Чародей поневоле (сборник) - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (читать книги регистрация TXT) 📗
Пройдя по тропе шагов двадцать, он случайно поднял голову и увидел дерево, на стволе которого темнела зарубка.
Отец Эл остановился и радостно улыбнулся. Как это предусмотрительно с их стороны — оставить для него знаки! Нет, конечно, они оставляли зарубки не для него — разве они могли догадываться, что кто-то последует в этот мир за ними? Несомненно, Гэллоуглассы просто хотели вернуться обратно к тому месту, где состоялось их перемещение в другое измерение, потому что только в этом месте миры соприкасались.
Миры?
Отец Эл снова обвел взглядом окрестности. Нет, ему определенно стоило пересмотреть это предположение. Серебряные деревья никогда не росли не только на Терре, но и ни на одной из планет, о которых ему когда-либо доводилось слышать. Вряд ли этот факт можно было считать окончательным и неопровержимым доказательством, но все-таки… У него появилась пугающая, леденящая кровь мысль — а в своей ли вселенной вообще он находится. Только теперь он впервые всерьез задумался о том, как будет возвращаться обратно.
Как ни странно, мысль о возвращении его не особенно заботила. Если бы Господь пожелал, чтобы он вернулся на Грамерай или на Терру, без сомнения, Он бы нашел потребные для этого средства. Ну а если бы Господь этого не пожелал — что ж, отец Эл давным-давно дал обет исполнять любую работу, какую бы ему ни ниспослал Бог, где бы ему эту работу исполнять ни пришлось. Желание уйти из жизни на родной планете не значило ровным счетом ничего в сравнении с обязанностью исполнить Божью волю.
Потому отец Эл отвернулся от дерева и пошел дальше в ту сторону, куда уводили зарубки. На ходу он насвистывал — правда, не сказать, чтобы от наилучшего расположения духа.
Вскоре он вышел на берег речушки и поочередно посмотрел в обе стороны. Вот ведь незадача! Зарубок больше не было! Ни одного дерева с зарубкой!
Ну конечно — Гэллоуглассы решили возвращаться обратно по берегу речки. Они-то знали, в какую сторону ушли. Речка сама по себе была вполне надежным ориентиром. Им нужно было только знать, возле какого дерева свернуть в лес.
Нужно было принять решение. В какую сторону они ушли? Влево или вправо? Вверх или вниз по течению?
— Приятная встреча при луне, прекрасный незнакомец…
Она восстала из воды. Темные кудри струились по плечам и покрывали грудь, но, увы, на этом исполнение ими роли одежды заканчивалось. Глаза у нее были большие, с поволокой, нос маленький, губы — пухлые, алые, а кожа очень бледная.
— Как мне повезло,— проворковала она,— что мне встретился господин, которому я могу составить компанию.
Красотка направилась к берегу. На счастье, бедра ее милосердно обернула речная тина. Отцу Элу удалось сосредоточить взгляд на ее лице. Тело его, увы, нарочито напоминало ему о том, что священники в конце концов тоже мужчины и ничто человеческое им не чуждо. Он сглотнул подступивший к горлу ком, облизнул пересохшие губы и пробормотал:
— Приветствую тебя, речная дама.
— Я не дама,— мурлыкнула красотка.— Я — прелестница, готовая удовлетворить все желания смертного мужчины.
С этими словами она обвила шею священника руками и прильнула к нему.
Образно говоря, тело отца Эла просто завопило в ответ на выброс гормонов, однако он решительно оторвал руки красавицы от своей шеи и отстранил ее.
Красотка в изумлении уставилась на него.
— Как же это? Не отрицай, что ты желаешь меня!
— Желаю,— признался отец Эл,— однако это было бы дурно.
Он сжимал руки красавицы. Опустив глаза, он разглядел между ее пальцами тонкие перепонки.
— Дурно, потому что ты смертный, а я — нимфа? — Красавица рассмеялась, обнажив маленькие, ровные, ослепительно белые зубы.— Да будет тебе! Такое часто случалось, и мужчины всегда оставались довольны!
Довольны — да, в этом отец Эл не сомневался, однако он знал много рассказов о том, как соблазны, в которые ввергали земных мужчин всякие нимфы и русалки, в итоге заканчивались смертью соблазненных. Ну, пускай не смертью, так уж непременно — тоской и отчаянием, от которых в конце концов разрывалось сердце. Почерпнув силы у этих воспоминаний, отец Эл объяснил:
— Это неправильно и не должно случиться. И не то важно, что я — человек, а ты — нет. Пойми, девушка, если ты позволяешь кому-то наслаждаться своим телом ради похоти, без любви, ты нарушаешь свою неделимость.
— Не-де-ли-мость? — Она озадаченно улыбнулась.— Это слово для смертных, а не для волшебного народца.
— Вовсе нет,— не теряя решимости, объявил отец Эл.— Это слово означает «целостность», целостность твоей души.
Красотка расхохоталась. Смех ее был на редкость мелодичен.
— Да ты, видно, шутишь! У фейри нет никаких душ!
— Ну, значит, есть личность, характер.— Отец Эл мысленно ругал себя на чем свет стоит за то, что забыл о такой элементарщине.— Нечто такое, что слагает только тебя, и больше никого. Индивидуальность. Непохожесть ни на кого, ни на одну другую речную нимфу.
Красотка перестала улыбаться.
— Нет… Ты, похоже, не шутишь.
— Нет, не шучу. Твоя личность, девушка, твое истинное обличье, скрытое и известное только тебе самой,— это и есть ты, самая настоящая ты. Твое представление о себе основано на том, во что ты глубже всего веришь, оно остается после того, как ты отбрасываешь все манерное, наносное, внешнее. Вот тогда, как на дне реки, ты видишь себя истинную.
— Что ж,— улыбнулась красавица-нимфа,— тогда я — прелестница, ибо глубже всего и важнее всего для меня — телесные утехи.
Она снова попыталась обнять священника.
Что ж, такое отцу Элу и прежде доводилось слышать, причем не от обитательниц водоемов. Он крепко сжал ее руки и пристально посмотрел ей в глаза.
— Это всего лишь оправдание, и я его не приму. Некий мужчина поступил дурно с тобою, когда ты была юна, нежна и ранима. Ты открыла ему свое сердце, позволила ему отведать своей тайной сути и тем самым сделала доступным и свое тело, ибо тебе показалось, что одно должно вполне естественно последовать за другим.
Красогка-нимфа в изумлении смотрела на священника. Вдруг она дернулась, попыталась вырваться.
— Не хочу больше тебя слушать!
— Придется выслушать,— решительно заявил отец Эл, крепко сжимая ее запястья,— Итак, этот молодой мерзавец, насытившись в полной мере твоими прелестями, покинул тебя и унес с собой частицу твоей тайной сути. Он, легкомысленный повеса, ушел своей дорогой, насвистывая и напевая и насмехаясь над тобой, а ты осталась в тоске и боли, ибо в твоей тайной сути осталась рана, которую нечем было залечить.
— Смертный,— почти вскричала красотка,— ты в своем уме? Я ведь нимфа!
И такое отцу Элу прежде слышать доводилось.
— Не имеет значения,— непоколебимо отозвался он.— Ни одно мыслящее существо не способно существовать, раздавая направо и налево частицы своей тайной сути. Ты должна понимать, что при таком поведении твоя тайная суть скоро истает, и тогда ты фактически перестанешь существовать, от тебя останется только оболочка. Именно это происходит с теми, кто дарит свое тело тем, кто их не любит и кого не любят они сами. Так нарушается целостность твоей тайной сути, ибо так уж мы устроены, что наша внутренняя суть и наше тело едины, и как только нарушается целостность чего-то одного, страдает другое. И когда ты открываешь для кого-то свое тело, а тайную суть не открываешь, целостность твоей сути также страдает.
— Тысячу раз со мной случалось такое,— процедила сквозь зубы нимфа,— но и внутри, и снаружи у меня все цело!
— Нет, ты ошибаешься. Всякий раз ты теряешь крошечную частичку себя, хотя тебе так хочется верить, что это не так!
— Да нет же, нет! Это в моей природе — одаривать мужчин прелестями тела, оставляя при этом нетронутой мою суть! Ведь я нимфа!
— Это могло послужить тебе слабым оправданием лишь в первый раз, когда твоя тайная суть впервые претерпела разрушение. Потом ты твердила себе: «Это все не важно. Я неизменна. Такова моя природа — отдаваться телом, но не душой, телесные радости — единственное мое желание». И для того чтобы себя самое в этом убедить, ты ищешь соития с любым мужчиной, какой встречается на твоем пути, но всякий раз твоя суть рвется и рвется еще сильнее, и тебе снова приходится убеждать себя в своей правоте, и ты отчаянно ищешь новых наслаждений, хотя в глубине своей знаешь правду: никаких наслаждений ты давно не испытываешь. Ибо это всего лишь оправдание.
