Темные тропы - Гэбори Мэтью (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Шестэн жил в скромной монастырской гостинице, куда монахи селили тех, кто не пребывал в симбиозе с Каладром. Ему было тридцать четыре года, он родился в селении, расположенном на северном побережье, и с раннего детства обладал очень своеобразным даром.
Он понимал язык птиц.
Уже в пять лет он, охваченный волнением, мог усесться на корточки под деревом и слушать ночи напролет, что рассказывает сова о себе подобных и обо всем лесе. Дар с возрастом расцвел, и мало-помалу Шестэн стал отдаляться от мира людей, отдавая предпочтение миру природы. В деревне его ославили никчемным или слабоумным, причем последнее утверждалось чаще. Он жил в безграничной вселенной, прислушиваясь к голосам природы, заранее знал о предстоящих солнцестояниях, от перелетных птиц слышал рассказы об их странствиях.
Отчаявшийся отец в поисках выхода доверился своим близким, соседям и, на всякий случай, дальнему кузену. Трубадур по призванию, этот человек в свою очередь упомянул о ребенке в одном монастыре, где ему дали приют. Услышав об этом, старый монах тотчас схватил свой посох и пешком направился в деревню, чтобы взять этого ребенка под защиту.
В разных частях страны были и другие, такие как Шестэн; и с давних пор монахи принимали этот подарок Каладров, чтобы послужить делу странноприимства, бывшему душой их земли. Над колыбелью таких мальчиков и девочек склонялись Хранители и, в силу неких мистических причин, наделяли их этим даром. Шестэн не знал закона Хранителей, но охотно признавал его необходимость. По правде говоря, он никогда не испытывал разочарования, и с недавних пор уже другие дети приходили к нему учиться, в свой черед овладевать этим даром.
Шестэн поднялся до рассвета. Он никогда не ощущал тесноты четырех стен своей кельи, одной и той же вот уже почти двадцать лет. Он любил ее простоту и в конечном счете ничем не дорожил, кроме большого кованого ларя, в котором он хранил свой письменный прибор. Поскольку, несмотря на царивший снаружи ледяной холод, в его комнате сохранялось приятное и мягкое тепло, он спал раздетым. Не набросив на себя одежды, он подошел к слуховому окну, выходившему на обитель. Сквозь просвечивающую ткань занавески он заметил бледные силуэты нескольких монахов, собравшихся в углу двора. Это были те, кто оканчивал долгую и трудную ночь дежурства у изголовья пациентов лепрозория.
Он направился к своему ларю и бережно извлек из него письменный прибор черного дерева. Шестэн был скриптором монастыря, и эта работа наполняла его гордостью. Как поклонник совершенства, влюбленный в тонкости возвышенного языка Хранителей, он любил это долгое сумерничание в компании монахов и белых птиц, пристроившихся у них на плечах. Склонившись над своим пергаментом, он слушал и тонким почерком записывал щебетание птиц. Ему необходимо было с наивозможной точностью переложить мысли монахов, давших обет молчания и уже выражавшихся не иначе как передав свои мысли птице, с которой они делили хлеб насущный.
Шестэну был открыт доступ к самым сокровенным тайнам монастыря. Но даже если бы он захотел проникнуть в них, его совесть требовала ничего не предпринимать и оставаться на пороге этих загадок. Он научился захлопывать невидимую дверь между собой и узлами интриг, возникавших под крышей монастырской галереи, и никогда не смешивать свое существование с ролью переписчика. Инстинкт предупредил его: пожелав проникнуть в мысли Хранителей, он погубит согласие, установившееся у него с местными птицами, которые порхают на свободе вокруг монастыря и делят с ним свои простые и мирные заботы.
Шестэну не хотелось обменять эту полноту жизни на монастырское существование. По этой причине он отказался жить внутри монастыря и не собирался менять свое решение. Эта независимость давала ему возможность каждое утро совершать долгую безмолвную прогулку по заснеженной дорожке, огибавшей крепостную стену монастыря, и поддерживать с пролетающими мимо птицами сердечный и часто откровенный разговор.
С недавних пор он завел обыкновение встречаться со старым беркутом, который усаживался на карнизе задней стены монастыря. Еще одеваясь, Шестэн надеялся, что птица в очередной раз прилетит на свидание и воскресит в памяти свои величественные полеты вокруг каладрийских вершин.
