Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Старец замолчал.
По виду и повадкам Хайсагур опознал в нем суфия, беседующего с учеником, точно такого же, как тот, что смутил его душу рассказом о воде и одиночестве. Гуля озадачило, почему юноша не удивляется странному поведению змеи, но сразу же понял: этот ученик – из продвинувшихся на пути знания, и он научился пренебрегать условностями поучительных историй.
– Всадник подумал, что если он разбудит человека и сообщит ему о змее, тот, скорее всего, не поверит, примет его за безумца и убежит. А времени на длительные объяснения у него не было. Поэтому он подскакал к спящему, разбудил его ударом плети, погнал к дереву, под которым валялось множество гнилых яблок, и заставил его их есть, а потом велел пить большими глотками воду из реки. Человек проклинал его всеми известными проклятиями, а потом упал на землю, его стало рвать, и вместе с яблоками и водой он изверг и себя змею. И он стал униженно благодарить своего спасителя. Как ты полагаешь, о чем эта история?
– О слепоте не имеющих знания? – предположил юноша.
– Об ответственности тех, кто наделен знанием, – строго сказал старец. – И поразмысли об этом!
– О шейх, это уже не первая притча, которую ты рассказал мне и заставил размышлять над ее значением, – задумчиво произнес юноша. – Имамы в мечетях учат на примерах из жизни пророка и рассказывают предания, у суфиев – тоже короткие истории. Наверно, у всех народов во всех семи климатах наставники прибегают к притчам?
– Ты задал очень интересный вопрос, и мне даже трудно сразу ответить на него, – старик усмехнулся. – Я читал творения греков, живших еще до пророка, и наиболее понятны те, где мысли фалясифов излагаются в коротких и смешных историях.
– Чьи мысли, о шейх? – удивился ученик.
– Мудрость по-гречески называется «фальсафа», мудрецы, стало быть, «фалясифы», но «фалясиф» и «мудрец», тем не менее, не одно и то же. Наши мудрецы учат жить, руководствуясь знанием, а греческие, как мне кажется, о жизни думали менее всего. Их главный фалясиф Аристу считал, что величайшее счастье, охватывающее все блага, есть умопостижение, ибо истинное совершенствование людей заключается в том, чтобы предаваться фальсафе. Раз мои размышления делают меня счастливее – то и я, очевидно, тоже в какой-то мере фалясиф…
Хайсагур понял, что заслушался, и шагнул было вперед, чтобы поклониться шейху, но сразу же остановился и заново себя ощупал. Благодарение Аллаху, он не утратил пристойного вида, хотя держать в сознании множество мелочей, из которых складывается одежда, от полос на фарджии до кисточек на шнуре, поддерживающем штаны, было утомительно.
Уверившись, что все в нем соответствует облику сыновей Адама, гуль-оборотень вышел навстречу собеседникам с приветственным движением рук.
Старший из них, еще не сложив ладони для ответного приветствия, уже улыбнулся Хайсагуру – и столько было в этой улыбке доброты и понимания, что гуль и без вопросов убедился, что перед ним воистину прославленный Гураб Ятрибский, вечный странник на путях знания и истины.
– Кто ты, о дитя? – спросил этот старец в одеждах суфия, именующий себя на греческий лад фалясифом, но обладающий удивительной властью. И от этих простых слов Хайсагур ощутил себя ребенком, чьи скопившиеся детские заботы сейчас будут уничтожены сильным и разумным человеком.
– О Аллах, прибегаю к тебе от шайтана, битого каменьями! – завопил вдруг юный ученик Гураба Ятрибского, пятясь.
– Ступай, о дитя, мы потом продолжим беседу об ответственности наделенных знанием, и да будет над тобой милость Аллаха! – не отводя острых, глубоко посаженных черных глаз от выпуклых глаз ифрита, временно принадлежащих Хайсагуру, сказал старый фалясиф.
По воплю ученика гуль понял, что произошло – он перестал старательно удерживать на себе все эти полосы фарджии и извивы тюрбана, и они поплыли волнообразно, потекли с него и стали таять, выявляя подлинное тело ифрита, испускающее красновато-лиловое свечение.
Но Гурабу Ятрибскому не было дела до той плоти, что обнаружилась ниже глаз его нового собеседника. Возможно, он и не заметил превращения.
Когда топот ног перепуганного ученика стих, Хайсагур, уже не заботясь о внешности, низко поклонился Гурабу Ятрибскому.
