Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра (книги онлайн .txt) 📗

— Будет еще селище, — напомнил Ирбис, мрачно усмехаясь.

— Верно. Еще десяток-другой прибьем к земле.

— Обратной дорогой можно бить помалу, — заикнулся Ирбис о сокровенном.

Вукир с любопытством глянул на него и шагнул ближе, словно просясь в подельники.

— Нет, — сухо отрезал Драговит. — Ты уж что-то одно выбирай. Или мы баб из полона уведем, или задеремся и погоню за собой потащим. Тогда дорогой точно половину полона оставим на земле валяться мертвыми. А то и поболе половины, коли детишек припомнить.

— Ты прав, — признал Ирбис, досадливо кусая губы. — Баб, детей спасать нужней. А ты плохо считал, — внезапно снова усмехнулся он и затеребил макушку Вукира. — Не четыре. Десять по десять и еще десяток задницы прижали к земле намертво.

— Сто десять? — не сразу понял Драговит, но тотчас сообразил: — Точно, позабыл я о хворых в селищах. Но, тогда и ты обсчитался. Забыл причислить тех, кто в третьем селище еще поляжет. Глядишь, и до полутора сотен свяжем по рукам-ногам. Почитай половину тех, что к нам в горы явились.

Их мстительные подсчеты прервали Рагвит с Парвитом и Северко, что по велению Мары сгоняли в селище и притащили сразу трех целиком зажаренных баранов. Сакха отчего-то кусок в горло не лез, так не пропадать же добру. Добытчики еще не достигли сородичей, как были облеплены серыми попрошайками. Плохо сдерживая улыбку, Драговит присел и сомкнул на шее своего друга руки, не допуская его в общую свалку. Вукир укоризненно покосился на двуногого, но рваться не стал. Понимал вожак, что без доли не останется, привык. Отдохнуть и перекусить примостились за клочком скалы, вздыбившейся посередь ровной земли в двух полетах стрел от затихшего селища. Ночевать порешили тут же — нельзя было уходить, не наладив в лежку всех до единого сакха, обитающих в нем. Да и сторожей посчитали, что многовато, а потому и их Перунка проредил, обежав с Драговитом обе заставы. И вскоре к проходу в стене селища подскакала первая пара конных, за коими волочились привязанные шкуры с новыми хворыми. Обрезав веревки на ходу, конные пустились прочь, не оборачиваясь. Не озаботившись: примут ли хворых, утащат ли под крышу, укроют ли, обогреют, накормят? Подадут ли воды и прочее, в чем будет нужда. Ну, да степнячки втащить-то их внутрь втащили, да тут же в сторонке от стены и бросили беспомощных.

Оставляя поутру место чародейной битвы, горцы мстительно радовались тому, как оставшиеся на ногах сторожа перетаскивали конями в селище новые полутрупы своих. Поразительно, но Баира и без расспросов догадалась, что девушка с ледяным лицом не простая смертная. Толи почуяла, толи больно умна. Скрывать не стали: да, мол, богиня она, сестра Чернобога, коему служат сакха. Только вот, самого солнечного коня уж и в помине нет — одолела его сестра, отправила его дух назад в Навьи пределы, дабы не чинил боле разора на землях Яви. Янжи — та попыталась, было, поваляться в ногах могучей богини, но Баира не струсила и приветствовала ту достойно и сдержанно. Поклялась служить до скончания жизни, куда бы ее ни направили и чего бы над ней не учиняли. Мара приняла клятву, чего ране за ней не замечали — не любила она пресмыканий пред своим величием. И даже какой-то ритуал произвела, коего горцы прежде не видали.

— Выдумала эту глупость, — призналась она одному Драговиту. — Прямо тут, не сходя с места. Ты видал эту девку?

— Гордячка, — согласился брат.

— Гордячка, — эхом отозвалась богиня. — А таким с их надломленной гордостью да растрескавшейся душой иное действо напоказ только к добру. Души их от такого рубцуются, далее сохраняясь в целости. А гордость обретает силу.

— Хорошо бы, — вырвалось у Драговита, отчего он вдруг заторопился за какой-то смешной надобностью.

— Как дитё малое, — покачала головой сестра, поймав его за ухо. — С великого ли ума ты от богини решил таиться? Чего засуетился? Иль чувства свои мне доверить невместно? Иль стыдишься их?

