Демон-хранитель. Сделка - Малиновская Елена Михайловна (читать книги онлайн без TXT) 📗

— Саэра Алисандра! — Ималия поторопилась присесть перед моей матерью в реверансе. Гневно сверкнула на меня глазами. — Вот видите, Катарина, до чего довело ваше непослушание! Вы ведь знаете, как плохо чувствует себя ваша мать, а между тем ей пришлось встать, чтобы призвать вас к ответу.

— Я встала потому, что услышала ваши крики, — спокойно парировала моя мать, подарив мне краткую ободряющую улыбку. С некоторым вызовом скрестила на груди руки, хотя было видно, что при этом она с трудом сдержала болезненный стон. — Так что тут происходит, тин Ималия? Почему вы кричите на мою дочь?

— Я не кричу, — несколько уязвленно отозвалась воспитательница. Матушка с показным изумлением вздернула бровь, и она нехотя исправилась: — Возможно, я в самом деле позволила себе немного лишнего, но, уверяю вас, у меня были на то веские основания! Поведение саэриссы Катарины становится все более и более вызывающим! Видимо, на нее оказывает дурное влияние эта несносная девчонка — Ельгия. Саэра, при всем моем уважении, вы слишком мягки со слугами и дочерью. Не понимаю…

— Разве я недостаточно внятно спросила? — оборвала ее рассуждения моя матушка, чуть повысив голос. — Повторю в таком случае. Чем провинилась моя дочь, что вы позволяете себе кричать на нее?

— Я… Я… — Ималия стремительно побагровела.

Я невольно залюбовалась ровным пунцовым цветом ее лица. Давненько ее никто на место не ставил. Видимо, уже забыла, кто на самом деле является в доме истинной хозяйкой.

— Катарина? — смягчив тон, обратилась мать уже ко мне, поняв, что воспитательница пока не в состоянии отвечать на ее вопросы. — Чем ты так разозлила глубокоуважаемую тин?

— Я хотела нарвать полевых цветов, чтобы поставить у тебя в комнате, — сказала я, глядя на матушку до омерзения честным взглядом.

В конце концов, это даже ложью назвать тяжело: я всегда могу собрать букет на озере, а Ольгетта и Ельгия с удовольствием мне в этом помогут, сплавав за самыми красивыми кувшинками.

— Нарвать цветов? — Матушка полыценно заулыбалась. — Очень мило. Но в таком случае я совершенно не понимаю, почему Ималия на тебя так рассердилась. — И перевела испытующий взор обратно на воспитательницу, которая уже немного успокоилась. По крайней мере, нездоровый и нехарактерный румянец схлынул с ее лица, уступив место обычной бледности.

— Саэрисса кралась к выходу, словно задумала что-то нехорошее, мрачно отозвалась она и обвиняюще ткнула пальцем в мою сторону. — И посмотрите, саэра Алисандра, какое вызывающее платье на ней! Разве в таком ходят на прогулки?

Матушка изумленно хмыкнула, внимательнейшим образом оглядела меня с ног до головы и обратно и пожала плечами, явно не найдя, к чему можно придраться. На мне было скромное синее платье чуть короче положенного.

— Не понимаю, — проговорила она. — Совершенно не понимаю, о чем вы толкуете, тин Ималия. Да, в этом платье неудобно бегать по полям — длинное слишком. Но вы сами в свое время настаивали, чтобы Катарина и думать забыла о более легких нарядах. Хотя, по-моему, в такую жару только их и следует носить.

— Но, саэра! — Ималия аж взвизгнула от подобного заявления. Покачала головой, будто отказываясь верить своим ушам. — О чем вы говорите? Катарина — молодая, привлекательная девушка. Ей нельзя позволять гулять в одиночестве! Мало ли куда и к кому она на самом деле собралась! Как будто я не видела, как давеча она перемигивалась с этим мужланом Ирганом! Будь моя воля — я бы заперла ее в доме и никуда не выпускала до самого замужества! Подумайте, какой позор вы рискуете навлечь на свою семью, если во время первой брачной ночи окажется…

— Достаточно! — с неожиданной злостью рявкнула матушка. Побледнела еще сильнее от накатившей слабости, и я покачнулась к ней, испугавшись, что она вот-вот рухнет в обморок. Однако в последний момент матушка выпрямилась и продолжила с удивительным холодом в тоне: — Тин Ималия, вы позволяете себе слишком много в своих грязных домыслах. Это уже граничит с оскорблением. Не забывайтесь! Катарина еще ребенок, чтобы подозревать ее в таких мерзостях. — После чего повернулась ко мне и тепло произнесла: — Девочка моя, иди по своим делам. Принеси мне самый большой букет цветов, договорились? А я немного потолкую с тин Ималией.