– О шейх, я – гуль, имеющий способность входить в тела людей, зверей и, как сегодня обнаружилось, даже ифритов. Я – Хайсагур из рода горных гулей, – сказал он. – И я прилетел, чтобы позвать тебя на помощь.
– А я сперва удивился, откуда вдруг взялся такой миролюбивый ифрит, – произнес Гураб Ятрибский. – Какого же из этих несчастных ты ограбил, словно разбойник на большой дороге?
И старый фалясиф весело рассмеялся.
– Зовут его Грохочущий Гром, и вот талисман, которому он служит, – Хайсагур, улыбаясь в ответ широченной пастью ифрита, протянул Гурабу Ятрибскому медное кольцо. – Потом я расскажу тебе, как мне удалось завладеть его плотью. А сейчас поспешим!
– Для чего ты просишь моей помощи, о гуль? – строго осведомился маг. – Если речь идет о пустяках вроде богатства, власти, вожделений, то я на них более не отвлекаюсь.
– Звездозаконники Харрана и славнейший среди них, Сабит ибн Хатем, попали в беду! – воскликнул Хайсагур. – Их обманом заманил в Пестрый замок аш-Шамардаль – помнишь ли ты это имя, о шейх?
– Да, я помню это имя… – пробормотал Гураб Ятрибский. – Выходит, он еще не отказался от мыслей о власти, подобно тому, как ребенок, вырастая, отказывается от игрушек?
– Нет, о шейх, этот бородатый младенец совершил столько зла ради власти, что пора бы уже кому-то вмешаться в его игры! – смело отвечал Хайсагур. – Теперь он задумал погубить Сабита ибн Хатема и прочих звездозаконников, потому что зависть к их знаниям двадцать лет не давала ему покоя! Если ты не знаешь истории о споре между мудрецами из-за предназначения, состоявшемся двадцать лет назад, то я расскажу ее тебе так, как рассказал ее мне этот неразумный Сабит ибн Хатем! Он настолько углублен в подсчеты подвижных и неподвижных звезд, что совершенно не понимает, какие мерзости творятся вокруг него! А его знания и его способности бесценны! Спаси его, о шейх!
– Должно быть, ты сильно привязан к этому звездозаконнику, о Хайсагур, если ради него не побоялся схватиться с ифритом… – Гураб Ятрибский поднес поближе к глазам медное кольцо. – Ты не мог знать сильных заклинаний власти! Я передал их лишь одному человеку – и он дал мне клятву, что это знание умрет вместе с ним.
– Если ты говоришь про ас-Самуди, то так оно и было, – отвечал гуль, несколько испуганный тем, как сошлись брови старого фалясифа и вздернулась верхняя губа. – И это – еще один грех в длинном списке грехов старого завистника! Как это ты допустил, чтобы он занял твое место и сделался наследником дряхлого Бахрама?
– Ты упрекаешь меня? – удивился Гураб Ятрибский. – Ты упрекаешь мудреца за то, что он предпочел мудрость власти?
Обращаясь к гулю с этим сердитым вопросом, он задрал голову, и Хайсагур не сразу понял, зачем. А когда понял – попытался сдержать свой рост, но из этого мало что получилось. Тело ифрита, сжатое и уплотненное до размеров человеческого, требовало слишком много внимания – а мысли гуля были заняты слишком важной беседой, к тому же ответ мудреца ему страшно не понравился.
– Разумеется, проще всего предпочесть мудрость власти! – разозлился Хайсагур. – Но не рассказывай потом неопытным мальчикам притчи об ответственности обладающих знанием! Я – всего лишь горный гуль, о шейх, и я многого не знаю, но из-за того, что ты отказался стать преемником Бахрама, сейчас погибнет древнее и прекрасное звездозаконие Харрана! Что ты скажешь мне о мудреце, из-за которого гибнет знание? Кроме того, в Пестром замке я обещал помочь еще одному человеку, точнее – ущербной разумом…
– Там твоя женщина? – удивился старый фалясиф.
– Она не моя женщина! – вспылил Хайсагур, запоздало удивившись собственной ярости. Очевидно, не только его разум диктовал движения плоти ифрита, но и пламенная плоть стала кое-что диктовать разуму. – Просто она пришла туда со своими людьми, чтобы спасти меня! Хотя я вовсе не нуждался в спасении! С чего ты взял, будто она – моя женщина? Она никогда не была моей женщиной и не будет! Но она до сих пор там – и я должен вывести ее оттуда.
