Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа - Хьюз Мэтью (книга регистрации .txt) 📗
Эвнефеос поочередно устремлял взгляд на каждого из названных.
— Благодарю тебя, прекрасная Азари, — проговорил он. — Ты можешь занять свое место.
Дождавшись, пока дева, одетая в черное и желтое, поклонившись, встанет между двумя покрытыми голубой эмалью херидинками, он вновь обратил черные глаза к гостям.
— Я рад, господа, что вы решили ответить на мое приглашение, и польщен вашим вниманием. Вы были очень любезны.
Амберлин отметил прозвучавшее весьма многозначительно слово «были», но промолчал. Сариманс же не удержался:
— Великий Эвнефеос, позволю себе внести процедурную поправку. Должен заметить, что мой спутник Тралкес и я сам не вполне принадлежим к экспедиции нашего коллеги Амберлина. Это была его инициатива: именно он, усердствуя в науках, изобрел способ справиться с твоей дверью Копси, и он же, не посоветовавшись с доброжелательными коллегами, решился на вторжение в твои владения. Мы же с Тралкесом, тревожась за его безопасность в столь неизведанных, таинственных местах, сочли нужным присмотреть за ним и, возможно, убедить его отказаться от рискованного предприятия. Наша причастность к случившему скорее мнимая, нежели действительная.
— Я всецело понимаю смысл твоей речи, — ответил Эвнефеос. — И сердце мое неизменно радуется при виде товарищей, спешащих на помощь друг другу в подобных обстоятельствах. Однако вы здесь, и, поскольку три волшебника удовлетворяют минимальным требованиям, можно начать состязание.
— Состязание, благородный Эвнефеос? — переспросил Тралкес.
— Вы все узнаете. Но прежде позвольте представить вам судей.
Повинуясь движению руки Эвнефеоса, в стене над троном открылись три огромные ниши. В каждой помещался стеклянный короб в рост человека. Два из них светились серебром с прожилками цвета темной розы и искрами индиго. Короб, расположенный между ними, маслянисто блестел золотом с проблесками красного и жаркого оранжевого цветов. Открывшиеся короба поначалу звенели скрытой энергией, но вскоре успокоились, перейдя к тихой, почти хищной настороженности.
— Перед вами, господа, — продолжал Эвнефеос, — камеры памяти величайших из нас. В центре несравненный, вечно первый Фандааль Великий. Слева и справа сверкают серебром Амберлин Первый и Амберлин Второй. Они будут вашими судьями.
Эвнефеос выдержал драматическую паузу, но Тралкес, не утерпев, нарушил ее:
— Но их тел здесь, конечно, нет?
— Не мне судить, — с прежней любезностью возразил Эвнефеос. — Кто знает, куда удаляются великие, покинувшие нас в давние времена? Что есть смерть и угасание для наших великих предков? Тебе довольно знать, что между нашим и их мирами существует неразрывная связь, живое соединение, пронизывающее века, и что они с превеликим удовольствием наблюдали, как я устанавливаю свою маленькую ловушку в Вента-Валу. Подумайте, как приятно им видеть, что я испытываю их далеких потомков — среди которых есть мудрые и великодушные, подобно вам, а есть и суетные, алчные, думающие лишь о собственном возвышении. Вообразите их радость, когда я заманил к себе вас, их законных наследников — достаточно изобретательных, отважных и решительных, чтобы шагнуть сквозь темное стекло в Дессингу и вступить в состязание. Не столь возвышенный человек, быть может, увидел бы в этом прополку сорняков, удаление шлака, но бриллианты, подобные вам, распознают, конечно, надлежащую заботу во исполнение долга.
Тралкес шагнул вперед.
— Как уже объяснил мой просвещенный друг и коллега, мы с Саримансом, о великий Эвнефеос, лишь дополнили собой первоначальную группу, собранную Амберлином.
— И слушать не желаю, почтенный Тралкес, — перебил его Эвнефеос. — Ты слишком скромен, и это делает тебе честь. Не сомневаюсь, что ты не уступишь Амберлину в решимости. Состязание в магии пройдет здесь, в зале. Каждый из вас по очереди покажет все, на что способен. Три раунда, три попытки — каждая ограничивается двумя минутами. Я жду от вас зрелища, достойного великих судей. Три раунда, три шанса на победу. Выигравший состязание, разумеется, уйдет отсюда свободно. Дверь Копси откроется перед ним и только перед ним. Прочие останутся здесь и вольют в Дессингу свою тончайшую энергию, помогая тем поддерживать ее золотое сияние.
