Одинокий путник - Денисова Ольга (книги без сокращений .TXT) 📗
Больничный всхлипнул, но салфетку достал. Лешек снова ожидал судорог и слабо выдохнул, когда колдун смочил ее чем-то коричневым и положил ему на спину, но, к его удивлению, ничего такого не произошло, а через несколько минут боль немного утихла и он впервые смог глотать воду, которую колдун дал ему пососать через соломинку.
– Я мог бы попытаться, – колдун снова заглянул Лешеку в лицо, – но не здесь, у себя.
– Да! Пожалуйста! – Больничный всплеснул руками, – попытайся. Все что угодно! Сам авва просил за ребенка!
– Я ничего не обещаю. Вам надо было позвать меня позавчера, когда лихорадка еще не началась. Иди, доложи кому следует, что ребенка я забираю. И быстрей – дорога каждая минута.
Больничный выбежал за дверь, а колдун склонился над Лешеком и пристально посмотрел ему в глаза.
– Ну что, певун? Ты жить-то хочешь?
Лешек не задумывался над этим вопросом, но неожиданно смежил веки и заплакал.
– Тогда поехали, – колдун бережно поднял его на руки и обернул своим плащом. Голова Лешека свешивалась с его широкого, пахнущего травой и лошадью плеча на спину, и почти совсем не было больно. От тела колдуна шло тепло, и теплый плащ тоже согревал, и Лешек подумал, что колдун наверняка забирает его с собой, чтобы съесть. Пусть.
Колдун вынес его во двор, и кликнул кого-то из послушников:
– Эй! Подержи-ка мне стремя!
Он гнал лошадь во весь опор, и Лешек смотрел на проплывающие мимо поля, озеро, лес и думал, что в первый раз уезжает из монастыря так далеко. И ничего страшного в этом не видел. Солнце клонилось к закату, но согревало, и дрожь, наконец, отступила. И, хотя его сильно подбрасывало вверх с каждым шагом лошади, Лешеку все равно было уютно и хорошо. Его очень давно никто не держал на руках, и оказалось, что это приятно.
– Ты как там? Еще не умер? – спросил колдун.
– Нет, – ответил Лешек, и это было первое слово, которое он произнес за последние двое суток. Колдун похлопал его рукой по заду и засмеялся. Лешек не понял, отчего он смеется, наверное, от радости, что ему удалось украсть из монастыря ребенка. Но почему-то ему тоже захотелось засмеяться. Боль прошла, он согрелся – осталась только слабость.
– Не бойся, малыш. Ты не умрешь, – тихо пробормотал колдун себе под нос, но Лешек его услышал. И вдруг понял, что колдун не станет его есть. Колдун действительно украл его, но не для того, чтобы превращать в камень или заразить какой-нибудь болезнью. Он украл его, чтобы никогда больше не возвращать в монастырь, он увозит его от Дамиана, от Леонтия, от всенощных и литургий, от постных ужинов и унизительных наказаний. Он увозит его насовсем, и никогда не отдаст его авве.
И Лешек разрыдался, громко всхлипывая, и смеялся сквозь слезы, и терся щекой о цветастый кафтан колдуна, и снова плакал, так громко, что колдун придержал лошадь и опустил его перед собой на луку седла.
– Да ладно… – хмыкнул колдун, но Лешек обхватил его шею руками и прижался лицом к его груди, испугавшись вдруг, что колдун захочет отвезти его обратно. Но тот только погладил его волосы – совсем не так, как это делали монахи, а прижимая к себе его голову и слегка стискивая вихры Лешека в кулаке.
– Погоди-ка, – колдун слегка отстранился и посмотрел ему на грудь, – вот что бы я сделал сразу.
Он нащупал у него на шее веревочку с крестом, с силой рванул ее вниз и отшвырнул крест в траву, под ноги лошади.
– Ой! – вскрикнул Лешек.
– Что? Больно?
– Нет. Но теперь… теперь он точно убьет меня молнией, – прошептал Лешек, но страха не почувствовал.
– Ерунда, – ответил колдун, – он убил не всех богов на небе. Там найдется, кому за тебя заступиться.
Он снова поднял Лешека повыше и погнал лошадь вперед.
От печи на полати поднимался жар, и Лешек заснул еще до того, как успел доесть хлеб, сжимая кусок обеими руками.
Разбудили его сильные руки хозяина, трясущие его за оба плеча.
– Ну! Давай же, просыпайся.
Лешек вскочил и треснулся головой об балку, нависающую над печью.
– Быстрей, – хозяин ловко спрыгнул с полатей, – они стучат в ворота.
