Лёхин с Шишиком на плече (СИ) - Радин Сергей (серия книг .TXT) 📗
— Я тут подумал… Нужно тварь разыскать, пока она не окрепла, но уничтожить ее лучше днем. Как все пришельцы, она наверняка боится солнца и вообще дневного света. Пока боится.
— Спасибо! — сказал Лехин и пробормотал под нос: — Лучше бы ткнули пальчиком, господин хороший, — вот, мол, она, тварюшка, а я б уж сам сообразил, как действовать. А так — мотайся теперь по всему микрорайону, ищи опять невесть кого…
Минут через пять он опомнился и покачал головой: не замечал в себе склонности к ворчливому бубнежу, ан вот на тебе!
Еще через минутку он остановился, потому что Шишик съездил ему по уху. Удар, конечно, настоящим ударом не назовешь. Весовые категории разные. Но, видимо, "помпошка" угодила в чувствительную точку, и Лехин повернул голову узнать, в чем дело. Шишика не было. Лехин тупо взирал на свое плечо, пока не дошло: невесомая "помпошка",вцепившись в его ухо, уехала в сторону с поворотом его головы. Пришлось некоторое время постоять со склоненной налево головой. Наконец Лехин встретился взглядом с мрачноватыми глазами Шишика.
— Чего приуныл?
Шишик перевел глаза на пространство впереди, и Лехин мог бы поклясться, что "помпошка" вздохнула. Он тоже посмотрел на дорогу и тоже не удержал тяжкого вздоха: перед ними тянулась бесконечная дорога, поделившая город на два сектора: на еще сравнительно маленький — Темную сторону, и на остальную часть города.
14.
На дорогу он ступил, варьируя в уме поговорку: "Глаза боятся — руки делают. Мозги боятся, а ноги идут. — И закончил, вспомнив где-то слышанное: — С кем поведешься, так тебе и надо!"
От бордюра до бордюра через дорогу — двенадцать шагов. Дошел. Чуть помедлил и перешагнул. Теперь, когда он знал и ожидал, Пустота оказалась еще более впечатляющей. А может, его чувства обострились, поэтому он и ощутил прозрачность и текучесть пространства, как течёт горячий воздух над огнем. "Сам себе вру, — решил Лехин. — Ночью человек всегда так себя чувствует — немножко нервно. К тому же спать хочется". Но так или иначе, а восприятие мира, прозрачного до болезненности, осталось.
Дорогой мимо рынка Лехин шел недолго. Успел дойти до середины забора, огораживавшего территорию с ларьками, павильонами и основным зданием, и остановился. Постоял, прислушиваясь, потом снова сделал пару шагов. Замер, стараясь опередить того, кто, чудилось, шел одновременно с ним и одновременно же останавливался.
— Галлюцинации? Слуховые? — прошептал Лехин и дернулся от неожиданности, когда косматый комочек перепуганно скатился с плеча под рубаху.
— Что? Серьезно дело? — одними губами выдохнул Лехин.
Он пытался держать в поле зрения дорогу перед собой, решетку забора слева и кусты вдоль пешеходной дорожки справа. Кусты Лехину категорически не нравились: они были слишком высокими и слишком густыми. Для прогулки в одинокой ночи. Фонарный столб имел скошенную лампу, и весь свет уходил в сторону, отчего кусты отбрасывали странно живую, мрачно, на взгляд Лехина, насупленную тень.
Кого испугался Шишик?
И чей шаг эхом отдавался за шагом Лехина? Может, ну его, этот труп? Хватит приключений на сегодняшнюю ночь. Вернуться бы домой, залезть под одеяло, прохлада пододеяльника ласково снимет с горящей кожи излишний жар… Представив столь соблазнительное перемещение в постель, Лехин в следующую же секунду прочувствовал себя — мокрым от пота, грязным от подвальной пыли… И вот это вонючее и жирное — на чистые сухие простыни?!
Топ-топ-топ… От киоска, который почти носом упирался в железный забор, пригибаясь на каждом шагу к асфальту, появилась невообразимо лохматая, в грубых кудряшках псина. В предках она наверняка числила за собой болонку. Псина униженно и неуклюже виляла длинным телом, словно извинялась, извинялась, извинялась…
Остальные не извинялись.
Подозрительные кусты задвигались, зашевелились. Пустота наполнилась поскуливанием, сопением, коротким раздраженным рявканьем — и опять тишина. Прежде бесконечная, дорога внезапно стала короткой.
