Горе мертвого короля - Мурлева Жан-Клод (читать книги онлайн .txt) 📗
— Ну давай, проходи! — сказал солдат, следивший, чтобы движение не застопорилось.
Он сказал это доброжелательно — не такой был день, чтоб покрикивать.
Но Алексу было мало, ему хотелось еще остаться, и он отважился на безумный экспромт. Еще секунду назад он ни о чем таком и не помышлял, а тут решился: вместо того чтоб проследовать дальше вместе с очередью вслед за Бриско и остальными, он сделал шаг в сторону, потом еще шаг, и еще, и встал как вкопанный. Солдаты никак на это не отреагировали. Почему? Трудно сказать. Возможно, потому, что он проделал свой маневр так естественно и невинно, не таясь. Возможно, потому, что каждый из четырех солдат понадеялся на трех остальных. Возможно, потому, что он был ребенком. Как бы то ни было, теперь он стоял здесь и едва осмеливался дышать. «Если я хоть глазом моргну, — думал он, — они меня сразу прогонят». Так что он и не моргал, и не двигался много долгих минут. Снег ложился ему на капюшон. Он его не стряхивал, и белая нашлепка у него на макушке росла сантиметр за сантиметром.
Когда Алекс почувствовал, что удержал за собой занятое место, что о нем практически забыли, убедившись, что он никому не мешает, он осмелился рассмотреть все как следует.
Во-первых, лицо короля. Это было самое интересное, потому что на него легко и нежно опускались снежинки. Сперва они забивались в пышную бороду, в волосы, брови, потом постепенно покрывали белым налетом лоб, скулы, щеки. Тогда солдат — всегда один и тот же, высокий и худощавый, стоявший слева у изголовья, — подходил и сдувал снег. Сдувал в несколько приемов, благоговейно, осторожно выдыхая: «Ф-фут… Ф-фут…» Снег разлетался, и лицо открывалось вновь. Алексу чудилось, что короля это забавляет, что на губах его проступает улыбка, но, скорее всего, эту иллюзию порождал мороз, сковавший черты покойного.
Король, казалось, спал. А перед ним проходил его закутанный народ. Алекс смотрел на это нескончаемое шествие. Толстые, худые, коротышки, верзилы. Люди со всего острова, с этого края света, называемого Малой Землей. Не пришли только больные да умирающие. Все остальные были тут: старые-престарые старики и старухи, знавшие короля еще ребенком, — они подходили и склонялись, почти раздавленные годами и горем; мужчины и женщины помоложе, которые останавливались на миг, прикасались к каменному ложу или к сапогу короля или прикладывались лбом к его сапогу или колену. Если кто-нибудь слишком долго не отходил, один из солдат легонько подталкивал его прикладом.
— Давайте, сударь, ну-ка, сударыня, проходите, не задерживайтесь, вон какая очередь.
Алекс уже не чувствовал пальцев на руках. Камушки в рукавицах давно остыли. А ноги? Замерзли они или, наоборот, горели? Вот уже больше часа он стоял неподвижно на морозе. Он не дрожал. Сперва ему было очень холодно, а потом это прошло. Должно быть, в какой-то момент он потерял сознание, задремал, что ли, стоя, потому что солдаты были уже другие. Караул сменился, а он и не знал. Новые солдаты тоже его не гнали. Раз прежний караул разрешал мальчишке тут стоять, так и пусть стоит — решили, видимо, они. Алекс был как каменный. От мороза каменело все, кроме соленых слез, катившихся по щекам.
Король был как лежачая статуя, а он — стоячая. Он засмеялся, представив себе, как, если он еще сколько-то постоит, настанет ночь, все разойдутся по домам — мужчины, женщины, лошади, солдаты, — и на опустевшей площади останутся только они двое: мертвый король на каменном ложе да он, Алекс, стоящий рядом. И снег будет падать на них всю ночь.
И то-то удивится первый утренний прохожий, наткнувшись на него! Удивится, взвалит его, негнущегося, как полено, себе на плечо или возьмет под мышку и понесет оттаивать.
Снежная шапка у него на голове все росла и росла. Она была уже не меньше четверти метра толщиной и угрожающе кренилась на левую сторону. Алекс чувствовал ее тяжесть. «Видел бы это Бриско — со смеху бы лопнул», — подумал он, стараясь не шевельнуть головой.
