Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Казалось, день этот наступал неохотно, но чувствовалась во всем какая-то ирония — так женщина притворно сопротивляется в первую ночь, и грубые руки раздвигают ей бедра, но затем воздух полнится страстным пыхтеньем, экстатическим выкриками и неловкими стонами. Когда они закончат, среди глубоких луж удовлетворенного тепла можно будет найти кровь на траве.
«Да, так. Хунн Раал мог бы сказать, имей он мозги, что сегодня остро заточенное правосудие будет извлечено из ножен и сжато твердой рукой. Неохота — лишь иллюзия. Как знает Оссерк, мое сопротивление было поистине фальшивым. Когда сынок Урусандера повалил меня на грубое ложе, мы оба омылись ложью».
Разумеется, вполне возможно, лорд Урусандер отринет кажущуюся всем неизбежной судьбу. Сдвинет женские ноги, защитит ее честь поясом верности с длинными шипами, чтобы ни одна сторона не получила удовлетворения. Разрушит надежды всех.
И потому она может сосредоточиться на прозаических деталях — иней, слабый ледяной ветер, плюмажи дыхания и дыма, далекое ржание и рев нагруженного мула, все звуки пробуждения сообщества мужчин, женщин, детей и животных — и бездумно поверить, будто поток жизни не нарушится, что все посулы грядущего так и ждут, разложенные под ярким солнцем.
Натянув плащ на округлившиеся плечи, она брела через лагерь. Проходила ряды палаток, осторожно перешагивая веревки и колышки, вовремя замечая на пути канавы и стерню (едва неделю назад здесь пожинали хлеб). Огибала выгребные ямы, в которых вздувшиеся трупики крыс плавали на поверхности мутной жижи. К полудню, когда солнце прогреет воздух, густыми тучами налетят жадные до крови москиты. Когда солдаты встанут в ряды напротив врага, им будет нелегко дожидаться схватки.
Пусть ее мать была капитаном Легиона, Ренарр мало разбиралась в подготовке и проведении войн. Для нее это было лишь прошлое, плотно запертая дверь памяти: царство внезапных отлучек, потерь, пустоты, невезения, холодного горя. Иное место — уделяя ему слишком много мыслей, она ощущала, будто перелистывает чужие воспоминания. Ветераны, которых она зазывала под меха, знали это царство. С каждой ночью ожидаемая битва близилась и она ощущала в них растущую усталость, некий фатализм — тусклые глаза, неохотные и не относящиеся к постельным утехам слова. Когда они занимались любовью, это казалось чем-то стыдным.
«Мать умерла на поле битвы. Пробудилась утром вроде этого, тускло глядя на приносящий дары день. Ощутила ли она смерть в воздухе? Увидела ли гниющий труп, оглянувшись на свою тень? Успела ли заметить оружие, которое ее срубило — слепящий блеск, что все ближе в толчее? Взглянула ли в сияющие глаза убийцы, ясно прочитав смертный приговор?
Или ничем не отличалась тем утром от множества других глупцов?»
Вопросы казались банальными — вещь, покрытая пылью, пыль сдута, взлетела в воздух от тяжкого, бессмысленного вздоха. Ренарр не была рождена носить меч. Нож в узких кожаных ножнах на бедре — скромная, но прагматическая необходимость. Она еще не готова была даже вообразить, что будет им орудовать. Он шагала, не загорелая и не отмеченная белизной, ее окружали солдаты, свет казался пришествием иного мира, мира, не похожего на минувшую ночь; ее умело игнорировали, смотрели не замечая, хотя ее вид пробуждал в иных уколы сожаления — воспоминание о теплой плоти, о тяжести тела, которая удивляла каждого мужчину. Но кому сейчас это было интересно?
Она стала напоминанием о том, о чем они не хотят думать накануне боли и ранений, и потому шла не замечаемая, слишком плотная, чтобы быть привидением, но вызывающая те же суеверные чувства. Разумеется, такое можно сказать о любых привидениях — по крайней мере, живых. Мир ими полон, плотными, но не вполне материальными, они день за днем блуждают невидимые, грезя о не наступившем еще моменте, воображая единственный совершенный жест, который вызовет во всех сладкий шок узнавания.
