Ранние рассветы (СИ) - Чурсина Мария Александровна (книги хорошего качества TXT) 📗
— Что? — хрипло отозвалась Маша.
— Не притворяйся, ты всё поняла. — Пистолет — чёрный, тяжёлый, холодный, казалось, холодом веяло от него на всю комнату — в её руках не дрожал. Но голос Венки сбивался. Она вздыхала, как будто очень долго плакала, но вот успокоилась и собралась вдохнуть полной грудью. Да не выходило. — Вчера вы с Сабриной разговаривали про фотоаппараты. Ты смотрела мой фотоаппарат. Значит, ты всё поняла.
— Эй, перестань. Откуда ты взяла игрушку? — притворно-спокойно окликнул её Рауль.
Она резко дёрнулась, переводя прицел на него, и по её побелевшим кончикам пальцев Маша поняла, как неимоверно сложно ей сдерживаться.
— Замолчи, я не с тобой разговариваю. Я взяла его у Горгульи. Она спит. А я взяла. Не надейтесь, что она проснётся, она пьёт какие-то лекарства, и, я прочитала, они вызывают сон.
Маша чувствовала, как начинают болеть глаза, сфокусированные на одной точке — на чёрном дуле.
— А что ты хочешь? — неуверенно произнесла она.
— Я ничего не хочу, — Венка почти рассмеялась. По крайней мере, её губы кривились в демоническом подобии улыбки, но с них срывались звуки, больше похожие на всхлипы, чем на смех. — Я просто хочу, чтобы всем было хорошо, понимаешь?
Маша медленно покачала головой. Она мало знала о том, как успокоить человека с пистолетом — военной психологии у них ещё не было — но точно знала, что успокоить необходимо.
— Не понимаешь? Не понимаешь, да? Вот скажи мне, ты зачем поступила в наш институт?
Маша облизнула пересохшие губы. Медленно-медленно те остатки разума, которые не думали о тёмном и пыльном промежутке между стеной и дальней кроватью, собрали воедино подходящий ответ.
— Просто мне интересно. Я хотела помогать людям.
— Просто интересно? — взвизгнула Венка и задышала глубже и чаще, сама пытаясь успокоиться. — Ладно. Ты! Ты зачем сюда поступал?
Она ткнула пистолетом в сторону Ника. Он сидел на краю кровати, лицом к окну и не двигался, как будто разучился двигаться.
— Ну, мы с ребятами за компанию договорились.
— За компанию, да? — На этот раз успокоиться ей было сложнее, гораздо сложнее. — А теперь я расскажу вам, зачем я сюда поступила.
Губы у неё тряслись, и слова выходили порой невнятными, но Маша перестала слышать всё остальное, кроме её слов и того, как в голове надрывается далёкий неясный гул.
— У меня папа — полковник Центра. Вы же все туда мечтаете попасть после института, да? Вот и он мечтал, и попал. А мама — она преподаватель в институте. Знаете, что она преподаёт? Демонологию на четвёртом курсе. Да уж, не больше и не меньше. Знаете, что они от меня хотят? Чтобы я стала, как они. А у них нет больше детей, и некому больше становиться, как они, и есть только одна я, которой никогда не стать…
Пистолет уже ощутимо дрожал, а по её лицу текли слёзы, оставляли блестящие дорожки и обрывали свой путь на губах или на подбородке, срываясь вниз.
— Ну что ты, у тебя очень хорошо всё выходит, — ласково, как только могла, протянула Маша и подвинулась поближе — всего на полшага.
— Сидеть! — страшным голосом крикнула Венка. — Ещё раз шевельнёшься, и я пристрелю тебя, ясно, да?
Маша закрыла глаза, чувствуя, как больно колотится в груди сердце.
— Ничего у меня не получается. — Венка судорожно втянула воздух ртом. — Я видела на столе у Горгульи списки. Она там отмечает, кого оставит, а кого можно и отчислить. Она же многое решает, правда? К ней многие прислушиваются. Так вот я там стою на отчислении.
Маша открыла глаза: Венка была теперь ближе к ней на шаг, и пистолет чуть подрагивал в её руке.
— А напротив тебя стоит жирный такой плюсик. Говори, говори, знаешь, что это значит? — рыкнула она Маше в лицо.
Та боролась с желанием снова зажмуриться и просто не видеть ничего вокруг.
— Нет.
— Это значит, — приторно-мило улыбнулась Венка. — Что тебя не отчислят после практики. Ты останешься. Да что же ты такое сделала, что стала лучше меня?
