Алракцитовое сердце. Том II (СИ) - Годвер Екатерина (библиотека книг .TXT) 📗
От ласковых прикосновений бросало в жар. Цвета знала толк в своем ремесле; насколько бы он ни устал, ее невозможно было не желать.
– Нет правильного и неправильного. Я сегодня не я, и ты сегодня не ты, – прошептала она, лаская его грудь и будто читая мысли. – Утром ты уедешь, а я останусь, и мы не увидимся больше. Так почему бы и нет? Не думай, что это я из-за того, что Лэш велел. Ты странный. Но ты мне правда нравишься...
– И ты мне. Но…
– Тогда довольно разговоров!
Деян на мгновение потерял дар речи, когда ее рука опустилась ниже и скользнула под не туго затянутый пояс; а когда вновь обрел голос, то понял, что тоже больше не желает тратить время на слова.
– Ну что? – Цвета отступила; он, развернувшись, притянул ее к себе.
– Только не в дом, – задыхаясь, прошептал он и вновь жадно впился в ее губы. – Там люди…
– Так бы сразу!
Она вывернулась из его объятий, игриво улыбаясь, и повлекла за собой в темноту.
В пристройке, где они укрылись от дождя и любопытных глаз, капало с крыши, и к запаху сена примешивался сильный запах полыни. Но Деяну это было уже совершенно неинтересно.
– VI –
В отведенные хозяином комнаты он поднялся, когда уже начало светать.
Сидевший на полу Джибанд уперся застывшим взглядом в стену; Деян прошел мимо него, стараясь не шуметь, но Голем, услышав шаги, заворочался на кровати.
– Ну и ночка, а? – спросил он на удивление трезвым голосом.
– Да уж, – буркнул Деян; разговаривать с чародеем сейчас ему хотелось меньше всего на свете.
– Мне много раз приходилось сожалеть о прожитом дне, – сказал Голем. – И раскаиваться в сделанном.
– И что?
– Завтра я буду сожалеть. Но не сегодня.
–Угу. – Деян с вожделением взглянул на свободную кровать, прикидывая, удастся ли перехватить хоть пару часов сна. – Так когда выезжаем?
Но чародей уже снова спал; по комнате расплывался тяжелый винный дух.
«И хорошо. Потом будет потом. Будет новый день, – Деян, сбросив сапоги, повалился на кровать. – Потом будет сегодня…»
Глава третья. Трое
– I –
Новый день начался скверно; и никуда они, конечно, не уехали.
Если пил чародей за троих, то похмельем страдал за дюжину. Он не мог не то что идти, а даже подняться с кровати, мучаясь сильнейшей мигренью и болями в желудке. Все утро его рвало желчью с прожилками крови, и хотя между приступами он твердил, что скоро встанет сам, это «скоро» все никак не наступало. К полудню Деян не выдержал.
– Я пойду осмотрюсь: может, тут где-нибудь есть толковый лекарь. – Он натянул куртку, отряхнув ее от приставшего сена.
– Не надо, – простонал чародей, пытаясь приподняться. Выглядел он как первый кандидат в покойники. От телесного страдания душевная боль не исчезла, но поблекла, затаилась в самой глубине покрасневших и слезящихся глаз.
– Надо, – отрезал Деян. – На этот раз ничего со мной не случится, я буду осторожен, – добавил он, вспомнив, как уходил из хижины. – А ежели все же случится – так тому и быть, мрак бы все это побрал! Ты уже что мог – натворил. Теперь моя очередь.
Под ноги попался пустой кувшин, и он в бессильной злости пнул его.
– Правильно я сомневался, можно ли пить эту дрянь! Проследи тут за всем, Джеб. Пожалуйста.
Кивнув угрюмому великану и не став дожидаться новых возражений, он вышел из комнаты и спустился вниз.
В общей зале харчевни оказалось довольно людно; солдаты капитана Альбута расселись там же, где и накануне, но самого его снова не было – отпросился уйти на час-два еще утром и до сих пор не вернулся. Краем глаза Деян заметил среди прислуги Цвету и отозвал ее в сторону:
– Есть в городе хорошие врачеватели?
– Так правду девки говорят, что у вас там беда-бедовая?
– С чего иначе бы нам тут сидеть! Так есть?