Лешек спрыгнул вниз вслед за ним.
– Дедушку подняли? – хозяин заглянул за угол печи.
Неподвижного старика двое мальчиков осторожно пересаживали на пол – он улыбался, кривил лицо и что-то шептал.
– В сундук полезай, – велел хозяин Лешеку, – ребята дырку проковыряли, пока ты спал, теперь не задохнешься.
Лешек, спросонья не очень хорошо соображая, повиновался. Сверху на него кинули его полушубок, шапку и сапоги, а потом накрыли подушками и множеством аккуратно сложенного белья – не иначе, приданым дочерей.
– Ну, теперь главное, чтобы копьем не ткнули, – выдохнул хозяин и захлопнул тяжелую крышку.
В сундуке было пыльно, душно и жарко. Лешек слышал, как сверху уложили старика, который шутил и посмеивался над своими шутками. Впрочем, ребятишки смеялись вместе с ним. Лешек прижался губами к еле заметной дырочке, но быстро оказался от такого способа дышать – это могли услышать снаружи.
Тяжелый топот монахов ни с чем нельзя было перепутать. Сколько их вошло в дом, Лешек сосчитать не мог, но не меньше, чем трое.
– Это что за погань у тебя? – спросил монах и Лешек услышал глухой удар куда-то вверх.
– Так… отец дом строил, – ответил хозяин, – давно еще.
– Срежь.
– Как скажешь.
– Развели тут бесовщину. Почему иконы нет в красном углу?
– Чтоб не запылилась. Вот, в полотенце завернута.
– Чтоб не запылилась, протирать надо чаще. Ладно, не за тем пришли. Всех, и малых и старых, сажай на лавку вот сюда. Если кого найду, живы не будут, понял?
– Так, дедушка у нас. Немочный, не встает уж два года как.
– Дедушку поднимай тоже. Сказал – всех.
– Как скажешь.
От духоты потихоньку плыла голова, а сердце, напротив, стучало в груди тяжело и громко. Он слышал, как семья рассаживается на лавках, как с сундука снова поднимают дедушку, и как топают монахи, заглядывая во все углы, и проверяя копьями темные места, куда не дотягивались руки.
– Авда! – крикнул кто-то, выглянув в дверь на улицу, – иди, смотри.
Брат Авда. Лешек его запомнил, и тот тоже наверняка хорошо запомнил Лешека. Да, хорошо, что он не предложил притвориться старшим сыном хозяина – его бы все равно опознали.
Крышка сундука над ним распахнулась, стукнувшись об печку, Лешек задержал дыхание и думал, что сердце его бьется так, что белье над ним шевелится.
– Дяденька! Не порть моего приданого! – вдруг услышал он отчаянный девичий крик, – я его пять лет вышивала, и пряла и ткала сама!
Лешек зажмурился – наверняка, монах собирался проткнуть белье копьем. Насквозь бы все равно с первого раза не проколол – не такие острые у них копья. Но почувствовать под тканью тело мог бы. Монах громко хмыкнул и начал рыться в вещах руками, дошел до подушек, но поднимать их поленился, и воткнул-таки копье в середину сундука. Девушка жалобно вскрикнула, но копье прошло в сантиметре от поясницы Лешека, зацепив на нем рубаху. Он чуть не дернулся от испуга, а монах то ли пожалел девушку, то ли охладел к этому делу, кой как примял белье ладонями и опустил крышку, которая, впрочем, не закрылась.
Авда долго не приходил, и вся семья сидела молча: Лешек слышал их тяжелые вздохи, и сопение малых, и скрип лавки под непоседливыми старшими.
– Ищите лучше! – раздался голос с крыльца, – он здесь, его кто-то прячет. Везде ищите, и в выгребных ямах, и в колодцах!
Дверь захлопнулась, и по дому протопали тяжелые шаги.
– Кто хозяин? – рявкнул брат Авда, хотя мог бы догадаться и без вопросов.
– Ну, я хозяин, – с достоинством ответил крестьянин и поднялся – под ним заскрипели половицы.
– Если найду его у тебя сам, всех под батоги положу, и старых и малых. А ты мне его отдашь – получишь два мешка пшеницы, а на будущий год заплатишь только из четверти снопа.
Лешек сжал губы – два мешка пшеницы и то очень высокая для крестьянина плата, а четверть снопа – вполовину меньше того, что монастырь собирал с крестьянских хозяйств за пользование землей. Слишком большой риск с одной стороны, и слишком богатая плата – с другой. Если бы хозяин не устоял, Лешек простил бы его за это…
