Руины Камелота (СИ) - Липперт Джордж Норман (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
Галерея свеч вечно была наполнена безмятежным деловитым мерцанием тысяч крошечных огоньков. Ее собственная свеча горела ярко, ее пламя поднималось почти в два раза выше остальных свеч, горевших вокруг нее. Конечно, причиной этому был ребенок внутри нее, добавляя свое собственное тепло к пламени ее свечи. Довольно скоро он родится, и его свечение отделится от нее в ожидании того дня, когда он сможет зажечь свою свечу. Это вызывало восторженные чувства видеть собственное пламя, горевшее этим странным двойным светом, но не это было настоящей причиной, по которой она посещала галерею свеч. Окинув взглядом собственную свечу и свечи ее семьи (включая холодную, темную свечу ее давно умершей матери), она шла дальше по проходу, останавливаясь перед нишей семьи Дэррика.
Его свеча стояла там, ярко мерцая каждый раз, когда она приближалась, затаив дыхание. И каждый раз она с облегчением выдыхала, увидев ее. «Конечно, Бри, — казалось, говорил голос Дэррика в ее голове, полный ласковой уверенности. — Как я уже говорил тебе, здесь мое сердце. С тобой и ребенком в твоей утробе…»
За неделю до рождения ребенка, когда летняя жара окончательно оставила землю, и листья, словно обессиленные, опали с деревьев, Габриэлла вышла из Собора через задний вход и оказалась перед кладбищем.
Могила Рисс была ярко залита солнечным светом и устлана листьями, так что свежая грязь была с благодарностью скрыта. Надгробным камнем служил простой обелиск, с высеченным на нем именем и единственной короткой фразой «В возрасте восемнадцати лет».
— Мне так не хватает тебя здесь, Рисс, — тихо сказала Габриэлла. Налетевший порыв ветра поднял опавшие листья и унес ее слова прочь. Она вздохнула.
— Мне так одиноко. Я редко вижу Констанцию теперь, когда школа закончена, и я вышла замуж. К тому же, ты единственная, кто всегда была… была…
Она остановилась, не зная, как закончить предложение. Слова ускользнули от нее. Рисс поняла бы ее, так или иначе, даже без каких-либо объяснений. Возможно, как раз этого Габриэлле не хватало больше всего, этой близкой дружбы, которая, казалось, существовала за пределами слов и разума. Она вспомнила ночь смерти Рисс, вспомнила свою первую мысль, промелькнувшую в голове, что это была Констанция, которая проснулась и обнаружила у себя в спальне скрывающегося Гете. Иногда (хотя она ненавидела себя за это), она хотела, чтобы это оказалось правдой.
— Рисс, — сказала она, поднимая взгляд на пасмурное осеннее небо. — Рисс, все кажется таким пустым без тебя, особенно теперь, когда Дэррик уехал. Что бы ни случилось, ты всегда была веселой. Полной радости. Как будто ты была невосприимчива к любым неприятностям. Сейчас мне бы не помешало этого. Как же я ненавижу то, что тебе пришлось уйти. Я ненавижу… Я ненавижу их за то, что они забрали тебя…
Слезы навернулись на глазах, размывая небо и кладбище вокруг нее. Как всегда Габриэлла пыталась сдержать слезы. Она с досадой стерла их и почувствовала, как знакомая смесь страдания и гнева поднимается внутри нее. Она оглядела кладбище. Хмурая тень пробежала по ее лицу, взгляд заметил что-то, прислоненное к ближайшему дереву: ржавую лопату с деревянной, гладкой от частого использования ручкой. Покачав головой, она отправилась туда, сначала не спеша, а затем переходя на решительный шаг. Габриэлла схватила лопату, проходя мимо дерева, и ускорила шаг, направляясь к задней части кладбища, той ее части, которая находилась за пределами освященной земли собора.
— Ублюдок, — яростно процедила она сквозь зубы, слезы все еще дрожали в ее глазах. — Почему? Как ты мог так поступить?
Девушка достигла ближайшей могилы отступников. Она была еще свежа, частично покрытая кучей опавших листьев. Не было никакого надгробия, никакого способа узнать, была ли это могила Барта или Гете. Но это не имело никакого значения. Габриэлла занесла лопату над головой как топор и опустила его со всей силы, как только могла, ударяя по свежей земле достаточно сильно, так что рукоятка болезненно завибрировала в кулаках.
