Наперсница (СИ) - Лунная Екатерина (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Судя по размеру платьишка, девочке лет шесть — семь. Как раз столько исполнилось Иветте, вечно испуганной черноглазой малышке из пансиона. Я любила проводить время среди детей и в свободные часы часто заглядывала к младшим, но Иветта занимала большую часть внимания. Молчаливая, угрюмая, она никогда не проявляла себя в общих играх, и это меня тревожило. Зато когда вдруг довольная или радостная улыбка прекрасной бабочкой расправляла крылышки на ее лице, сердце преисполнялось гордостью и счастьем. На прощание я оставила тихоне свою любимую изящную серебряную шпильку, и та расплакалась, поняв, что мы расстаемся если не навсегда, то очень надолго.
С усилием прогнав сухую, хрустящую тоску, я светло улыбнулась воспоминаниям о подругах, учителях и пять минут посвятила наведению порядка. Наверное, мастеру в голову не приходило, что уборка требуется каждой комнате в доме. Или он просто настолько скучал, что не находил нужным бередить душу, заходя сюда. Хотя тут и делать‑то практически нечего: аккуратными стопочками сложить одежду на сундук (открывать его, даже по такому невинному поводу посчитала невежливым), красиво расставить на маленькой тумбочке забавную мелочевку, а украшения собрать в резную деревянную шкатулку. Вот и все!
Тут с улицы послышался громкий веселый смех и улюлюканье. Заинтересовавшись, я неосмотрительно выглянула в окно. Поскольку дом стоял вплотную к дороге, предоставлялся шикарный обзор. Компания из пятерых человек, мужчин, судя по виду, изрядно пьяных, меня заметили и, пронзительно засвистев, чуть ли не на весь городок заорали непристойную песенку, вперевалку шагая мимо дома гончара. Наверное, к трактиру направлялись. Я поморщилась очередной скабрезности в куплете и, отвернувшись от окна, собралась уже ложиться спать, но чьи‑то руки, захлопнув мне рот и сжав в крепких тисках, дернули назад. Кажется, даже на улицу.
От испуга я завизжала, вернее, замычала, дергаясь, извиваясь всем телом, чтобы высвободиться, и огромными, как плошки, глазами следила, как медленно, но уверенно уплывает все дальше дом, где остался мой охранник и подруга. Пребывая в состоянии почти животного ужаса, даже не слышала, что именно мне говорили. Да и своих похитителей не видела — крепко зажмурилась в ожидании самого плохого. Кажется, я ненадолго потеряла сознание, но даже в кратковременном бреду чувствовала собственную беспомощность, а в ушах звенели рассказы наставниц о девушках, подвергшихся насилию.
Я пришла в себя в каком‑то помещении, среди шума, толкотни, возбужденных криков, запаха пота и перебродившего алкоголя.
— Ну и нахрена вы ее притащили?
— Да ты посмотри, какая малышка, Крут!
— А она сама…
— За победу!
— …и …, когда вокруг шлюх полно! Тащите туда, где взяли!
— И вот, значит, нам командуют наступление, а десятник, гнида такая…
— Хрен ее знает!
— Как не помните?! Совсем, что ли …?!
Отдельные фразы не желали складываться в разумную речь, поэтому я осторожно приоткрыла глаза. Как оказалось, меня усадили на низенькую лавку перед громадным столом, заставленным кружками, тарелками и кувшинами, рядом стучал кулаком по столу огромный мужчина, а вокруг — полным — полно пьяного народа. Наверное, это трактир: по огромному залу хаотично располагались столы, меж которыми мелькали вульгарно разукрашенные хихикающие девицы в одинаковых передниках отнюдь не первой свежести.
Наконец, негодующий мужчина плюнул и ушел, рядом плюхнулся на лавку, вытянув ноги, улыбающийся молодой парень, а с другой стороны, развязно расставив колени, уселся невысокий крепыш с пьяными раскосыми глазами. Поняв, что на меня вновь обратили внимание, я опустила взгляд.
— Эй, крошка, отомри, — пихнул меняя локтем первый. — Крут уже свалил.
— Хоть глаза открыла, — хохотнул тот, что сел напротив — его мне рассмотреть не удалось.
— Эй, красавица! — свистнул в сторону молодой. — Давай‑ка нам сюда вина! Хорошего, да поживей! Кстати, я Илчи. А тебя как зовут? Ты меня слышишь, недотрога? Эй! Как, говорю, зовут тебя?