— Сама-то, чего кочевряжишься? — рассердился Драговит, высвобождая ухо. — Все уже знаешь, все поняла…

— Услышать хочу, — тихонько попросила Мара, прильнув к его груди. — Сам ведь твердил, мол, брат ты мне, и ничто это уж не отменит. Не человек я — то верно. Но, и ты прав: нельзя среди вас жить совершенно чужой. Надо хоть чем-то сродниться, а иначе… Трудно мне будет уживаться с людьми, — вздохнула она. — Тогда и уйти придется…

— Ну, нагнала тоски, — прижал ее крепче Драговит, — Кому скажи, будто сама смерть запечалиться может, так на смех поднимут. А девка… Что ж, отчего и не признать: по нраву мне, и до того не похоже на то, что было со Златгоркой, что… Ну, словом, подумалось мне тут: а было ли то со Златгоркой взаправду? Нет, она меня радовала. И горевал я долго. Только вот теперь давненько я о той тоске не вспоминал. Да и о жене думать забыл, ровно и не было ее. Так что же, может, сердце у меня какое каменное, как Ожега браниться? Может, я и вправду рожден, чтоб одному жизнь коротать? Может, не рожден я был для любви-то? Как ты рассудишь, сестренка?

— Ну, ты нашел, кого расспрашивать? — удивилась, отстраняясь та. — Что же тебе смерть о любви рассказать может?

— Меня ж ты любишь.

— Это другое, — тихо призналась Мара, глядя в сторону. — Я в тебе шибко нуждаюсь. Я тобой привязана к этому миру. Коли ты мое тело не убережешь, так мне одна дорога… Словом, уйду я обратно в небесную Правь, и когда вновь смогу вернуться сюда, неведомо. Может, и никогда. А мне того жутко не хочется. Мне с вами куда, как милей обретаться, чем… Ладно, кончим о том. Не всякая правда к месту. Ты прав: неча тоску нагонять, когда о деле думать нужно, — вновь прижалась она к брату. — А о Баире думок не отгоняй, не сторонись их. Она девка стоящая. И ее в нашей семье я бы видеть желала.

…………

Мара слушала, как бьется в его груди модифицированное ею сердце, и уже переключилась на просчет алгоритма обработки расконсервированных, но не прошедших нормальную адаптацию латий. Естественно, не имея вводных данных об общем состоянии их психики, объеме потерь памяти, формах воздействия после расконсервации… Да, вообще никаких данных, кроме информации о деятельности в этом мире, что они с Перуном успели выхватить из оперативной памяти свихнувшегося технаря перед полным прекращением функционирования его сознания. Значит, разглагольствовать о планах и алгоритмах просто нелепо. Даже дикари не торопятся тратить силы на то, о чем не имеют представления. Они очень расчетливы — эти дикари всех времен и планет. Пальцем не пошевелят, если не запахнет хоть какой-то пользой. А она с самым серьезным видом пытается соорудить нечто осязаемое из ветра, дующего на другой стороне планеты…

Перун, используя местную терминологию, был тут, как тут, со своим неискренним удивлением по поводу ее преждевременных попыток пересчитать несчитаемое. Однажды войдя в режим прямого доступа к координатору, Перун оценил комфортность этого способа их общения и застрял в нем прочно. Он был высокопрофессиональным безопасником. Но, оказался настолько гибким индивидом, что после первого же знакомства с легкостью предоставил координатору высшего уровня приложения доступ в свой координационный центр. И совершенно спокойно предложил Маре внедрить туда собственный ограничитель с закрытым кодом доступа, что позволяло ей в любой момент скрутить коллегу-бога в бараний рог единым касанием. Казалось бы, история давняя и забытая, но, как-то под влиянием прирастающих силой эмоций она предложила удалить свой ограничитель, предоставив Перуну полную бесконтрольную с ее стороны свободу выбора. Тут он и продемонстрировал ей степень своей адаптации к местным условиям существования. Предложил забыть про ограничитель, оставив все, как есть, усугубив их взаимосвязь режимом прямого доступа к руководителю их спонтанно образовавшейся команды, в которой лично его все устраивает.

Этот теоретик-самоучка собрал собственную библиотеку информации, переработал ее с безупречной добросовестностью латии и сделал открытие. Вывел закон, утверждавший, что усиление его зависимости от другого индивида в ущерб собственным интересам — читай личной свободе — является актом нелогичным, значит, не является чем-то инородным в этом мире всеобщей нелогичности. Следовательно, эту зависимость нельзя уничтожать, дабы не ставить под удар процесс адаптации, лично у Перуна катившийся, как по маслу. Координатор высшего уровня приложения мог бы поспорить! Но богиня смерти не смогла аргументированно доказать богу грома и всяких там явлений человеческой жизнедеятельности, что он не прав. Потому, что он, как это ни парадоксально, был прав. Хотя бы потому, что его позиция помогла Перуну одним прыжком преодолеть тот путь адаптации на этой планете, по которому сама Мара продиралась сквозь годы и боль перестраиваемой психики.