Знамение пути - Семенова Мария Васильевна (читать книги регистрация txt) 📗

Пёс на краю обрыва лёг и опустил голову на передние лапы. Вздохнул…

Почти одновременно с девушкой из леса по ту сторону ручья вышли олени. Рогатый вожак с подругами и потомством. Здешние олени испокон веку жили с людьми в доверии и любви. Точно так же веннам из рода Синицы желтогрудые птахи садились безбоязненно на ладонь, а детей рода Гадюки никогда не кусали ядовитые змеи – даже когда ребятишки по недомыслию хватали их за хвосты.

Девушка перешла ручей по камням, заботливо уложенным в русло, – большим, плоским, шершавым: чтобы не сорвалась с мокрого, не соскользнула нога. Олени, конечно, давно заметили и узнали её. Они знали всех живших в деревне. Жившие в деревне были друзья. И даже более, чем друзья. Кровные родственники. Насчёт кровного родства зверя не обманешь, он за версту чует, где оно настоящее, а где нет. Много лет и зим, много поколений назад, будущая Праматерь людского племени спасалась от небывалого наводнения, затопившего лес. И плохо бы ей пришлось, ибо она поранила ногу и не могла быстро бежать, – но отколь ни возьмись налетел красавец Олень, принял женщину на свою могучую спину, в полную скачь унёс от беды. А когда всё миновало – как водится, ударился оземь и обернулся молодым статным мужчиной… С того пошёл род. Люди помнили об этом. И олени помнили.

Пёс видел, как две юные важенки отделились от стада и первыми побежали навстречу – радостно, без робости, без боязни. Они встретили свою человеческую сестрёнку возле переправы. Девушка в длинной веннской рубахе и красно-синей с белой ниткой понёве соступила с последнего камня на берег. Слуха пса достиг её смех. Оленухи щекотали носами её руки, гладившие любопытные мордочки. Поздоровавшись, лесные девчонки потянулись к корзине. Старые, величавые самки и важный вожак немедленно заметили это и, позабыв гордиться, дружно прибавили шагу.

Родне в пятнистых меховых шубках досталось по доброму ломтю подсолённого хлеба. Пёс смотрел с холма на лакомившихся оленей и знал, что хлеб, оставленный в корзине для ужина, был вынут совсем из другой печи. Не из той, что пекла хлеб для оленей и их родичей-веннов. Это потому, что молодой кузнец, звонко бивший молотом по наковальне, был не родственником, а гостем. Да таким, что угощать его за своим столом, принимая в родню, было никак невозможно.

Венны чтили старинный закон: тех не берут в мужья, с кем вместе едят. А коли уж парень из рода Щегла пришёл сюда, вознамерившись стать женихом… Женихом славницы-Оленюшки…

Пёс смотрел с обрыва на кузницу, изредка моргая.

Его насторожённых ушей достигали далёкие отзвуки двух человеческих голосов. Слов разобрать он не мог, но в этом не было необходимости. Парень с девушкой дружески болтали, смеялись чему-то…

Мыш слетел с ветки и сел на камень рядом с головой пса. Тот покосился на него и вновь стал смотреть.

Ему не требовалось бежать вниз и слушать возле двери. Он и так знал, что происходило в кузнице. Своими глазами много раз видел… в другом месте, в другом времени… в другой жизни.

Там, внутри, на опрятно обмахнутом верстаке разложено браное [2] полотенце, а на нём стоит глиняная миса с чисто облизанной ложкой. Пришедшего в женихи – да притом ещё кузнеца – кормят на славу, так, что он капельки недоеденной не оставит, уберёт в рот даже сверх сыта. И хлеба на полотенце не покинет ни крошки. Грех это, хлеб крошить и крошки бросать. Не можно такого содеять юному жениху. Выгонят. И от срама до старости не отмоешься.

