Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Лин усомнился про себя: а ну как не подойдут башмаки? Тогда что? Опять медяк привратнику, его опять во дворик, а женщины в базарную толчею, с негодной обувкой в руках?
Но — золотые руки оказались у Суни, и великолепный глазомер у тетушки Тоши: сели на ноги башмаки — хоть бы что-нибудь где-нибудь прижало или натерло за весь обратный путь!
— Хоть они и не эти… не… тьфу, говорить не хочу! Но из настоящих приозерных церапторов, вот как! В кругель они мне встали! В большой серебряный кругель — пара, вот как, господа хорошие! Уж и боюсь: поверит ли мне господин Зиэль?..
Тетушка Тоша вопросительно скосилась на Лина, но тот лишь ухмыльнулся и махнул ладонью:
— Поверит.
У Лина даже и сомнений на этот счет не было, потому как он успел насмотреться на широкие жесты своего спасителя и друга. Кабы спьяну он деньгами сорил — можно было бы опасаться, что на очередное утро пробьет его приступ бережливости, но Зиэль всегда при разуме и памяти, ни разу не пропил… сколько скажет ему тетушка Тоша за башмаки, столько и примет Зиэль на свой счет. Недаром трактирщик Тох вспомнил его через годы и ринулся угождать! А хороши башмаки! Вот как, оказывается, богатым жить удобно… Камешки, плевки и колючки никак твоей подошвы не касаются, ногам внутри всегда одинаково, ни холода, ни огня не боятся… А носы у башмаков свободны и чуть вверх поддернуты — красиво! И с запасом на рост ноги. Ах, как жалко, что Уфина так и не видела его обновку… А у нее что на ноге было?.. Что-то из красной с узорами кожи, под юбками не рассмотреть… Лин в очередной раз смутился и принялся глазеть по сторонам. Деревья и кусты только по богатым дворам, за оградами, а на улице — одна трава по приобочным канавам. Вот бы сейчас кто-нибудь привязался к Тоше и Суне, а он бы как выпрыгнул с кинжалом в руке… с ножом в руке… И отогнал бы… А Суня тогда бы ему сказала…
— Зато и сносу им не будет. С горки-то идти куда как легче. Все у нас в Шихане хорошо, да одно плохо: круто в главный город идти, подниматься к ратуше, к базару…
— И все равно: вырасту — будут у меня сапоги… — Лин замялся, памятуя о страхах Суни и тетушки Тоши… — те самые, как у Зиэля.
— Ну и хорошо, дай тебе боги! Вот уж и дом наш недалеко… теперь в мыльню — и домой, свеженькие, не запылённые!
— А… всем нам обязательно?
Тетушка Тоша посмотрела на смущенного Лина и затряслась в добродушном смехе:
— Всем. Но порознь: тебе в ту дверь, над которой дубовая ветка, а нам вон в ту, с папоротником. Направо — мужчины, налево женщины и маленькие дети. Но ты уже взрослый парень… гм… уже при оружии… да, и поэтому тебе направо. Обе женщины громко захихикали, и Лин понял, что они смеются над тем, что он еще слишком маленький для своего ножа. Ну и пусть смеются, горячую воду он любит, можно будет и пузыри попускать…
В мыльне народу было немного, все занятые, молчаливые, но Лин сумел навлечь на себя гнев какого-то старичка. Вот как это было. Мыльник принял от тетушки Тоши три малых медяка, поклонился женщинам, указал им рукой, а Лина пропустил в свою сторону. Выдал ему небольшую кадушку, мочалку, мыла кусок, место на длинной лавке, чтобы раздеться, а сам ушел в выгороженную от мыльни каморку. Самая трудная загвоздка, которой боялся Лин, разрешилась на диво легко: Гвоздику нашелся при мыльне маленький загончик, и привязывать не понадобилось, а от предусмотрительной тетушки Тоши — подарок, вяленый кусок ящерного мяса, может, чуть жестковат, но Гвоздика устроило. Малыш охи-охи положил перед лапами угощение, облизнулся и словно бы проурчал мыслями: иди, иди, хозяин, я здесь потерплю…
Лин, в простоте своей, не посмотрел, как другие делают, да и пошел с куском мыла в самую потельню, маленькую комнатку, где раскаленные камни на жаровне прогревают ее до невозможности. Он очень не любил жаром дышать, но знал: посидеть немного — пот пробьет и грязь гораздо легче смывается… Вошел — посидеть да намылиться… Как вскинется на него старичок, что в одиночестве кости в той комнатке грел, как закаркает!
— Я тебе сейчас твою кадушку на голову надену! Убивец! Деревня! Пошел отсюда с мылом! Мыльник! Мыльник!..