— Мерзкий ублюдок! — кричала она, давая волю своей ярости. Слезы сбегали по ее щекам, горячие в прохладном ветерке. — Ты отвратительный, ненавистный кусок человеческого дерьма! Ненавижу тебя! Смерть слишком хороша для тебя! Вернись, чтобы я могла убить тебя снова и снова! Ты забрал ее у меня! Она была в сто раз лучше, чем ты, в тысячу раз прекраснее, чем паршивый пес, каким ты был, но ты отнял ее у меня! Ты убил ее, скотина! Ты убил ее!
Она вновь и вновь колотила по могиле, выкрикивая ругательства. Ковер из опавших листьев разлетался под этим натиском. Лопата врезалась в землю, оставляя глубокие как шрамы следы под взмахами Габриэллы. Наконец, когда силы были исчерпаны, и пот лился ручьем, девушка уронила лопату и упала на четвереньки, тяжело дыша с лицом мокрым от слез. Ребенок зашевелился внутри нее, как будто встревоженный вспышкой эмоций и активности.
— Ты забрал ее у меня, — резко выдохнула она. Силы покинули ее, и она присела на корточки, укрыв лицо руками. Она зарыдала, внезапно и глубоко, осознав, что, на самом деле, она говорила не о Рисс. Смерть ее лучшей подруги послужила толчком, открывая более старую, более глубоко погребенную рану.
Слезы разрывали ее тело, и на этот раз она дала им волю. Она беспомощно всхлипывала про себя как ребенок. Наконец, спустя несколько минут она выпрямилась в полный рост. Чувствуя себя опустошенной и вымотанной, она оглянулась назад на кладбище, в сторону больших надгробий, которые выстроились рядами.
— Это была моя мать… — слабым голосом произнесла она, обращаясь уже не к безымянным могилам и шелестящим мертвым листьям, обращаясь таким голосом, что только она и Бог могли слышать. — Это была моя мать… и Ты забрал ее у меня.
Глава 4
Габриэлла всецело верила, что ребенок дождется возвращения своего отца. Не было никаких оснований для этого, кроме глубокой надежды и чувства, что так все и должно быть. К сожалению, как быстро она поняла, жизнь редко соответствует тому, что от нее ожидается.
Она начала чувствовать безошибочные признаки предстоящих родов во время завтрака за неделю до ожидаемого возвращения армии. Схватки были слабыми, но регулярными. Когда Сигрид предложила ей удалиться в специальную комнату, которая была удобно расположена на первом этаже, Габриэлла отказалась.
— Ничего страшного, — объявила она, поднимаясь из своего кресла. — Повитуха говорила, что могут быть ложные признаки того, что ребенок готов появиться на свет. Идем, прогуляемся, как обычно.
Сигрид согласилась, но не сводила глаз с Габриэллы. Едва они ступили на крытый мост, который вел в розарий, когда девушку настиг первый сильный приступ боли. Габриэлла согнулась пополам и вцепилась в перила моста, прижимая руку к животу.
— Принцесса, — сказала Сигрид, схватив ее за локоть, — настало время.
— Нет, еще не время, — слабо противилась Габриэлла, все еще согнувшись. — Не может этого быть.
— Конечно, может. Охрана! Помогите ее высочеству вернуться обратно в замок. Быстро.
Габриэлла чувствовала, как ее практически несут, поддерживая с одной стороны Сигрид, с другой стороны Трейнором, гвардейцем, который сопровождал ее с тех пор, как она была ребенком. Его короткая борода ощетинилась, когда он нахмурился, исполненный благородной цели.
— Можно подумать, Трейнор, — заметила Габриэлла между схватками, — что собирается рожать ваша собственная дочь.
Трейнор взглянул на нее, пока они направлялись в замок, его лицо выражало озабоченность и удивление.
— Вы принцесса, Ваше Высочество, — ответил он серьезно. — Вы дочь всего Королевства.
Комната, в которую ее отвели, была просторной спальней рядом с прихожей. Несмотря на утреннее тепло в камине горел огонь. Повитуха, женщина по имени Элианор, уже была там наготове, ее руки были оголены до плеч и тщательно вымыты. Она встретила Габриэллу в дверях, по-видимому, уже зная о ее состоянии.