Собачья свора голов в двадцать, от собачушек-дохлюшек до крепких псов, загримированных темнотой под овчарку или даже ротвейлера, преградила путь жестко и решительно. Теперь при всем желании Лехин не смог бы заставить себя пройти между плотно стоящими-сидящими псами.
"Явились ответом на мое желание пойти домой?"
Что-то закопошилось внутри рубахи. Скосившись, Лехин обнаружил лапку, вцепившуюся в пуговицу. Затем на свет показались глаза, быстро зыркнувшие туда-сюда. При виде своры глаза Шишика увеличились вдвое и едва не выпали, когда он по-стрекозиному выдвинул их вперед и вниз.
— Мы уходим, — тихонько предупредил Шишика Лехин и осторожно шагнул назад.
До этого мгновения половина своры сидела. Теперь встали все.
Лехин лихорадочно прикинул: если он бросится удирать, псы сразу догонят его. Значит… Значит, надо бежать до угла, где рядом с забором тянется высокая труба, отделяющая проезжую часть от пешеходной дорожки, — труба, похожая на грубые перила. Добежать до трубы, одним прыжком на нее, потом на забор, с него на овощной павильон в углу рынка. На крыше его точно не достанут. Ну а последующее спасение — это, конечно, утро, когда появятся на улицах люди.
И какого черта этим лохматинам нужно?
Он собирался пятиться до тех пор, пока свора не захочет напасть. Таким образом, пятясь, он выиграет расстояние до железных перил. И прыгнет наверх без опаски, что кто-то из бродячих псов тяпнет за ногу, как произойдёт в случае, побеги он немедленно.
Шишик вылез на свет полностью и ловко вкатился наверх, на плечо, Лехин пришел в недоумение. Что это с ним? Но "помпошка" так откровенно пялилась назад, что и человек оглянулся.
От холодного воздуха, втянутого сквозь зубы, зубы же и замерзли.
Псов за спиной оказалось только трое. Но какие это были трое… Даже под легкомысленно-тусклым светом фонарей и луны псы демонстрировали рост и мощь беспощадных уличных бойцов. Так показалось Лехину. В собачьих породах он не разбирался, но почему-то зациклился сразу: "Это доберманы и все!"
Своего движения он не проследил и даже не вспомнил. Просто вдруг увидел в руках металлический предмет, выщелкивающий длинное лезвие. Меч. Он вытащил его настолько машинально, что сейчас обалдело наблюдал, как оружие приходит в состояние боевой готовности. "Это и есть боевые навыки, когда тело организует защиту, не обращая внимания на растерянного хозяина?" — с последним щелчком появилась первая здравая мысль. И, как открытие, откровение: "Вот что называется: глаза боятся — руки делают! А то придумал тоже — ноги, мозги!"
На собак оружие в руках человека особого впечатления не произвело. Некоторые снова сели, а некоторые, к легкой оторопи Лехина, вообще "заулыбались". Он и правда разглядел, что оскал пары-тройки псин не угрожающий, а ласковый и приветливый.
"Господи, что это с ними!"
Встать пришлось спиной к решеткам забора, чтобы уследить и за теми тремя у дороги, и за всей сворой. Минуты через две томительного выжидания Лехин постепенно проникся странной мыслью: бродячие псы не хотят драться, а скорее — ждут от него некоего действия, причем связанного с оружием. Еще через минуты беспомощного разглядывания он заметил, что собачьи "улыбки" увяли, а от своры потянуло мрачнейшей безнадегой.
Обозвав себя дураком и радуясь, что никто не увидит, в чем его дурость выражается, он обратился к собакам:
— Ребята, никак не врублюсь, в чем дело. Ну, объясните хоть как-нибудь, покажите, что ли, что я для вас могу сделать?
И свора резво рванула мимо, почтительно огибая место, где стоял Лехин. Рванула она к дороге — к границе.
Лехин все-таки был выше любой из собак. Когда он увидел, у него сердце оборвалось и заплакало: первые три, "доберманы", были ближе к дороге, и мчались они с умопомрачительней скоростью; там, где рыночная дорога вливалась в граничную, все и произошло; трое на скорости врезались в нечто невидимое, что со страшной силой отшвырнуло их на подбегавшую стаю; стая бросаться не стала: собаки бродили вдоль ровно обозначенной невидимым запретом линии, некоторые скребли это нечто лапой, кое-кто уже выл, одна псина даже встала на задние лапы, опираясь на стену-невидимку, — в общем, собаки показали Лехину наглядно, что перейти дорогу-границу они не могут.
