Хроники Амбера. Книги Корвина (авторский сборник) - Желязны Роджер Джозеф (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
Он был закрыт тяжелой дверью из цельной плиты, обитой металлом, раза в два выше моего роста. Глядя на эту дверь, я припомнил легенды о размерах тритонов. Затем Мойра улыбнулась улыбкой, предназначавшейся для меня одного, вытащила большой ключ из связки у пояса и сунула его в замочную скважину.
Повернуть его, однако, у нее не хватило силенок. Возможно, этой дверью давно никто не пользовался.
Рэндом что-то пробурчал, и рука его ухватилась за ключ, небрежно отбросив при этом руку Мойры в сторону.
Он взялся за ключ правой рукой и повернул. Раздался щелчок. Затем он толкнул дверь ногой, и мы уставились внутрь комнаты.
Она была размером с залу, и в ней было выложено то, что называлось Лабиринтом… Черный пол блестел, как стекло. И Лабиринт светился на полу.
Он сверкал, как холодный огонь, которым и был на самом деле, дрожал и переливался, и вся комната, казалось, меняла очертания в этом свете. От него исходило тонкое веяние яркой непреодолимой силы, созданной одними кривыми, хотя у самого центра было несколько прямых линий. Он напоминал мне те фантастически сложные, непередаваемые узоры, которые иногда рисуешь, машинально водя пером по бумаге, но только огромные. Я как бы угадывал слова «начало здесь» с другой его стороны. Сам Лабиринт был примерно ярдов сто в поперечнике и ярдов сто Я сделал еще один шаг.
Шаг к мертвым. Они были повсюду вокруг меня. Стояла жуткая вонь – запах гниющей плоти – и я слышал вой избитой до смерти собаки. Клубы черного дыма застилали небо, и ледяной ветер обдал меня каплями дождя. В горле пересохло, руки тряслись, голова горела, как в огне. Я шел, спотыкаясь, сквозь туман сжигавшей меня горячки. Придорожные канавы полны отбросами, дохлыми кошками и испражнениями. Со скрипом, звякая колокольчиками, мимо проехала похоронная телега, обдав меня грязью и холодной водой. Долго ли я блуждал, не знаю. Очнулся от того, что какая-то женщина схватила меня за руку, и на пальце ее я увидел кольцо с Головой Смерти. Она отвела меня к себе в комнату, но увидела, что у меня совсем нет денег, и что-то несвязно пробормотала. Потом ее раскрашенное лицо исказил страх, смывший улыбку с красных губ, и она убежала, а я свалился на ее кровать. Позже – не помню, насколько – огромный верзила, наверное, хозяин проститутки, вошел в комнату, отхлестал меня по щекам и стащил с постели. Я повис, уцепившись за его правую руку. Он полу-нес, полу-толкал меня к двери. Когда я понял, что он собирается выгнать меня в холод, на улицу, то сжал его руку сильнее, протестуя. Я сжимал ее изо всех немногих оставшихся сил, невнятно моля его о приюте.
Сквозь пот и слезы, застилающие глаза, я увидел его искаженное лицо, и страшный крик вырвался из его крепко сжатых зубов. В том месте, где я сжимал его руку, кость была сломана.
Он оттолкнул меня левой рукой и упал на колени, плача. Я сидел на полу, и в голове на минуту прояснилось.
– Я… остаюсь… здесь, – выдавил я с трудом, – пока не поправлюсь. Убирайся. Если ты вернешься, я тебя убью.
– У тебя чума! – вскричал он. – Завтра телега приедет за твоими костями!
С этими словами он плюнул, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел вон. Я каким-то чудом добрался до двери и задвинул тяжелый засов. Потом вернулся в кровать и уснул.
Если за моими костями и приезжали на следующий день, они не испытали ничего, кроме разочарования. Потому что примерно часов через десять, в середине ночи, я проснулся в холодном поту. Умерла лихорадка, а не я. Я был очень слаб, но в полном рассудке.
Я пережил чуму.
Я взял из шкафа мужской плащ, и деньги из ящика стола. Затем вышел в ночь и пошел в Лондон. Был год чумы, и я не знаю, куда и зачем я шел…
Я не помнил, кем был и что там делал.
Вот так все и началось.
