Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина (книги онлайн полностью бесплатно TXT, FB2) 📗
А мама сказала, что духи эти — особые, их не так, как обычные, используют.
На кончике иглы.
И тогда запах получается волшебный, а если как Тельма, пальцами и за уши, то и вонять будут.
В маминой спальне духи разлили. То есть, Тельме так показалось, что разлили, но нет, вот тот флакончик из темного хрусталя, стоит на туалетном столике. Закрытый. А почему воняет?
— Мама?
Тельма отпустила медведя.
— Мама… мне страшно…
Красное на кровати.
Мама варенье пролила? Или вино? Она пила иногда вино, а Тельме пробовать не разрешали, потому что вино — это только для взрослых. Но Тельме не разрешали и есть в постели. Или взрослым можно? Взрослым и без того можно куда больше, чем детям, и Тельма мечтает поскорее вырасти. Когда она станет большой, то будет обходиться без няньки.
И без горничной, которая заплетает слишком тугие косички.
Тельма велит сделать ей прическу, как у мамы. И мамину помаду возьмет, или лучше собственную…
— Мам…
Мама лежала.
Она как-то некрасиво лежала, на боку. И простыней накрылась с головой. Зачем простыня? Одеяло есть, а она простыней… и шелковой… эти простыни мама никогда не любила, все повторяла, что ей бязевые милей, а шелк слишком холодный и скользкий. И вообще, это сущее расточительство, платить по двадцать пять талеров за комплект простыней.
А тут…
— Мамочка, — позвала Тельма, и собственный голос прозвучал тихо-тихо. — Мамочка, тебе плохо?
Если так, то надо позвать доктора. Мистер Саймон добрый и приедет сразу же, как тогда, когда у Тельмы случилась горячка. Он трогал лоб и порошки прописывал горькие, а еще повторял, что юным леди болеть не стоит, что болезни — для стариков.
Мамина рука выскользнула из-под простыни, белая, гладкая как змея… и неправильная.
Тельма не сразу понял, что было неправильно.
Кольцо.
То кольцо с желтым камнем, которое Гаррет позавчера подарил, исчезло.
— Мам?
Тельма коснулась руки, а та оказалась ледяной, как… как мороженая клубника, из-за которой потом болело горло.
— Мама!
Пальцы шелохнулись и вцепились в ладонь Тельмы. И тело на кровати — уже тело, Тельма это знала совершенно точно — выгнулось. Сползла простыня…
…она и мертвая была прекрасна.
Теперь Тельма совершенно точно знала, что ее мать была мертва. Из раскрытого рта раздался сдавленный сип, пахнуло сырой землей…
…и Тельма проснулась.
Она открыла глаза, все еще пребывая в состоянии полусна, полуяви, но уже почти осознав себя. И просто лежала, пялясь на серый потолок.
Снова.
Где-то далеко загромыхал состав, и пусть до железной дороги было с четверть мили, но треклятая хибара, в которой Тельму угораздило снять квартиру, затряслась. Всякий раз у Тельмы возникало подозрение, что однажды дом просто развалится. И она искренне надеялась, что в этот, отнюдь не замечательный момент, она будет находиться где-нибудь подальше.
— Вставать пора, — сказала Тельма, мазнув рукой по глазам. Слава богам, слез не было. Закончились на первом году приютской жизни. Какой смысл плакать, когда из утешителей — один медведь. Он, верный, и ныне сидел на покосившейся полке. Жизнь изрядно его потрепала. В боях с приютскими детьми медведь лишился глаза и уха, а еще обзавелся кривым швом-шрамом через все плюшевое тело. Тельма сама шила, помнится, все пальцы исколола, но странное дело, они с медведем стали лишь ближе.
— Встаю, уже встаю… ты прав, нехорошо опаздывать в первый же рабочий день… — она сползла с кровати и поморщилась.
Пол был не просто холодным — ледяным.
Значит, трубы вновь прорвало. Или просто перекрыли их, не желая тратить газ. В конце концов, в этом клоповнике жаловаться не станут, а если станут, то управляющий пошлет всех жалобщиков куда подальше и отнюдь не в жилищную управу.