А парень с девкой сидят на лавке возле стены, и горит перед ними светец, и шипят угольки, падая в корытце с водой. Светец, может, тот самый, что паренёк сегодня докончил. Со славно оттянутым, заострённым нижним концом и расщепами, куда вставляют лучину. Люди, слепые на красоту, для этого просто надрубают металл: держит щепку – и ладно! Но молодой кузнец, конечно, постарался на совесть. Лучина у него покоится между живыми цветочными лепестками, в загнутых лапках тычинок. И цветок не абы какой, а в точности тот, что возле кузницы, перед порогом расцвёл. Расцвёл и Оленюшке понравился. То-то каждый листочек подпилком тщательно выведен. И, чего доброго, ещё бабочка сверху присела, сладкий сок пробует…

Был такой светец в иной жизни, в ином месте и времени. Далеко отсюда, давно…

Девушка любуется славным светцом, а парень любуется девушкой. И беда ли ему, что будущую невесту не назовёшь стройной на диво, и губы у неё не вишнёвые, а самые обыкновенные, и коса не такая роскошная, как у иных. Гнался бы за великой красой – стояла бы его кузница ныне где-нибудь в другом месте. В другом роду. Ан ведь нет. Здесь выстроена.

Вежливый парень не ловит мозолистыми пятернями девичьих рук, не пытается припасть устами к устам. Может, сердце ретивое в нём так и пылает, так и зовёт – ну да что с того? Он сидит чинно, мечтая про себя, чтобы вдруг рухнула в кузне крепкая крыша, рассыпались ладные стены… дали случай подхватить Оленюшку, прижать к широкой груди, на руках спасти от беды! Но не рушится кров, не падают стены. И, собравшись с духом, кузнец показывает девушке красный ожог на запястье. Оленюшка тоже не вчера родилась, видывала виды похуже. Что такое ожог с ноготь величиной? На запястье, которое шире её обоих, сложенных вместе?.. Но отчего-то девушка ахает, берёт-таки его руку, склоняется посмотреть. Заботливо спрашивает, кропил ли он больное место простоквашей. Кропил, ответствует парень. Только не простоквашей. И оба хохочут.

Потом дверь кузни снова открылась, и они появились наружу. Пёс видел: вот подошли к переправе и парень взял девушку за руку. Это правильно. Мало ли что она снуёт туда и сюда по сто раз на дню и не оскальзывается! Без него – пусть. С ним – только так, так надёжней.

Молодой кузнец проводил Оленюшку до крыльца матушкиной избы. Сам пошёл к общинному дому, где всегда селят гостей. Девушка стояла на крыльце, смутно белея в лунной тени. Когда парень исчез в доме, она не сразу ушла. Ещё постояла, глядя за ручей, на пасущихся оленей… Пёс на холме шевельнулся и встал. Скроется Оленюшка – уходить и ему.

Она вправду вроде протянула руку к двери… И вдруг обернулась. И посмотрела прямо на холм, на обрывистый каменный лик, на его срезанную вершину.

И хрустальная бусина, вшитая в пёсий ошейник, нечаянно бросила ей в зрачки лунный луч, отражённый чистыми гранями. Длилось это мгновение.

Водные потоки действительно разделяют миры. Не всегда, конечно. За ручьём – курице перелететь – совсем не обязательно начинается иной мир. Но любой замечал, что на ТОЙ стороне и деревья лесные кажутся чуть-чуть не такими, чем ЗДЕСЬ. И птицы, и звери. Не говоря уж о людях, которые там живут. Не обязательно другой мир. Просто – чуть-чуть, а ДРУГОЕ…

Пёс долго бежал вдоль ручья, ища нужное место. И примерно через версту достиг падуна: вода слитной толщей лилась через каменный край и падала с высоты в три человеческих роста, дробясь о камни внизу. Оттуда, снизу, слышался спокойный глухой гул и всплывали клочья тумана. Сюда люди из рода Пятнистых Оленей ходили ловить таймень с чешуйчатыми боками, сияющими радугой водопадов. Здесь пёс повернулся к ручью и с разбегу махнул через бегущий поток. Прямо сквозь туман, клубившийся над водой. Мыш догнал его и на лету вцепился в густую шерсть на загривке.

Если бы кто нашёл следы пса у деревни и надумал скуки ради их попытать, он добрался бы только до этого места. След вёл вначале отсюда на тот обрывистый холм и после обратно, замыкаясь в кольцо. И всё. Больше нигде никаких метин. В том числе и на другом берегу.

Далеко-далеко, по ту сторону широкого моря, в это время шёл дождь. Солнце, закатившееся над страной веннов, там только начало клониться на запад. Время было ещё дневное, но Око Богов отграничивали от земли такие тяжёлые и плотные тучи, что казалось – уже наступил вечер, вот-вот сомкнёт покров темнота.