Невеста для принца - Хейл Шеннон (книга регистрации .txt) 📗
Линдер. Единственный урожай, который с давних времен собирали на горе Эскель жители деревни, единственное средство их существования. Когда в одной каменоломне линдер заканчивался, люди начинали разрабатывать новую, а в старую переносили деревню. Каждая каменоломня давала свой вид блестящего белого камня. Они добывали линдер с бледными прожилками розового, голубого, зеленого цветов, а теперь серебряными.
Мири привязала коз к искривленному дереву, уселась на общипанную траву и сорвала крошечный розовый цветок, распустившийся в расщелине между камней. Цветок мири.
В тот день, когда она родилась, в теперешней каменоломне обнаружили новые залежи линдера, и отец захотел назвать дочь в честь камня.
— Этот линдер самый прекрасный из найденного до сих пор, — сказал он ее маме, — чисто-белый, с серебряными прожилками.
Но, судя по истории, которую Мири не раз вытягивала из отца, мама отказалась:
— Не хочу, чтобы дочь носила имя камня.
И выбрала имя Мири — так назывался цветок, победивший камень в своем стремлении увидеть солнце.
Отец рассказывал, что, несмотря на боль и слабость после родов, мама никак не хотела расставаться со своей крошечной дочкой. Через неделю мама умерла. И хотя Мири не могла что-то помнить, а лишь представляла благодаря воображению, та неделя, которую она провела на руках у матери, стала самым ценным в ее жизни, и она хранила этот образ глубоко в сердце.
Мири покрутила цветок между пальцев, и тонкие лепестки оторвались, подхваченные ветром. Народная мудрость гласила, что можно загадывать желание, если все лепестки оторвутся за один поворот.
Чего бы ей такого пожелать?
Мири посмотрела на восток, где желто-зеленые склоны и плато горы Эскель подбирались к серо-голубой вершине. Потом на север, где горная цепь стояла как вечная стена, переливаясь разными красками — фиолетовой, синей и серой.
На юге она не могла разглядеть горизонт, но где-то там раскинулся таинственный океан. А на западе пролегала торговая дорога, ведущая к перевалу, затем в низины и остальное королевство. Мири не представляла себе жизнь на равнине, точно так же, как не могла отчетливо представить океан.
Ниже по склону находилась каменоломня: сумбурное скопище наполовину выдолбленных глыб, грубо обтесанных блоков, мужчин и женщин, орудующих колотушками и клиньями, ломами и резцами: с помощью этих инструментов они добывали из горы камень, вытягивали его на поверхность, а затем придавали форму прямоугольника. Даже на вершине склона до Мири доносился ритмичный перестук колотушек, резцов и ломов; от вибрации земля, на которой она сидела, сотрясалась.
В уме прозвучала едва уловимая команда «Полегче удар», а вместе с ней пришло воспоминание о Дотер, одной из работниц каменоломни. Язык горы. Мири даже подалась вперед, стремясь уловить больше.
Рабочие каменоломни прибегали к этому способу общения, при котором не нужно было говорить вслух — все и так прекрасно тебя слышали, несмотря на глиняные затычки в ушах и оглушительный стук молотков. На языке горы можно было общаться только в каменоломне, но Мири иногда улавливала какие-то отзвуки, если сидела поблизости. Она точно не знала, как это получается, но слышала, как один каменотес рассказывал, будто все их удары и песни накапливаются в горе, а потом, когда нужно что-то сказать другому каменотесу, гора использует накопленный ритм, передавая сообщение. Как раз сейчас Дотер, должно быть, велела какому-то работнику не так сильно бить по клину.
Как это прекрасно — петь ритмичную песню, мысленно обращаясь к своему другу, работающему неподалеку. Вместе трудиться.
Стебель цветка начал ломаться в пальцах. Так чего же пожелать? Быть высокой, как дерево, иметь руки как у отца, чуткий слух, чтобы слышать, когда линдер созреет для сбора, а еще силу, чтобы добыть его. Но желать невозможное — значит оскорбить цветок и проявить неуважение к Богу, который его создал. Ради забавы девочка пожелала все невозможное: чтобы мама была жива, чтобы у самой Мири появились ботинки, которые не проткнуть никакому осколку камня, чтобы снег превратился в мед. И чтобы быть полезной своей деревне, как ее родной отец.
