Ведьма - Вилар Симона (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

— Так говоришь, волхвы меня сгубить решили? Откуда же ты об этом прознал?

— Да уж знаю. Приходили они ночью в селище Матери Сосны, когда ты и твои люди почивали по избам. И волхвы те Громодара вызывали, Мала также кликнули. Вот с ними-то и было решено… Я недалеко был, слышал все. И не по себе мне сделалось. Ведь по законам Рода ты гость селища, ты хлеб ел под кровом Громодара, оттого и грех на старосте, что кудесников послушал, нарушив законы гостеприимства. Но как было не послушать, если волхвы сказывали, что ты, чужак, на наши священные места рвешься! А туда даже своим хода нет. Святотатство это.

— У других племен всякому доступ к святилищу открыт. Ну да ладно. Обойдусь и без ваших капищ. Вот только как мне в Киеве сказать, что наказ не выполнил…

— Ха! Олег-то, князь ваш, заругается небось.

Свенельд удивленно поглядел на Малфутку. Неужто древляне не знают еще, что Олег давно не в этом мире, а отбыл в светлый Ирий [27] ?

Когда он сказал об этом Малфутке, паренек искренне удивился. У них и по сей день Олегом-кудесником народ пугают. Говорят, он везде — и птицей вьется в поднебесье, и щукой-рыбой из заводей глядит, и волком по чаще рыщет да все выведывает. Бессмертен он, сказывают. А вот Игоря Киевского не так почитают. Обычный он, хоть и недобрый. Олег же… Он везде.

Пришлось Свенельду поведать отроку, как много лет назад погиб Олег Вещий. Предрекли Олегу кудесники, что примет он смерть от своего любимого коня. Князь в это поверил и услал гривастого любимца на вольные просторы. А конь у него был особенный, умный и верный, как брат родной. Вот конь и затосковал о хозяине, начал хворать, а там и помер. Олег об этом только спустя много времени узнал да обозлился на волхвов, что дурным предсказанием его заморочили. И решил князь взглянуть, где кости его любимца покоятся. Когда привели Олега в то место, князь поставил ногу на конский череп и попросил у друга прощения. Но не успел он молвить последнее слово, как упал на землю в судорогах и помер. Оказалось, что в черепе коня поселилась ядовитая змея. Она-то князя и ужалила, прокусив бархатный византийский сапожок.

Малфутка слушал князя, приоткрыв от удивления рот.

— Как же так? Разве мог великий кудесник умереть от змеиного укуса? Как же он гадюку-то не учуял? А еще говорят, Вещий он. Не иначе, кто-то посильнее Олега глаза ему отвел от опасности.

Варяг только пожал плечами.

— Не знаю. Как говорится — за что купил, за то и продаю. Я ведь при том не присутствовал, я только родился в то лето, когда Олег Вещий к богам после смерти нелепой ушел, а Игорь на Киевском княжеском столе воссел. И смог вновь подчинить Киеву ваше племя. Так что Игорь вовсе не слабее Олега, которым вы, древляне, по сей день детей пугаете да не решаетесь поверить в его кончину.

— Оттого и не верим, что не сумел бы Игорь одолеть древлян, если бы Олег ему чародейством не помог.

— Ну, Олег или иные волхвы Руси, а вы власть Киева признавать должны. Да и что вам от той власти, если как жили отдельным племенем, так и живете, а своеволием своим только дань большую на себя накликали. И если вновь от Руси отпасть задумаете, то узнаете, какова сила у дружин киевских. Даже чародейство ваше тут не поможет.

Говоря это, Свенельд невольно повысил тон, в его голосе прозвучали властные нотки. Однако глянув, как отвернулся, словно обидевшись Малфутка, устыдился своего гнева. Парень его от беды спасает, а он пугать его стал. Да уйди сейчас Малфутка — и конец Свенельду. Вряд ли он сможет сам выбраться из этого гиблого места.

— He сердись, парень, — миролюбиво заговорил Свенельд. — И давай-ка я тебе лучше о княгине Киевской поведаю. Уж она-то лиха вам никакого не сделала, как не сделала вообще никому, а прославилась своей мудростью. Ольгой ее зовут, и тот же Олег привез ее в невесты Игорю в те времена, когда он еще не прославился победой над Царьградом. Ты хоть знаешь, что такое Царьград?

Малфутка не ответил. Ворошил палкой в костре, так что искры полетели ввысь, к хвойным ветвям. Варяг невольно проследил за ними взглядом — и замер. Марится ли ему опять, или висит на ветке странная черная тень, только глаза сверкают? И показалось Свенельду, что тварь эта соскочить хочет, да только словно на стену какую натыкается и вновь замирает, затаившись среди ветвей.

— Да пропади все пропадом! — не выдержал Свенельд. — Малфутка, ты разве не видишь?

Паренек даже подскочил от резкого окрика, тоже вверх поглядел. Но тень стала быстро исчезать, будто растаяла, разошлась темным дымком.

— Ну, видел? Видел?

— Что?

Свенельду показалось, что хитрый мальчишка обмануть его хочет. Как мог он не видеть тень поганую? Но Малфутка от окриков и гнева посадника и впрямь оробел, начал пугливо озираться. В конце концов варягу пришлось успокоиться, слушать, как паренек объяснял: мол, что бы там ни было, а сквозь обведенный им круг никакая нечисть проскочить не сможет.

— Меня знаешь, кто учил заговоры творить? Нуда ладно, сам вскоре узнаешь. Пока горит огонь и свежи мои заговоры…

Он не договорил, сжался у костра, только время от времени во мрак поглядывал настороженно. И опять Свенельду стало стыдно, оттого что он, хоробр киевский, сам страху поддался и паренька напугал. Потому и стал отшучиваться: мол, это ему после пережитого на охоте всякое мерещится — то тени, то вздохи, то вода светящаяся.

— Но вода и впрямь светится на Нечистом Болоте, — проговорил наконец Малфутка. — И ты должен уразуметь вот что, пока боги дали живую воду людям, чтобы они самых избранных среди обычных смертных оставляли. Я даже знаю, Ольга, о коей ты так уважительно говорил, воду эту пьет. Ведь годков-то ей немало.

Это было верно. Знать, ведают о том, что творится за их чатами дикие древляне. Знают и о княгине пресветлой… И, когда Малфутка вдруг с неким особым интересом стал спрашивать его об Ольге, Свенельд с готовностью поддержал разговор.

Об Ольге он мог говорить сколько угодно. Даже перестал поглядывать наверх, где тень непонятную приметил. Княгиня Ольга… Очи у нее светлые и ясные, как звезды в морозную ночь, станом она стройна, как береза, косы у княгини русые и тяжелые, почти до колен свисают и красиво покачиваются, когда княгиня, словно лебедь белая, идет по хоромам киевского терема.