— Но… — пискнула я, краем глаза заметив, как воспитательница скривилась в злобной гримасе.

— Катарина! — с нажимом сказала матушка, обрывая мои возможные возражения. Попыталась мне ободряюще улыбнуться, однако лишь скривилась от вновь накатившей боли, поэтому продолжила шепотом: — Пожалуйста, Катарина, хоть ты не заставляй меня повторять. Иди туда, куда ты там хотела. Дай мне побеседовать с тин Ималией наедине. И без цветов не возвращайся. Хорошо?

Я присела перед ней в реверансе, быстро чмокнула протянутую на прощание ледяную узкую ладошку и выскользнула во двор, не рискуя больше спорить. Когда я уже закрывала дверь, то услышала, как мать холодно обратилась к Ималии:

— Уважаемая тин, пройдемте ко мне. Мне тяжело стоять и еще тяжелее ругаться, но больше терпеть ваше омерзительное поведение я не намерена. Вы не хозяйка этого дома, ясно?

Озеро располагалось примерно в миле от дома. Дорога пролегала по лесу, который начинался сразу за калиткой просторного заднего двора, густо заросшего бурьяном и пыльными лопухами. Безобразие, конечно. Раньше за порядком и чистотой следила матушка, которая одним строгим голосом и суровым взглядом могла призвать к ответу распоясавшихся слуг, но ныне, как я уже говорила, она почти не вставала с кровати. А отец, искренне опечаленный ее затянувшейся болезнью, не обращал внимания на подобные пустяки. Он привозил домой лучших целителей и травников из самых далеких деревень, выписал даже новомодного врача из соседней Ромалии — тиана Альвадеса, но все впустую.

Матушка сначала покорно лечилась, принимая все прописанные лекарства и по мере сил выполняя так называемые чудодейственные упражнения для разгона дурной крови. Она пила всевозможные отвары из трав, добавляла в утренний чай несколько капель настоя мухоморов, от чего, кстати, у нее случилось жуткое расстройство желудка, однажды даже сорвала спину, пытаясь достать затылком пятки, что якобы должно было восстановить связь между душой и телом. Но все было зря. Ей становилось все хуже и хуже. И наконец она взбунтовалась, когда тиан Альвадес, целую неделю после своего приезда употреблявший местную самогонку, чтобы облегчить себе перемену климата, протрезвел и прописал ей неделю пить мочу новорожденного теленка и обматываться на ночь простыней, вымоченной в крови молочного поросенка. Ох, какой же скандал тогда учинила матушка! Никогда в жизни не видела ее такой разъяренной. Даже когда мы с Марион — моей сестрой, которая уже год как вышла замуж и переехала в столицу, разрисовали углем все стены в гостиной. Матушка переколотила всю посуду, которую не успели убрать, кричала, что никогда и ни за что не сделает то, что рекомендовал тиан, пусть даже от этого будет зависеть ее жизнь. А потом рухнула в глубокий обморок, за краткую вспышку гнева израсходовав все свои силы. Глубокоуважаемый врач надулся как сыч и громогласно заявил, что не желает иметь дело со столь неуступчивой больной, погрязшей в косности и предрассудках, и на следующий же день поспешно бежал из нашего имения. После его отъезда батюшка недосчитался столового серебра, а еще через несколько месяцев из близлежащей деревни явился разгневанный крестьянин, волоча за руку зареванную девицу, видимо свою дочку, с подозрительно округлившейся талией. При этом он кричал на всю округу о том, что найдет этого смазливого ромалийца и… В общем, я не совсем поняла его дальнейших угроз, а Ирган и Ельгия, более просвещенные в плане ругательств, наотрез отказались объяснять мне смысл этих выражений. Помню только, что в них каким-то образом фигурировали родители ромалийца и некие отношения, в которые мужик обязался с ними вступить.

Так или иначе, но батюшке пришлось щедро заплатить разгневанному крестьянину. И после этого саэр Алоний отказался от идеи найти в какой-либо другой стране врача, способного излечить матушку. По крайней мере, целители, которых он по-прежнему изредка привозил в имение, всего лишь поили матушку травяными отварами, по большей части успокаивающими, и не проповедовали столь радикальных методов лечения.