Ниже по склону раздалось отчаянное блеяние. Мири взглянула в ту сторону. Мальчишка лет пятнадцати гнался за сбежавшей козой, пересекая мелкий, по колено, ручей. Высокий и худой, с рыжеватыми кудрями и сохранившими летний загар руками и ногами. Петер. Раньше она прокричала бы ему «привет», но в последний год у нее появилось какое-то странное чувство, и теперь она скорее спряталась бы от Петера, чем стала швырять ему в спину камешки.
Она начала замечать то, чего раньше не замечала: светлые волоски на загорелой руке, морщинку между бровями, которая становилась глубже, если он недоумевал. Все это ей очень нравилось. И заставляло гадать, подмечает ли он такие же вещи в ней.
Мири перевела взгляд с облысевшего цветка на кудрявую голову Петера и пожелала то, что даже страшно произнести вслух.
— Я хочу… — прошептала она. Хватит ли у нее смелости? — Я хочу, чтобы мы с Петером…
Внезапно протрубил рожок, отозвавшись эхом в скалах. Мири от неожиданности выронила стебель цветка. В деревне ни у кого не было рожка, значит приехали торговцы. Ей не хотелось идти на зов приезжих, как идет собака на свист хозяина, но любопытство победило гордость. Мири схватила веревки и потянула коз вниз по склону.
— Мири!
Петер подбежал к ней, таща на привязи своих коз. Мири понадеялась, что не перепачкала лицо грязью.
— Привет, Петер. А ты почему не на работе?
В большинстве семей забота о козах и кроликах возлагалась на самых молодых или самых старых, кто не мог работать в каменоломне.
— Сестра захотела научиться работать колотушкой, а у бабушки разболелись кости, вот мама и попросила меня присмотреть за козами. Ты знаешь, кто это трубит?
— Торговцы, наверное. Но почему столько шума?
— Вечно эти жители равнин важничают, — сказал Петер.
— Наверное, один из них узнал хорошую новость, вот они и трубят на весь мир.
Петер улыбнулся своей кривоватой улыбкой. Их козы недовольно блеяли друг на друга, напоминая маленьких детей, затеявших ссору.
— Ой, в самом деле? — спросила Мири у главной строптивицы, словно понимая, о чем спор.
— Что? — удивился Петер.
— Твоя коза говорит, что от холодного ручья все ее молоко испугалось и сбежало.
Петер расхохотался, и Мири захотелось сказать что-то еще, умное и чудесное, но все мысли разлетелись, поэтому она стиснула зубы, пока не ляпнула что-нибудь глупое.
Они остановились у дома Мири, чтобы привязать коз. Петер хотел помочь девочке и забрал у нее веревки, но козы начали бодаться, привязи перепутались, и Петер внезапно оказался связанным по ногам.
— Погодите… перестаньте, — сказал он и шлепнулся на землю.
Мири попыталась ему помочь, но вскоре с хохотом растянулась на земле рядом с Петером.
— Мы угодили в рагу из козлятины. Спасения нет.
Когда наконец они распутали веревки и поднялись на ноги, Мири вдруг захотелось поцеловать Петера в щеку. Испугавшись этого желания, она смущенно притихла.
— Ну и путаница, — сказал он.
— Да. — Мири потупилась, отряхивая юбку. Она подумала, что лучше сразу его поддразнить, пока он не прочел ее мысли. — Если что тебе и удается в жизни, Петер, сын Дотер, то это создавать путаницу.
— И мама всегда так говорит, а все знают, что она никогда не ошибается.
Внезапно до Мири дошло, что шум в каменоломне стих и единственный доносящийся стук — это ее собственное сердцебиение. Хоть бы Петер его не услышал! Тут раздался очередной призыв рожка, и они побежали.
Повозки торговцев выстроились в центре деревни в ожидании начала торгов, однако все взгляды были прикованы к голубой карете, затесавшейся среди повозок. Мири слышала о каретах, но никогда прежде не видела ни одной. Должно быть, с торговцами приехала какая-то важная шишка.
— Петер, давай посмотрим… — начала говорить Мири, но тут Петера окликнули Бена и Лиана.