Он закончил свои приготовления, надев широкий плащ, подбитый мехом горностая. Это был подарок умирающего, последнюю волю которого он принял; одеяние с широкими рукавами предохраняло его от холода, а когда дул сильный ветер, позволяло защитить лицо накинув капюшон.
Он ухватил ремень футляра, в котором хранился его письменный прибор, перекинул его за спину и вышел из комнаты. В коридоре его ждали двое – наемники, которые днем следовали за ним повсюду, а ночью бодрствовали, охраняя его сон. Он сопротивлялся, когда монахи убеждали его принять эту личную стражу, но это была плата за то, чтобы жить вне ограды монастыря. В конце концов он привык к их присутствию или, скорее, привык забывать о них, настолько они умели быть незаметными.
Эти двое наемников, родом из Долин Пегасов, бы-. ли близнецами. У обоих был одинаково смуглый цвет лица, золотистые глаза и седеющие волосы, заплетенные в толстую косу. На своих массивных телах они носили кристаллические доспехи, разновидность кольчуги, сотканной снежным пауком. Эта тварь обычно располагалась на волосах своего хозяина, а ее лапы обвивались вокруг косы. Шестэн никогда не видел ее за работой и, несмотря на гадливость, которую ему внушали пауки, был бы не прочь поглядеть на их медленную работу на теле пегасинцев.
Шестэн сделал им знак рукой, на который они ответили легким кивком. Общение между скриптором и двумя его телохранителями сводилось к утреннему обмену приветствиями. Шестэн пробовал разбить этот лед, но оба наемника быстро дали ему понять, что их отношения никогда не выйдут за рамки служебных обязанностей. Он с этим охотно смирился, считая своим долгом сохранять независимость.
Более не уделяя им внимания, он прошел коридором в кухню, с наслаждением втягивая ноздрями знакомый запах слоеных пирожков.
Феодор, гостиничный повар, превосходно знал привычки своего постояльца и никогда не забывал приготовить лепешки, чтобы тот мог их жевать по дороге. Шестэн нашел его у плиты, где повар натренированной рукой отправлял их подрумяниваться в горячем масле. Скриптор поздоровался с ним и вытянул шею, чтобы заглянуть в печь.
– Грушевый мармелад, – сказал он, восхищенно втягивая носом аромат.
Феодор улыбнулся ему с видом заговорщика и выложил лепешку на белую салфетку.
– Тебе понравится, – сообщил он.
Ему еще не исполнилось двадцати лет, и у него было приветливое лицо, светлая бородка и прямой взгляд. Шестэн не заблуждался, считая его единственным другом, которого он мог найти себе в этих горах.
– Ты вернешься к ужину? – спросил Феодор, бросив рассеянный взгляд на пегасинцев.
– Не знаю. Я встречаюсь с архивариусом Драконов. Возможно, мы останемся в монастыре.
– Я думал, что дороги отрезаны, – возразил, нахмурившись, повар.
– Он пришел с пилигримами.
Феодор вспомнил о буре, которая шумела всю ночь, но предпочел не продолжать разговор. Думая о людях, которые способны отправиться в путь используя разряд молнии, он испытывал смешанное чувство, нечто между страхом и благоговением. Молнии пилигримов регулярно ударяли в окрестные горы. Порою он не засыпал до зари только ради того, чтобы не пропустить эту вспышку бледного света молний, прорезывающих горизонт. Он пробовал представить себя там, внутри, вообразить себе, как человеческое тело может уместиться в росчерке света.
Все это было выше его понимания. Он что-то буркнул себе в бороду и аккуратно завернул в салфетку обжигающе горячую выпечку.
– Спасибо, – сказал Шестэн, отправляя лепешку в широкий карман своего плаща.
– А им? – спросил повар, дернув подбородком в сторону двух наемников.
– Ничего… как обычно, – пробормотал Шестэн. Феодор ответил чем-то вроде сердитого урчания. Он не видел, чтобы эти два пегасинца хотя бы раз оказали честь его кухне или просто воспользовались его припасами. Как мог бы он доверять двум таким детинам, которые не едят вообще или прячутся, когда это делают?