Тут-то как раз, в тот самый момент, как Алекс представил себе смеющегося брата, это и случилось. Это был сон — конечно же, просто сон, ведь мертвые не двигаются, это всем известно. А тут король Холунд, причем вполне мертвый, вдруг открыл глаза, голубые, как лед. Его длинные белые ресницы искрились от инея. Он медленно приподнялся и сел на своем каменном ложе. Снег съехал по его мантии и мягкой лавиной осыпался вокруг него. Глаза короля улыбались, как и всегда при жизни, но лицо было встревоженное, а улыбка вымученная.
— Бриско, — выдохнул он, глядя на мальчика.
— Я не Бриско, — хотел поправить Алекс, — я…
Но губы и щеки у него совершенно одеревенели, и он не мог произнести ни звука.
— Бриско, берегись огня…
Король покивал и повторил:
— Берегись огня, тебе говорю… — Голос у него был тихий и спокойный. И грустный.
— Огня? Какого огня? — безмолвно спросил Алекс.
Король как будто понял и ответил:
— Огня, который сжигает…
«Огонь, который сжигает! Ничего себе объяснил! Масло масляное!»
Люди между тем все шли и шли, приостанавливаясь перед ложем, чтобы поклониться останкам умершего короля, потому что тело как лежало на камне, так и лежало. И новый солдат так же, как прежний, сдувал снег с его лица. Король, сидящий на краю ложа, был словно сидячий двойник, вышедший из лежачего, некий скорбный призрак, которого никто, кроме Алекса, не видел.
— Огонь, который сжигает… — простонал он. — Огонь, который сжигает…
Он смотрел, как маленький ребенок, который знает всего три слова и повторяет их опять и опять в надежде, что кто-нибудь его наконец поймет.
Но Алекс не понимал. Здесь, на холодном острове Малая Земля, огонь не был врагом. Наоборот, его любили, его берегли, лелеяли — от горячих углей, которые сохраняют в печке, чтоб разжечь поутру, до высоких костров, которые трещат и вздымаются в ночное небо по праздникам.
— Огонь, который сжигает… — невнятно бормотал старый король, и выглядел он все печальней и печальней. — Берегись огня…
Он горестно вздохнул, сокрушаясь о своей беспомощности.
— Объясните получше, Ваше Величество, — попросил Алекс. — Какой огонь вы имеете в виду?
Но такое усилие превышало возможности мертвого короля. Несомненно, все его силы ушли на то, чтоб выйти из своего тела, сесть на край ложа и выговорить несколько слов.
— Огонь, который сжигает… — повторил он в последний раз, чуть не плача.
А потом действие стало разворачиваться очень быстро. Какой-то человек прорывался сквозь толпу, расталкивая очередь.
— Пропустите! У меня там сын!
Алекс повернул голову, и его снежная шапка, достигшая сантиметров тридцати в высоту, наконец обрушилась.
— Господи, Алекс! Это что ж ты творишь? С ума сошел, что ли?
Солдаты не успели вмешаться. Мужчина кинулся к мальчику, подхватил его, как перышко, прижал к груди и понес прочь. Через его плечо Алекс еще видел, как король простирал к нему руку жалким, безнадежным жестом.
— Бриско уже два часа как вернулся, а тебя все нет! — негодовал отец. — Мы с ума сходили!
Алекс пытался заговорить, но подбородок у него дрожал, и он с трудом выдавил:
— Я… х-хотел ви-видеть… м-м-мертвого… к-к-короля…
— Мертвого короля хотел видеть! Как же, знаю! Но король-то старик, он имел право умереть! А тебе всего десять лет!
— Он… с-со мн-ной… г-говорил… к-к-король…
— Что ты несешь?
— Г-говорил… с-сказал… б-берегись огня… т-только он… м-меня принял за Б-бриско…
Отец приложил свою загрубелую ладонь ко лбу мальчика, но никаких признаков жара не обнаружил. Лоб был таким же, как и все остальное: ледяным. Зубы стучали, как кастаньеты. Губы посинели.
Дома спешно разожгли очаг, не жалея дров. Алекса, раздетого догола, поставили перед огнем и принялись растирать побелевшую кожу горячими полотенцами. Все трое: мать, Сельма, терла плечи и спину, отец, Бьорн, — живот и ноги, Бриско — зад. Через четверть часа мальчик немного отошел, и стало можно усадить его, не переломив, в отцовское кресло, придвинутое к очагу. Он больше не дрожал и смог выговорить более внятно:
