— В камеру, — произнес этот страшный человек безразличным тоном.
"О, Единый! За что мне все это! Что за преступление они совершили, что меня считают опасным преступником?"
Карл был близок к отчаянию, как вдруг дверь открылась, и в комнату зашел Трейн.
— Допрос закончен? — спросил он, едва зайдя в комнату.
— Да, к сожалению, этот человек не сообщил ничего существенного. Но, думаю, заключение пойдет ему на пользу, и он расскажет, кто еще замешан в заговоре.
— К какому заговору? Я ни в каком заговоре не участвую! Я невиновен! — в панике вскричал Карл, чувствуя, что петля палача охватывает его шею.
— Ну, что вы! — не обращая внимания на Карла, они продолжали разговаривать. — Этот человек никогда не участвовал в заговоре.
— Но он обвиняется в государственной измене.
— Я думаю, что это просто ошибка, — со странной улыбкой сказал Трейн.
Воодушевленный проблеском надежды, Карл не видел переглядываний и улыбок всех присутствующих.
— Конечно, ошибка! Я невиновен.
— Вот видите. Перед вами абсолютно честный человек. Я думаю, его можно отпустить домой. Если его родители вернутся домой или появится кто-либо подозрительный, он немедленно сообщит нам. Не правда ли?
Последние слова были обращены к Карлу.
— Да-да, разумеется, — поспешно заверил тот.
— Ну, хорошо. Раз вы так настаиваете. Под вашу ответственность, Трейн.
— Я верю этому человеку. Надеюсь, он меня не подведет, — произнес он, пристально глядя в глаза Карла.
Карл почувствовал большую благодарность к этому человеку. Он был готов сделать что угодно, чтобы оправдать доверие.
— Проводите этого человека к выходу. Он свободен, — обратился Трейн к надзирателю.
Надзиратель открыл дверь и вывел Карла. Когда дверь за ними закрылась, человек, который вел допрос, спросил Трейна:
— Зачем ты его выпустил?