– Даже и не знаю. – Цвета в задумчивости наморщила припудренный нос; бессонная ночь по ней была совсем незаметна. – Солдатский госпиталь есть, там гнилую рану почистить могут. Но тебе ж не того надо?
– Не того.
– Док наш старый, что в конце улицы жил, помер по весне: грабануть хотели и зарезали, бесы. Еще травник раньше был хороший в Глазьем тупичке, но сбежал со всем скарбом; и недруг-конкурент его, слышала, тож на днях ноги сделал. Даже и не знаю, кто еще здесь, Хемриз; не узнавала – не до припарок нынче… Он же большой колдун, твой старший. Нешто совсем плохо дело, что без лекаря никак?
– Да пес его знает. – Деян вздохнул. – Я все же пойду поищу. Мало ли… Сил больше нет тут сидеть и ждать, что будет: эдак я раньше него помру.
Он, не прощаясь, пошел через зал к выходу.
– На Птичьей улице спроси, в рюмочной: там все про всех знают! – крикнула Цвета ему вдогонку.
– II –
«На Птичьей, на Птичьей…» – тупо повторял про себя Деян, шагая по улице. Болела голова. Он злился на чародея, так некстати – и так предсказуемо – свалившегося с ног, и злился на себя за то, что беспокоится за него; и за чувство беспомощности, зудящее под ложечкой. Он ушел бы намного раньше, если б не опасался оказаться с городом один на один. Необходимость эта внушала ему страх, достаточно сильный, чтобы лишь все вместе – невозможность оставаться дальше в душной и пропахшей болезнью комнате, жажда хоть какого-нибудь действия и усиливающееся беспокойство за то, что само собой дело не выправится, – смогло выгнать его с постоялого двора.
Страх, как оказалось, не вполне беспричинный.
Днем все выглядело иначе, чем в сумерках. Низину, говорили прохожие, подтопило, но нагорная часть города после ночного ливня больше не казалась такой уж грязной; и совсем не казалась маленькой. Каждый в отдельности дом и проулок мог бы быть частью Орыжи или Волковки, но все вместе они образовывали чудовищный непроходимый лабиринт. Улица, где у каждого дома стояли крытые загончики с плетеными стенками для продажи птицы, была неподалеку: Деян помнил, как накануне шел по ней за чародеем на постоялый двор. Но как ее найти или хотя бы в какой она стороне – вспомнить не мог, и от попыток только сильнее стучало в висках. Расспрашивать прохожих, многие из которых и так недобро поглядывали в его сторону, про улицу и про местных лекарей было боязно; проплутав не меньше получаса, эту боязнь он преодолел – однако безо всякой для себя пользы. По злобе или по незнанию верную дорогу показать никто не мог, а кто пытался, говорил какую-то непонятную тарабарщину из имен и названий.
«Хвала небесам, я хоть обратный путь помню… Помню ведь? – Деян вздрогнул. Уверенности он не чувствовал. Даже было собрался сразу пойти назад. Но, представив, какую картину снова увидит по возвращении, тот час оставил это намерение. – Волки сожри этого дурака! Не хватало еще ему взаправду помереть с перепоя… Нет уж: надо искать, пока не найду».
Мысль о том, что простой лекарь – если этот лекарь вообще найдется – из захолустного городка вряд ли много понимает в болезнях, вызванных трехсотлетним смертным сном, он тщательно отгонял.
Ноги гудели, и Деян ненадолго присел отдохнуть на ступеньки крыльца чьего-то заколоченного дома, а после двинулся дальше. Он вновь прошел вдоль длинной стены, непонятно зачем построенной, и пересек небольшую площадь напротив большого и красивого особняка, охранявшегося сразу десятком вооруженных солдат. Затем пересек еще одну площадь и перебрался по мосткам через канаву, чтобы спуститься по улочке, невыносимой вонявшей рыбой; туда по утрам даже в неспокойное время привозили улов рыбки. На улице с птичьими загончиками тоже чувствовался рыбный запах; значит, она была где-то рядом, – но где?
Проплутав еще с полчаса по переулкам, он с досадой понял, что снова вышел к знакомому уже заколоченному дому, выкрашенному облупившейся зеленой краской. Голове от прогулки немного полегчало, но к цели он не приблизился ни на шаг.