Прибежал на крик мыльник, укоризненно покивал испуганному Лину, а когда дверь в потельню закрылась, пробурчал, наклонясь к мальчику поближе:
— В наши потельни с мылом нельзя, глаза и легкие разъест, больно горячо. Не бойся Мантушу, он не злой, а только потельню любит. Понял?
— Понял. — Лину было до слез стыдно, что в нем, абсолютно голом, за считанные мгновения угадали деревню, поэтому дальше он мылся наспех и без удовольствия, даже пузыри не попускал, как собирался. Однако за все время, что Лин мылся, сердитый старичок Мантуша так ни разу не вышел из потельни… Откуда Лину было знать о городских порядках, ведь он только в трактирной мыльне мылся, а там в потельной никогда не было ни запретов, ни особого жара. То есть, жар был, когда Мусиль колено пропаривал, или если у кого простуда, а при мытье — просто очень тепло…
Гвоздику хорошо: он Лина быстро дождался, зато с Тошей и Суней — совсем другое дело: нет и нет их! Вот-вот выйдет из мыльни этот крикливый Мантуша да опять начнет его ругать прилюдно, деревней честить, а они обе пропали как назло!
Тем временем Гвоздик успел сожрать свой кусок, дождаться Лина, заснуть у него на коленях, проснуться и захныкать, почуяв, что хозяин не в своей тарелке… Но они все моются и моются…
— Тише, Гвоздик, тише, сейчас пойдем. Дождемся и пойдем…
И случилось-таки нежеланное: вышел из мыльни старый Мантуша, ростом маленький, едва не с Лина… кашляет… Но старик ничего не закричал, не набросился с бранью, — он даже и не взглянул в их сторону, а побрел в свою, с палкой в одной руке и с узелком в другой… Слава богам!
— Ну что вы так долго! Тетушка Тоша, Суня, я уж думал, что вы раньше меня вышли и ушли!
— Как же мы ушли, когда мы здесь! У тебя все хорошо?
— Да.
— Тогда пойдем… Только не бежать… Спокойно, тихо, не поднимая пыли…
Тоша и Суня после мыльни были до краев наполнены благостью, на розовых щечках только улыбки, в глазах покой… Великое дело — мыльня!
Лину было странно: какая может быть пыль на каменной-то мостовой!? — но он не спорил, шел в ногу со спутницами, не спеша…
— Сейчас вернемся, туда-сюда по мелочи, да и спать до ужина! Вот это жизнь, вот это радость от нее! Да, Суня?
— Да, тетушка! Если только ничего на нас не свалится, когда вернемся…
— Боги милостивы, авось не свалится…
Боги действительно оказались милостивы к женщинам, хотя и не совсем в том смысле, которого бы они ждали.
Трактирный двор встретил их суматохой и десятком трезвых вооруженных стражников управы, под руководством одного из приказных той же управы: оказывается, пока Тоша, Суня и Лин с Гвоздиком ходили на базар и в мыльню, воин Зиэль успел поссориться с приисковыми золотоискателями, буйно гулявшими в этом же трактире, и насмерть зарубить секирой троих из них. Попутно участники ссоры перебили множество посуды и наломали мебели. Но что такое немудреная кабацкая мебель: столы на козлах да лавки с табуретами… Розыск шел отнюдь не по имущественному ущербу: его Зиэль покрыл из собственного кармана тут же, на месте, еще и кровь на полу свернуться не успела, а вот покойники… Добро бы в будний день обычная поножовщина, так тут бы и местный доглядчик из правобережной стражи управился, самостоятельно разобрал бы случай на правых и виноватых, но сегодня, в один из самых главных праздников… Как тут быть?.. Однако золото Зиэля и здесь подсказало всем правильный, всех устроивший выход из положения: вина за случившееся была на обеих сторонах, разгоряченных простыми и крепкими пьянящими напитками, а все обстоятельства дела Зиэль расскажет по розыску после праздника, придет сам в управу и объяснит дополнительно, как и что было. Трактирщик и свидетели — уже рассказали, что знали, а понадобится — и они на гору поднимутся, в управу сходят. Покойников увезли — два кругеля за труды похоронщикам, стража отсалютовала хозяину трактира и ушла, делить три червонца на десять человек (приказному — отдельные два червонца), трактирщику Тоху — уже заплачено, и еще будет… Вот только до черезследующего рассвета женщинам здесь работать нельзя, потому как — убиенные покойники были… Обычай — это обычай, пришлось Тоху посыльных посылать, да двух дополнительных слуг из другого трактира на полтора дня одалживать… А тетушке Тоше и Суне — в задние комнаты идти и носа не высовывать… Они бы и так должны были отдыхать до завтрашнего дня…