Знамя над командным шатром — золотое солнце на синем поле — было прямо впереди; подходя ближе, она заметила пустоту вокруг шатра, словно некий незримый барьер отгородил пространство. Ни один солдат не подходил близко, а стоявшие по периметру отвернулись. Через миг она услышала крики изнутри, полные сдерживаемого гнева реплики: голос Веты Урусандера, командира Легиона и ее приемного отца.
Отвечавшие Урусандеру говорили тихо, их бормотание не смогло пробиться сквозь полотнище стены и казалось, владыка спорит сам с собой, будто одержимый голосами в голове безумец. На короткий миг Ренарр подумалось, что он один в командном шатре. И, войдя, она увидит его жалким и униженным. Она вообразила, как смотрит, до странности равнодушная, а он поворачивает к ней смущенное, озадаченное лицо. Но миг этот улетел, она была уже близко ко входу, завешенному грязным брезентом — будто одеялом нищего.
Входной клапан зашевелился и отдернулся на сторону, вышел капитан Хунн Раал, разгибаясь и натягивая кожаные перчатки. Его лицо было красным даже под белой маской чудесного преображения… но оно всегда было красным. Капитан помедлил, озираясь, взгляд упал на Ренарр. Та замедлила шаги. Следом вышла одна из кузин, Севегг, на круглом белесом лице был слабый намек на выражение, вроде бы удовлетворенность — но лицо скривилось в гримасе, едва она заметила Ренарр.
Толкнув кузена, Севегг отступила в сторону и склонилась в насмешливом поклоне. — Если тебя трясет этим морозным утром, милое дитя, — сказала она, — зима не виновата.
— Меня уже не трясет, — сказала Ренарр проходя мимо. Однако Хунн Раал схватил ее за плечо. Она замерла.
— Не думаю, что он придет в восторг от твоего вида, Ренарр. — Капитан всматривался в нее налитыми кровью глазами. — Сколько плащей поражения может нацепить один мужчина?
— От тебя несет вином.
Ренарр нагнулась под входом и шагнула в шатер.
Лорд был не один. Усталая на вид лейтенант Серап — на два года старше сестры и на стоун грузнее — сидела слева на видавшем виды походном стуле. Сам Урусандер угнездился на таком же сиденье. Стол с картами занимал середину шатра, но был перекошен, будто его оттолкнули или пнули. Углы лежавшего на истертой поверхности пергамента с картой окрестностей вылезли из-под каменных прижимов и свились, словно желая скрыть изображение.
Кожа приемного отца Ренарр была такой белой, что почти просвечивала; он уставился на грязный брезентовый пол под не менее грязными сапогами. Волосы стали серебристыми, с отдельными золотыми прядями. Да и почти все в Легионе обрели белоснежную кожу.
Серап — лицо ее было суровым — откашлялась и произнесла: — Доброе утро, Ренарр.
Не успела та ответить, Урусандер встал, тихо застонав. — Слишком много боли, — буркнул он. — Воспоминания вначале просыпаются в костях, посылая боль во все мышцы, дабы старик помнил о каждом из прошедших лет. — Казалось, лорд не обратил внимания на Ренарр, всматриваясь в Серап. — Ты еще не видела моего портрета, верно?
Ренарр заметила, как лейтенант удивленно моргнула. — Нет, милорд, хотя говорят, талант Кедаспелы был…
— Его талант? — Урусандер оскалил зубы в безрадостной улыбке. — О да, поговорим о его таланте, ладно? Глаза обручены с рукой. Умелые мазки гения. Мое подобие верно поймано в тонком слое красок. Ты могла бы поглядеть на мое лицо, на холст, Серап, и отметить, как точно передана глубина — как будто ты сама можешь шагнуть в мир, где я стою. Но подойдя ближе, если осмелишься, ты поняла бы: мое лицо лишь краски, тонкие как кожа, и ничего нет под ними. — Улыбка стала натянутой. — Вообще ничего.
— Милорд, на большее живопись не способна.
— Да. В любом случае, портрет теперь начисто смоют, верно? Тогда скульптура? Какой-нибудь мастер-Азатенай с необъятным, как водится, талантом. Пыль на руках, звонкий резец. Но разве чистый мрамор предаст истину, что скрыта под поверхностью? Боли, тяжесть, непонятные уколы и содрогания, словно все нервы забыли о здоровье. — Он со вздохом повернулся к выходу. — Даже мрамор изъязвляет время. Лейтенант, на сегодня я закончил с Хунном Раалом и вопросами военных кампаний. Не ищите меня, не шлите вестовых — я пойду прогуляться.