Она закричала, и Маша едва сдержалась, чтобы не закрыть уши ладонями.
— Я… я правда не знаю.
— Ты не знаешь, — задыхаясь, но уже спокойнее произнесла Венка. — Не знаешь. Никто не знает.
Она пнула чью-то сумку, свалившуюся на пол.
— А я знаю. Меньше, чем нужно, всё равно не оставят. Так что я убью тех, напротив кого стоят эти плюсики, и сама буду учиться дальше.
— Не надо, — прошептала Маша, готовая просто закрыть лицо руками, как будто это могло помочь.
— Что «не надо»? Уже надо. Знаешь. — Из глаз её снова потекли слёзы, и, глотая их, Венка сбивалась, но продолжала говорить. — Напротив Таи не было плюсика — это я потом уже узнала. Зря я её. Просто я подумала, она староста и вообще всегда на виду. Её не смогут не оставить. Прости меня, Тайка.
Венка сунула свободную руку в карман и бросила на пол возле Машиных ног кольцо на крепком шёлковом шнуре. Таким можно было задушить — не цепочка, не порвётся.
— А вот Тимура уже было за что, правда. Тогда я уже нашла эти списки. Как ты думаешь, напротив кого из вас троих не было плюсика? Я могу его отпустить прямо сейчас, правда.
Повисла тишина, прерываемая только её хрипловатым дыханием.
— Я не знаю, — произнесла, наконец, Маша, чувствуя, с каким нетерпением от неё ждут ответа.
— А ты угадай. Рауль, ты, Ник? — Она провела пистолетом по кругу. — Выбирай.
— Я не хочу выбирать, — на грани срыва прошептала Маша, комкая руками простыню, просто чтобы не сорваться.
— Ну и правильно, потому что вы все трое — счастливчики, потому что вы все трое переходите на третий курс. Перешли бы.
Она ловко и, только чуть поморщившись, сняла пистолет с предохранителя. В стрельбе Венка была не последняя в их группе, увы, не последняя.
И вдруг на верхнем ярусе зашипела рация. Маша и сама вздрогнула, и увидела, как резко дёргается Венка. Она испугалась, что та нажмёт от неожиданности на спусковой крючок, но Венка сдержалась.
— Маша! Приём! Заснула ты там что ли, — голос Сабрины был слышен очень чётко, словно она сама не шла сейчас к обрыву, а гуляла вокруг стационара. — Маша, эй!
— Ответь ей, — прохрипела Венка, подходя к Маше ещё на шаг.
Та кивнула и на негнущихся ногах поднялась. Она долго шарила рукой по верхней постели, в скомкавшемся одеяле искала рацию. Во рту пересыхало от страха. Наконец, чёрный прохладный корпус лёг в ладонь.
— Да, я слушаю. Приём…
— Ох, наконец. Маша, слушай, мы возле стационара. Мы не можем войти. Открой, а?
— Что случилось? — она слышала свой голос будто со стороны — чужой, бесцветный, как жухлые листья, и такой же шуршащий.
Сабрина по ту сторону рации тяжело вздохнула: вот приходится же общаться с такими труднодоходящими.
— Мы нашли Тимура. Он ранен. В общем, открывай давай быстрее.
Мысли работали быстрее слов, но даже их ход сбивался, когда Маша ощущала холод смерти у себя за спиной. Маша мысленно пронеслась по первому этажу. Засов на входной двери Венка легко могла задвинуть. Задняя дверь запирается, правда, только на ржавый гвоздь, но снаружи её всё равно не откроешь. Горгулья спит и вряд ли проснётся, даже если закричать изо всех сил.
Окна закрыты — этим утром было не так уж жарко, чтобы их открывать. Окна… одно окно в спальне парней приоткрыто, Рауль так и не захлопнул его до конца.
Она почти кожей чувствовала прерывистое дыхание Венки.
— Скажи ей, чтобы уходила, — приказала она свистящим шёпотом.
— Сабрина, уходи, — повторила Маша.
— Куда? — вместе с помехами донеслось из рации. Маше показалось — она слышала шаги под окном.
— Далеко. Чем дальше, тем лучше.
— Да ты что, с кровати там упала? — возмущённо откликнулась Сабрина. — Маша… Маша, слушай, если ты сейчас же не скажешь, что у вас там… что там происходит, я разобью окно.
Шипели помехи. В темноте закрытых век Маше казалось, что это шипит та самая гадюка, которая укусила Горгулью и теперь готова приняться за Сабрину. За Тимура, или кто там ещё есть, на поляне перед стационаром.
