Город негодяев - Робертс Джон Мэддокс (версия книг .txt) 📗
Конан равнодушно пропустил мимо ушей этот поток слов.
– Давай-ка к делу.
– К делу? Но что есть дело, что есть смысл? Вот обед – разве он не есть высший смысл существования? Разве может день без обеда считаться совершенным? Или завершенным? А можно ли сказать, что незавершенный день прожит славно? Так давай же, господин мой, перейдем к обеду, а затем поговорим и о других делах.
– Ну что ж, обед не помешал бы, – согласился Конан.
– Гилма, уведоми нашего хозяина, что можно подавать на стол уже прямо сейчас.
Толстяк повернулся к Конану:
– Ну, а покамест, господин, давай, чтобы между нами не было никакой напряженности, чтобы вся враждебность исчезла и мир снизошел на нас, давай – я умоляю тебя! – давай присядем. Позволь налить тебе кубок этого восхитительного пуантенского вина, заложенного в погреба за много лет до того, как оба мы, и я и ты, в первый раз огласили слух наших родителей своими младенческими воплями. Это нежнейшее, тончайшее красное альтуга. Этот сорт выращивают на южных склонах здешних виноградников. Тщательно дожидаются полного созревания ягод, после чего кряжистые крестьяне срезают сии грозди. Прелестнейшие ножки милых девушек топчут сии плоды лозы, выжимая из них сок, орошающий здешнюю счастливую землю. О, эти дивные ножки, что топтали этот виноград! Иные обратились уже в прах, другие покрылись мозолями и трещинами, представляя собою отвратительную картину кривых старушечьих ног. Но обаяние девичьих ножек, вне всякого сомнения, передалось тому дивному напитку, коим я ныне наполняю этот кубок.
Толстяк налил до краев два кубка, протянул один из них Конану. Конан подождал, пока его собутыльник осушит свой кубок до дна, и только после этого сделал то же самое. "А вино и в самом деле превосходно, – отметил про себя Конан. – Превосходно, невзирая на всю брехню толстяка". Киммериец протянул толстяку свой кубок, и тот вновь наполнил сосуд.
– Теперь, господин, – сказал незнакомец, – я знаю, что ты киммериец и зовут тебя Конан.
– Ты неплохо информирован, как я погляжу, – пробурчал Конан. – Чего нельзя сказать обо мне. Я ничего о тебе не знаю.
– Ну так давай же с самого начала исправим эту маленькую досадную оплошность. Твоего нижайшего слугу, что стоит здесь перед тобою и мечтает оказать тебе большее гостеприимство, чем в состоянии, зовут Касперус. Я младший – я даже, скорее, наимладший, незначительнейший – колдун из Нумалии, что в Немедии. Ты знаешь об этом городе?
– Бывал там, – кивнул Конан.
– Восхитительный город! Волшебный город! Город мудрецов и художников! Город, где даже такой тупица, как я, может снискать себе репутацию мага, пусть даже скромную. И обучиться этому ремеслу. Магические искусства, конечно, ужасны и загадочны. И требуют, увы, чтобы тот, кто хочет стать истинным мастером, начинал обучение с детства, претерпевая все страдания и ограничения аскетизма. Увы, у меня не было возможности пройти этот путь до конца. Жизнь сложилась так, что я начал изучать Мистерии, уже достигнув зрелости, что ты, вне всякого сомнения, уже успел заметить. – Он обвел рукой свои округлые формы с несколько виноватым видом. – И нужных для настоящего мага качеств у меня, к сожалению, не было. Не получил я и соответствующей подготовки. Нет, другому учили меня. Большую часть своей жизни я провел торговцем предметами искусства – раритетами, стоимость которых большинство людей не в состоянии себе даже представить.
Киммериец кивнул, изобразив вежливый интерес. Он прислушивался вполуха к неиссякаемому потоку слов, куда больше внимания уделяя выражению лица и жестам собеседника. Еще с юности, оказавшись в диком мире городов-государств и империй, варвар научился более доверять жестам и выражению лица, нежели словам, которые часто оказывались всего лишь пустой оболочкой. В больших городах словам веры нет. Уже давным-давно Конан научился узнавать о собеседниках куда больше, чем те хотели бы высказать. Хотя это подчас здорово мешало ему в тех случаях, когда он имел дело с женщинами.
Вот и этот человек, что сейчас разглагольствовал перед ним, изо всех сил старался показаться эксцентричным и довольно глупым толстяком, который всего лишь балуется магическим Искусством. На самом деле из всего, что он пытался показать, единственной правдой была его неправдоподобная тучность. Все остальное – фальшивка. За напускной мягкостью и словоохотливостью Конан различал жестокий и блестящий ум; волю, столь сильную, с какой киммерийцу еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться.