Я встрепенулась, осознав, что это обращаются ко мне. Имени своего раскрывать не хотелось, но меня застали врасплох, а мудрая леди Ивонн учила, что если не посчастливится попасть в такую ситуацию, главное — не сопротивляться и не спорить.
— Шантель, — пискнула я севшим голосом.
— Чего? — не понял крепыш.
— Шантель Роалин Эмброуз, — проговорила еще тише. И сумбурно пояснила: — Я. Мое имя. Я Шантель.
— О — о–о! — восхищенно протянул еще один, теперь уже сбоку. — Благородная, чтоль? Прямо не имя, а песня!
— Кстати, песня! — оживился крепыш и затянул было веселую мелодию, но та оборвалась со звуком звонкой затрещины.
— Да заткнись ты уже, Лори! — в несколько глоток сразу заорали его товарищи.
— Пусть вон лучше малышка споет!
— Да, да, таких девочек специально учат!
— Только ты, это, без соплей чтобы! — строго предупредил гулкий, как из бочки, голос напротив. — Без всяких ваших женских «про любовь» и прочей ерунды!
— Про войну? — решилась я уточнить.
— Точно! Война — самое оно!
— Давай, малышка, про войну!
Я покашляла, прочистив горло. К счастью, вспомнилась пара северных песен. Там уважают хорошие баллады, а наша учительница по музыке, леди Риддит, родом как раз оттуда.
Пламя ласкает ушедшие души,
Ветер уносит пепел прочь…
Кажется, меня услышали и сочли достойной внимания — гомон вокруг поутих. Крепыш, видимо, не в силах оставаться в стороне от искусства, принялся мычать, подпевая, но его быстро заткнули. Впрочем, тот все равно нашел выход: начал стучать ритм, — это не так отвлекало. Наоборот, я даже приободрилась, доверилась скорректированному темпу, поскольку у самой с этим были проблемы. А крепыш стучал четко и, если так можно выразиться, с душой.
Души кричат о забытой присяге,
Они не способны на месть.
Втоптаны в грязь самодельные стяги,
Здесь не знакомо слово «честь».
Забыты законы свободы, морали
Из снежной, холодной зимы.
Мы продали души, из пепла восстали
Клинками вечной войны.
Битвы, погони, стрельба из засады -
Тени прежних побед.
Воины смерти не знают пощады:
«В бой!» — слышим сквозь сотни лет.
Огнем и железом пройдем ради мира
Чужой свободной страны.
Солдаты без чести и без командира
Заложники древней войны.
— Во дает девчонка, — расчувствовался сидящий напротив мужчина. — Давно такого не слушал!
— На, недотрога, — молодой впихнул мне в руки кружку, в которой плескалось дешевое красное вино. — Слышь, Шантель? Пей давай, горло промочи. Да хватит уже дрожать! Чего боишься‑то?
— Я не дрожу, — возразила, поскольку объяснять свои страхи не собиралась — вроде как, все очевидно.
— Ага, а глаза чего не поднимаешь? Солнце глаза слепит?
— От красоты твоей ослепнуть боится, Илчи, — заржал крепыш, воодушевленно дубася кулаком по столешнице.
Я закусила губу и вздернула подбородок, превозмогая страх. В самом деле, сижу, сжавшись, как воробышек на обледенелой ветке! Откуда там взяться достоинству, которому учила леди Ивонн? Сидеть надо прямо, разговаривать спокойно, быть леди, в конце концов! Я же не какая‑то девчонка из подворотни, я Шантель Роалин Эмброуз, дочь графа, воспитанница самого лучшего пансиона для благородных девиц!
— Я не боюсь, — произнесла дрожащим голосом скорее для себя, чем для окружающих. И уже более уверенным тоном добавила: — И не дрожу.
— Вот так‑то лучше! — хлопнул в ладоши загорелый, плечистый мужчина, тот самый, с гулким голосом. И залихватски подмигнул, вызвав румянец смущения на моих щеках.
— Ну, давайте выпьем за храбрую Шантель! — возгласил Илчи. Мне пришлось пригубить вина из своей кружки, лишь для вида.
— Вот это Лори, — принялся он представлять мне своих товарищей, начиная с музыкально одаренного крепыша. Тот отвлеченно помахал рукой, не отвлекаясь от собственной, громадного размера кружки. Кадык энергично двигался под запрокинутой головой, я на целых пять секунд застыла, завороженная этим зрелищем. — А вот это Моран, — в ответ кивнул мужчина напротив. — И Рунвар с Хольдимом.