Что ж, в Нью-Арке пойди попробуй отыскать жилье, чтоб дешево и в центре, и приличное.
Вода из крана потекла тонкою ржавою струйкой и, что характерно, тоже холодная. А ведь только вчера Тельма четвертак в котел бросила. Неужто, закончился? Или соседи, ублюдки этакие, не побоялись трубу врезать?
Ничего.
Тельма разберется с этим вечером, а пока…
Она чистила зубы и мрачно разглядывала себя же в замызганном зеркале. Хороша, нечего сказать. Некрасива. Прав был мистер Найтли в своей оскорбительной откровенности. В Тельме нет ничего от знаменитой Элизы Деррингер.
И к лучшему.
Он, тот, другой, видел ее лишь мельком и десять лет тому, глядишь и не вспомнит. Маму точно бы вспомнил, а Тельма… кто такая Тельма?
…что с девчонкой делать? — этот голос донесся сквозь красный туман, провонявший альвийскими духами. И второй, ответивший ему с немалым раздражением:
— А что ты сделаешь? В приют сдай…
Тельма сплюнула горькую пасту и вытерла рот ладонью.
…в приют…
Ублюдки.
Ничего… десять лет прошло… целых десять лет. А с другой стороны — всего десять. И Тельма ничего не забыла.
Глава 2
Дорогой Мэйни,
Полагаю, ты и сейчас будешь слишком занят, чтобы ответить мне, как был занят в последние семь лет. Признаться, я долго думала, стоит ли вовсе отвлекать тебя от твоих исключительной важности дел подобными пустяками, но совесть и столь нелюбимый тобою, но все же существующий, родственный долг не дают мне промолчать. Поэтому дай себе труд прочесть письмо до конца и отнестись к сказанному серьезно. Хотя, конечно, что могу я слабым своим женским умом понимать в вещах серьезных?
Пускай.
Мое дело сказать тебе, твое — решать, относится ли к сказанному как к бабьей блажи, — и не морщись, Мэйни, я прекрасно знаю истинное твое отношение ко мне и всем женщинам — или же попытаться поверить, что не только ты в этом мире способен к мыслительному процессу.
Мэйнфорд поморщился: дражайшая сестрица и в лучшие времена отличалась излишней многословностью, и не стоило надеяться, что годы и должность хоть сколько бы ее изменили. Но письмо он не отправил в корзину. Иногда сестрица умудрялась сообщать и вправду полезные вещи.
А за сим бесконечно счастлива сообщить тебе, дорогой Мэйни, что твой запрос на предоставление третьему участку чтеца удовлетворен.
Мэйнфорд хмыкнул.
Вот уж и вправду, новость… только новостью она перестала быть недели две тому.
Более того, тебе повезло получить лучшего выпускника, который, вернее, которая изъявила непонятное мне желание работать в твоем крысятнике.
Что?
Мэйнфорд прочел дважды.
Которая?
Они что, пришлют на участок бабу?
Томную девицу с голубыми очами и головой, плотно забитой романтическими бреднями о храбрых дознавателях и коварных злодеях, в поимке которых дева желала принять самое непосредственное участие?
Полагаю, ты вновь сквернословишь, что несколько примиряет меня с необходимостью писать тебе. Конечно же, ты был слишком занят, чтобы запросить личное дело чтеца…
Мэйнфорд выругался.
От души.
Следовало признать, что дорогая сестрица успела его изучить.
Занят…
Сначала те убийства на Таббор-стрит. Потом ограбление. Девять ограблений за неделю, и ублюдки умудрились уйти с добычей, что совсем не обрадовало начальство. Молоденькая актриска-светлячок, отравившая соперницу мышьяком…
Этот город давно обезумел, быть может, он изначально был безумен, построенный на крови, костях и кладбище чужих богов. И главное, что Мэйнфорд чувствовал, как медленно, неудержимо, и сам соскальзывает в бездну.
…та давно уже ждала. Заждалась, можно сказать.
К Низвергнутым город.
Без чтеца отделение задыхалось. Конечно, ребята работали, как умели, но одно дело — опрос свидетелей, каждый из которых приукрашивает события в меру своей фантазии, и другое — более-менее приличный слепок.