Впрочем, Конан не подал и виду, что раскусил толстяка. Этот урок он тоже усвоил с юности, причем заплатив некогда за него довольно большую цену.
– Несмотря на то что магией я начал заниматься довольно поздно, – продолжал тем временем журчать Касперус, – я, должен тебе признаться, сумел-таки достигнуть определенного мастерства в искусстве тавматургии, чтобы получить возможность отыскать, когда потребуется, человека, сочетающего в себе множество редких качеств. Как раз таких, какие мне необходимы. К тому же находящегося поблизости от моего местопребывания. Позволь мне провести небольшой опыт, господин.
Он подошел к низкому столику, знаком пригласив Конана приблизиться. Киммериец подошел. Конан терпеть не мог колдовства, но чувствовал, что здесь скрывается нечто куда более значительное, чем простое колдовство. Нечто куда более приятное, куда более соответствующее его, Конана, вкусам. А именно: киммериец ощутил запах денег. И больших денег.
На столе покоился деревянный предмет, напоминающий раскрытую книгу. Крышка, крепящаяся на петлях, была откинута, открывая странные знаки, вырезанные на внутренней поверхности "книги". На оборотной стороне "обложки" имелось зеркало, сделанное из черного стекла – во всяком случае, этот предмет очень напоминал черное стекло.
– Знаешь ли ты, что это такое? – спросил Касперус, проявляя изумительную для него лаконичность.
– Магическое зеркало, – ответил Конан. Это было обычное устройство, используемое колдунами для того, чтобы следить за удаленным или скрытым.
– Верно, господин, совершенно верно! Элементарная штука, но абсолютно необходимая. Единственное, что мне нужно сделать, – сконцентрироваться на требуемом, произнести одно-два заклятия – и пожалуйста! И что же мне открыло мое магическое зеркало? А открыло оно мне, о господин мой, что в этом самом городе находится в точности тот самый человек, который мне необходим. А именно: киммерийский воин, сын могучего и сурового народа, самого могучего и самого сурового в мире.
И прежде чем Конан успел вставить хоть слово, появились слуги. Работали они ловко и расторопно. Споро установили стол, покрыв его снежно-белой скатертью, быстренько расставили обеденные приборы и блюда. Когда последняя тарелка была поставлена и свечи зажжены, стол, казалось, готов был вот-вот надломиться под тяжестью яств. Каких только деликатесов здесь не было! Однако вершиной этого кулинарного апофеоза был зажаренный целиком поросенок. Вместо глаз поросенку были вставлены вишни, а во рту лежало яблоко.
– Остальные где? – спросил Конан.
– Кого ты имеешь в виду, господин? – поинтересовался Касперус, усаживаясь за этот великолепный стол.
– Других едоков, кого же еще. – Конан тоже сел. – Уж не хочешь ли ты сказать, что вся эта гора жратвы только для нас двоих?
– А почему бы и нет, господин? – спросил в свою очередь маг.
Конан считал себя довольно-таки прожорливым парнем. Но даже для него, с его варварским аппетитом, делающим честь истинному киммерийцу, трудненько было бы и за неделю расправиться со всем тем, что громоздилось сейчас на столе.
– Как я уже говорил тебе, господин, я в лучшем случае являюсь третьеразрядным колдунишкой. А до этого был скромным и ничтожным торговцем произведениями искусства и редкими безделушками. Конечно, рядом с настоящим воителем я не иду ни в какое сравнение. Кроме того – к величайшему моему сожалению, должен сознаться, что и в торговле предметами искусства мои достижения попросту смехотворны. Однако же, о мой господин, в том, что касается пиршеств и застолий, равного мне в мире нет. Вот и получается, что ты, мой господин, да я – мы, каждый, только каждый по-своему, обладаем качествами, которые граничат с героическим, с божественным. Я спрашиваю: отчего мы должны сковывать свой героизм, надевая личины людишек ничтожных, не способных совершать великие дела? Ведь, господин мой, неужели ты станешь сражаться с неопытным юнцом, у которого нет ни малейших шансов одолеть тебя, – с твоей-то силой, с твоим-то умением? То же самое можно сказать и обо мне. Неужто я с моим ничтожным, но по-своему уникальным даром довольствуюсь количеством пищи, способным утолить аппетит зауряднейшего работяги? Конечно же, нет! Посему, о господин мой, приступим!