— Я заявляю протест, — сказал Сариманс. — Условия неравны. Наш друг Амберлин — тезка двоих из трех судей, и они, несомненно, будут пристрастны к нему. Я предлагаю отложить состязание до времени, когда представится возможность пригласить двух других судей. Тралкес, Амберлин и я вернемся, скажем, через год…
Эвнефеос вскинул руку.
— Слушай меня, Сариманс. Ты и вообразить не в силах, какой стыд, презрение и отвращение испытывают наши благородные серебряные адепты, если их имя носит жалкий самозванец. Ты ведь не знаешь среди современников нового Фандааля? Как и самозваных Ллорио, и притворных Дибаркасов? Кто бы осмелился? Кто готов подвергнуть себя риску снискать их месть? Но глава вашей экспедиции настолько смел, что без колебаний и сожалений принял имя великого предшественника. Он, конечно, скажет, что сделал это не из гордости и самомнения, а из почтения к предку или что виноваты его беспечные родители. Пусть будет так. Мы скоро узнаем истину. Однако если суд и окажется пристрастен, то не в его пользу, а в вашу. Так начнем же состязание. Тралкес, эта прекрасная синяя мантия придает тебе такое достоинство… ты будешь первым, затем ты, Сариманс, и, наконец, глава экспедиции, Амберлин.
Тралкес, не медля больше, выступил на середину зала и, развернувшись, сделал широкий величественный жест.
— Великий Эвнефеос, просвещенные судьи, почтенные зрители и братья-волшебники, я приветствую вас и сейчас продемонстрирую вам в развлечение и поучение совершенно самостоятельного человека!
Последовала короткая пауза, а затем перед Тралкесом возникла в воздухе голова: полная луна лица дружески улыбалась, поглядывала по сторонам, принимая окружающее с явным удовольствием и удивлением. Секунд двадцать голова разглядывала возвышение, три мерцающих ящика памяти, волшебников и свиту, затем под ее подбородком проявилось тело, вытянулись ноги, и создание наконец встало на пол. Едва его ступни коснулись пола, как надо лбом проросли оленьи рожки со светящимся красным пузырьком на каждом ответвлении. Видение удивленно воздело глаза к возникающим на рогах все новым пузырькам, которые между тем надувались и отваливались, как созревшие плоды. Создание, подхватив несколько из них, принялось жонглировать. Руки его от быстрого движения слились в сплошное пятно, а в воздухе замелькали десятки, а потом и сотни цветных шариков. Наконец они, взлетев все разом, преобразились в пышно окрашенных птиц, которые, испустив заунывный крик, взорвались разноцветными вспышками.
Когда к ослепленным зрителям вернулось зрение, они не увидели ни головы, ни тела, ни всего прочего. Один только Тралкес раскланивался перед судьями.
Эвнефеос, Сариманс и Амберлин довольно зааплодировали, а свита замерла в безмолвном внимании, словно не определившись, одобрять или нет. Три сияющих ящика молчали.
— Превосходно, Тралкес! — воскликнул Сариманс. — Приятно видеть, как ловко ты выполняешь этот старый трюк.
— В самом деле, превосходно, — согласился Эвнефеос. — Весьма впечатляюще, Тралкес Железная Звезда. Сариманс, твоя очередь!
Сариманс выступил вперед, подобно кровавому демону древности, на конце его посоха вспыхнул ослепительный свет. Он тоже раскланялся на все четыре стороны, раскидывая руки так, словно встречал аплодисменты — которых пока не слышалось. Сариманс, отметил Амберлин, не меньше его самого ценит драматические эффекты.
— Великий Эвнефеос, могущественные воспоминания, коллеги и друзья, я вызову для вас предпоследний Редут Каллестина, каким его исполняли в далекой Саримантике перед Девятью.
Волны голубого сияния, подобно океанскому приливу, нахлынули сквозь арки по сторонам зала и столкнулись, набегая друг на друга, посередине. Закричали чайки, воздух наполнился запахом морской соли, затем из брызг и сияющей пены поднялся трехмачтовый галеас. Весла его разбивали воду, флаги хлопали на ветру, команда перекликалась.