Я уже довольно глубоко проник в Лабиринт, снопы искр непрерывно поднимались из-под ног, доставая до самых колен. Я больше не знал, в каком направлении двигаюсь, и где теперь Рэндом, Дейдра и Мойра. Сквозь меня неслись бурные потоки, даже глазные яблоки и те, казалось, вибрировали. Затем пришло ощущение, как будто щеки кололи булавками, а шея похолодела. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали.
Амнезия моя – вовсе не результат автокатастрофы. Память я потерял еще во времена правления Елизаветы 1. Флора, должно быть, решила, что после аварии ко мне вернулась память. Она знала о моем состоянии. Я внезапно был поражен догадкой, что она осталась на этом Отражении – Земле – специально, чтобы не терять меня из виду.
Значит, с конца шестнадцатого века.
Этого я пока не мог сказать точно. Но скоро узнаю.
Я быстро сделал еще шесть шагов, дойдя до конца дуги и выйдя на прямой отрезок пути.
С каждым шагом по второму отрезку против меня воздвигался второй барьер. Вторая вуаль.
Поворот направо. Еще один. И еще.
Я был Принцем Эмбера. Это истина. Нас было пятнадцать братьев, но шестеро из нас мертвы. У нас восемь сестер, и две из них тоже мертвы, но может, и четыре.
Все мы проводили очень много времени, путешествуя по Отражениям или находясь в наших собственных Вселенных. Это академический вопрос, хотя он и является одним из основных вопросов философии, может ли тот, кто обладает властью над Отражениями, создавать свои собственные Вселенные. Не знаю точно, что говорит в итоге по этому поводу философия, но с практической точки зрения мы это могли.
После другого поворота возникло ощущение, будто я иду сквозь липкий клей.
Один, два, три, четыре… Я с трудом поднимал свои не желающие подниматься сапоги, и еле ставил их на место, один за другим. В голове стучало, а сердце билось так, как будто в любой миг могло разорваться на тысячу кусков.
Эмбер!
Идти снова стало легко, когда я вспомнил Эмбер.
Эмбер. Самый великий город, который когда-либо существовал или будет существовать. Эмбер был всегда и всегда будет, и любой другой город, где бы он ни находился, когда бы ни существовал, был всего лишь отражением, одной из теней Эмбера или одной из его фаз. Эмбер, Эмбер, Эмбер… Я помню тебя. Я никогда тебя больше не забуду. Я думаю, в глубине души я и не забывал тебя никогда, все эти долгие века, пока я путешествовал по Отражению Земли, потому что часто по ночам сны мои тревожили видения золотых и зеленых пиков твоих башен, твои разлетающиеся террасы. Я помню твои широкие улица и проспекты золотых, зеленых и красных цветов. Я помню сладость твоего воздуха, башни, дворцы, все чудеса, которые в тебе были, есть и всегда пребудут. Эмбер, бессмертный город, давший частицу себя всем городам мира, я не могу позабыть тебя даже сейчас, не могу забыть и тот день в Лабиринте Рембы, когда я вспомнил тебя в отражении стен, после первого хорошего обеда, на который накинулся, изголодавшийся, после любви с Мойрой – но ничто не сможет сравниться с тем удовольствием и любовью, которые я испытал, вспомнив тебя, и даже сейчас, когда я стою, созерцая Двор Хаоса, рассказывая эту историю единственному человеку, который ее слушает, с тем, чтобы он, может быть, повторил ее, если захочет, чтобы хоть рассказ этот остался жить после того, как я умру здесь; даже сейчас я вспоминаю тебя с любовью, о город, в котором я был рожден, чтобы властвовать…
Еще десять шагов, и искрящаяся филигрань огня возникла передо мной. Я наблюдал за ней, а пот, струящийся с меня, так же быстро смывала вода.
Я был на грани срыва, на такой тонкой грани, что даже воды комнаты, казалось, понеслись непрерывным потоком мне навстречу, грозя смыть, унести из Лабиринта. Я боролся, сопротивляясь изо всех сил. Интуитивно я понял, что уйти из Лабиринта до того, как прошел его весь, означает верную смерть. Я не осмеливался оторвать взгляд от того огня, который переливался впереди, не осмеливался и оглянуться назад, посмотреть, много ли пройдено и сколько еще осталось.
Поток ослаб, и пришли новые воспоминания, память о жизни принца Эмбера…
Нет, я не стану о них рассказывать, не просите. они мои – жестокие и разгульные, благородные и… воспоминания о детстве в великом дворце Эмбера, над которым развевалось зеленое знамя моего отца Оберона с белым единорогом, скачущим во весь опор.
