Свитки Серафима (СИ) - Осипова Иванна (книги хорошего качества .TXT, .FB2) 📗

Спал Алексей тяжело, точно чувствуя тёмную громаду, нависшую рядом. Грудь давило и жгло. Мутные образы плыли сквозь пелену, показываясь на короткий срок и исчезая.

— Парень, вставай! — Последним из тумана сна нарисовался Борисыч.

Близко жалобно прошелестело голосом бабы Вари, но смазано, без смысла.

— Разберёмся! — Строгий голос бывшего милиционера превратился в совсем другой, молодой, но не менее жёсткий.

Алексей подскочил, потирая лицо, чтобы прогнать остатки дрёмы. Озираясь, оценил обстановку.

— Давай! Натягивай штаны. Паспорт где? — Тряс за плечо незнакомец в ментовской форме.

В коридоре топтался второй, немного старше, без кителя, но в портупее с расстёгнутой кобурой, рука лежала на поясе, готовясь к действию, если придётся. Почему-то взгляд Алексея сразу зацепился за эту деталь. Варвара, с трясущимся лицом, стояла в сторонке, стиснув хрупкие, старческие руки.

— Что же это, Алёшенька⁈ — изредка вопрошала она. — Как же случилось⁈ — потом, обращаясь к молодому. — Вы уж разберитесь там. Слышишь, Генка. Племянник мой внучатый… Он же свой. Лукашов…

Ничего не понимая, Алексей оделся. История приобретала странный и неприятный оборот. Разом его будто столкнули в чёрный омут, где барахтайся ни барахтайся, а не выплывешь.

Человек без формы с любопытством заглядывал в блокнот приезжего. Алексея кольнуло в сердце неприятной мерзостью.

— Вы не представились, — процедил он сквозь зубы.

— Участковый Геннадий Резкий, — озабоченно просматривая комнату, сообщил молодой.

— Оперуполномоченный Семёнов, — второй присел, заглядывая под стол, провёл снизу столешницы рукой, исследовал горшки с цветами на подоконнике, раскрыл сумку, притулившуюся рядом со стулом.

— Вы не пригласили понятых, — втянув воздух, Алексей выплюнул слова, будто отодвинул эту руку, ворошившую его вещи.

Необходимость напоминать законникам общеизвестные правила вызвала раздражение.

— А мы тебя не задерживаем. — Опер хмуро отступил.

— Ага, приглашаем на беседу. — Улыбка у Генки была мальчишеская, озорная.

Казалось, его забавляла ситуация или он считал происходящее интересной игрой.

— Значит, я могу отказаться? — Алексей лихорадочно перебирал в голове возможные причины подобного «приглашения».

Никто так и не объяснил, что случилось.

— Не думаю. — Прихватив блокнот историка, оперативник направился в коридор.

Участковый забрал паспорт Алексея и дождался, когда тот пройдёт к выходу.

— Куда вы его? — Варвара засеменила следом.

— Ко мне вначале, — ответил Генка. — Дальше посмотрим. Вчера, после шести и ночью, родственник, где был?

Она шумно охнула, взмахнула руками, точно лишь теперь сообразив, что они не шутят.

— Он же ничего не сделал… Здесь был. Дома.

— Разберёмся, — поморщившись, привычно повторил Генка.

— Я сейчас, — Варвара засуетилась. — Я быстро. Поговорю с… с кем надо.

— Занимайся своим делом, баба Варя. — Участковый остановил её, удержал за плечи. — Поняла?

Так она и села на стул, глядя вслед мужчинам. На улице, ближе к площади, их ждала машина с надписью «МИЛИЦИЯ». Алексея довольно мягко подтолкнули, веля залезать внутрь. Прежде чем оказаться в полутёмном салоне, он ухватил взглядом аккуратную, прилизанную со всех сторон, фигуру Казимира. Кот на руках горожанина лениво щурился, отворачивал морду, показывая крайнее презрение ко всему миру. Бывший журналист покачал седой головой и не спеша продолжил путь в библиотеку.

17

Стёпка решил, что нашёл пристанище в странствиях. Жизнь стала казаться светлой, как небо весной. Тёплый, уютный покой наполнил пространство души, где когда-то был стальной стержень. Не терзало, не звало в дорогу.

Покой окутал сердце, сделал его мягким и тягучим точно патока. Стёпка радостно впитывал эту сладость; славил Господа в своём сердце за каждый день в доме купца, за уроки в лавке, за ясные глаза Василинки.

Он не знал, что может быть таким счастливым. Весело и светло было Стёпке. Он редко вспоминал о страннике. Прошлое сделалось далёким и чужим. Горящее в сердце слово перестало тревожить, подёрнулось пеплом. Жил он настоящим делом, каждую минуту отдавая долг дядьке Василию за доброту и приют.

Но иногда по ночам после дня, полного забот в лавке, Стёпка просыпался и тянущая, мучительная жажда неведомого накатывала на него. Хотелось бежать, бежать как можно дальше из города, вырваться из острожных стен, невидимых, но давящих.

Он не мог понять причины этой муки, что рвала душу. Дойдя в безумии до края, Степан впадал в бессвязный, тусклый сон без сновидений. Утром от ужасов ночи не оставалось и следа. Степан снова становился счастливым.

День был наполнен мелочами: помочь в лавке, проследить за прибытием нового товара, оценить ткани, поговорить с покупателями; церковные службы по воскресеньям, а потом отдых и прогулки с дядькой Василием; смех Василинки, цветы в косах.

Новыми желаниями и страхами охватило душу. Хмурый взгляд дочки купца стал страшнее тёмной ночи, и не представлялся день без неё.

— Какой же ты хороший, Стёпушка! — Искрились ясные глаза расцветающей Василисы.

— Ты счастье моё, Василинушка, — отвечал он.

Руки сами находили друг друга. Нежно сжимая ладони, Степан смущался и радовался. Самой лучшей стала для него Василинка, самой желанной. В хороводе ли среди первых красавиц поселения, в церкви ли перед лицом Господа — он видел только Василинку.

Так шли годы. Исполнилось Стёпке восемнадцать лет. Мало кто величал высокого русоволосого парня Стёпкой, всё чаще Степаном. В городе уважали купца, а его молодого помощника с приязнью принимали в других домах, видя в нём преемника торгового дела. У Василия не было сыновей или иных родичей мужчин, кому можно отдать богатое наследство.

Степан слыл сметливым и удачливым в делах. Многие почести получал от других людей. Его удивляли льстивые слова, а затем сделали сердце безразличным к тому, что говорили люди. Он исполнял свой долг, не думая о похвале.

Когда-то бродивший в горести, Степан теперь был счастлив. Одинокий обрёл семью. Степан не заметил, как земная любовь закрыла душу для мира, оставив прореху только для одного живого существа. Милая сердцу Василинка стала его невестой. В намеченные сроки они собирались сыграть свадьбу.

Сидя вечерами вместе с детьми, купец Василий улыбался в густую бороду, глядел на молодых. Очень уж нравился ему приёмный сын: в деле скор, умом сметлив и нравом хорош. Не найти лучшего мужа для любимой дочери. А Василинка только и говорила, что о свадьбе, румянилась от смущения и довольства.

Степан же сидел серьёзный и будто печалился. Не первый раз купец видел его таким.

— Чего голову повесил? — Василий показал себя суровым хозяином. — Аль не люба тебе моя красавица?

Огнём прожгло Степана.

— Дороже всего мне Василинка, батюшка. Кажется мне, всё отдал я ради этого счастья, — странно ответил он.

Потом Степан долго без сна лежал в темноте. Не угасал огонь в груди. Непонятная жажда сделалась острой и жестокой. Пробивался через мягкое и расслабленное хорошей жизнью стальной стержень, забирая покой. Вспомнил Степан глаза странника и голос, который требовал отдать миру живое слово.

Несколько ночей и дней боролся юноша с желанием следовать голосу, а затем, забросив лавку, написал свиток слов, что взялись неизвестно откуда, но имели смысл.

«Есть пути кривые, что радуют нас и печалят, дают и отнимают. И никогда не ведут они к главному, к исполнению дара. Растрачивают нас в суете дней, обманывают сытостью и теплом. Так не узнаем мы главной правды… Живое слово поворачивает назад то, что не считается неизбежным, да и с ним борется за первенство, поднимает мёртвые души из тлена, помогая исполнить дар…»

Отбросив свиток, Степан схватился за голову. Испугался и сжёг написанное в пламени свечи. Из самых дальних уголков памяти сияющими искрами высвободились слова странника, что заронил непонятные истины в голову маленького мальчика. Пришло время и зерно дало всходы.