Честь чародея - Сигел Ян (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Когда она возвращалась к машине, из зарослей выскочила собака. Она напоминала немецкую овчарку, вот только подшерсток у нее был скорее серым, а не бежевым, да и морда слишком острая и дикая. В ее движениях было столько стремительности, а в желтых глазах–огня, что она мало походила на домашнее животное. Собака подбежала к Ферн и уселась, высунув язык и тяжело дыша. Ферн потрепала ее по шее и сказала:
— Лугэрри, передай своему хозяину, чтобы он пришел в дом. Мне нужна его помощь.
_Езжай_осторожнее,_ прозвучало у нее в голове. _Времена_нынче_неспокойные._
Потом собака развернулась и помчалась прочь. Солнце уже зашло, и в сумерках болото изменилось, сразу став холодным и неприветливым. Ферн захлопнула дверцу и завела мотор. Только она тронулась — налетел шквал с ливнем. Она ехала почти вслепую, поскольку дворники не справлялись с потоком воды на лобовом стекле. Ливень так же внезапно закончился, но все вокруг словно покрылось мрачной пеленой. Впереди лежал Ярроудэйл, узкая долина, протянувшаяся от Северных Йоркских болот до открытого морским ветрам песчаного берега Северного моря. Свернув на дорогу, ведущую к деревне, она включила фары. А вот машина, мчавшаяся навстречу, была без огней. Она появилась словно из ниоткуда и неслась прямо на нее. Ферн резко вывернула на обочину, и машина промчалась мимо, не остановившись. Сердце отчаянно колотилось. Ферн заглушила мотор и откинулась на спинку, стараясь дышать медленно и глубоко, чтобы успокоиться, фары ее машины осветили промчавшийся автомобиль, и она не сомневалась, что увиденное ею не было игрой воображения: на месте водителя сидел не человек, а сама смерть, скаля зубы в улыбке и вцепившись костяшками в руль.
Придя в себя, она снова завела мотор, но теперь ехала медленно и осторожно. У Дзйл Хауза она свернула с дороги. В окнах горел свет, значит, миссис Уиклоу, домработница, которой уже давно пора было бы уйти на пенсию, пришла встретить ее. Припарковав машину, Ферн зашла в дом.
В большой кухне было жарко от раскаленной плиты и пахло чем–то вкусным. Миссис Уиклоу овдовела в прошлом году, а с тех пор, как уехал Уилл, бросив писать диссертацию в Йельском университете, она и вовсе страдала оттого, что некого было потчевать своей щедрой и вкусной стряпней. Для Ферн она была членом семьи. Они обнялись, и миссис Уиклоу достала джин с тоником для них обеих. Кажется, ее звали Дороти, но никто никогда не называл ее по имени. Даже Ферн, несмотря на дружеские отношения, не задумываясь, называла ее миссис Уиклоу.
— Что–то случилось, — сказала домработница. — У тебя на лице это написано.
— Я сейчас чуть не попала в аварию, — ответила Ферн. — Какой–то идиот мчался как сумасшедший по встречной полосе.
— Это, должно быть, один из сыновей викария, — заявила миссис Уиклоу. — Его исключили из школы прямо посреди семестра, и за последнее время он два раза стукнул машину своего отца. Бедная мать с ума сходит от беспокойства. С детьми викария всегда такие проблемы — будто сатана специально ходит за ними по пятам. Но я–то не об этом, я о других неприятностях, вроде того что у нас были раньше. Старик появился здесь еще в канун Нового года, а это всегда знак. Он да его собака — Наблюдатель или как он там себя называет. Пригласила бы ты его, на хороший ужин завтра. Он такой худой, как у него душа–то в теле держится.
— По привычке, — пробормотала Ферн.
Как только миссис Уиклоу ушла домой, Ферн пошла в свою комнату и достала из–под кровати коробку. Эта коробка принадлежала раньше Элайсон Редмонд, которая приехала к ним однажды, четырнадцать лет назад, и погибла во время неожиданного наводнения. «Из–за нее, — подумала Ферн, — я стала тем, кто я есть. Если бы не она, я бы никогда не узнала, что у меня есть Дар». В коробке лежали пара перчаток из драконьей кожи; видеокассета–ее Ферн смотрела всего один раз; и рукописная книга, которая начиналась древними письменами, а заканчивалась современными небрежными каракулями. Было там несколько маленьких сосудов, надписи на них она так и не смогла расшифровать. В отделении, которого она раньше не видела, она нашла кожаный мешочек с бледно–голубыми кристаллами и коробочку с серебристо–серым порошком. Ферн надела перчатки, и они словно слились с ее руками: узор на них двигался и менялся, но это не было игрой тени и света. «Время пришло», — сказала она сама себе и вздрогнула. Сумасшедший водитель, кем бы он ни был, — всего лишь часть картины, эмиссар Эзмордиса. Сомнений не осталось — она нужна в другом мире. Ферн сняла перчатки и легла в постель, но долго не могла заснуть и лежала, размышляя, в темноте.
Домовой хотел было зайти к ней поболтать, но вспомнил, что Ферн придерживалась людских взглядов на право личной жизни, поэтому он просто спустился на кухню и выпил виски, которое Ферн не забыла оставить для него на столе.
Рэггинбоун пришел на следующий вечер. Он был Стар и жилист, как древний дуб, выстоявший не одну зиму. Одежда на нем была потрепанная, преимущественно серо–коричневая и серо–зеленая, сливающаяся с пейзажем окружающих болот. Вместо большого плаща, который он носил круглый год, сейчас на нем были какой–то мятый кафтан старомодного покроя и широкополая шляпа. Но глаза его остались все такими же зелено–золотистыми и сияли, как весенний день, а улыбка, изредка озарявшая лицо, была теплой, как всегда. Для местных жителей он был мистером Наблюдателем, Рэггинбоуном–бродягой, но Ферн знала его как Кэйракэндала, бывшего мага. У него было много имен, он много странствовал, был немногословен, но при этом знал множество историй и легенд. Она дружила с ним с шестнадцати лет, и он был ее первым наставником в магии. С ним пришла его собака–волчица Лугэрри. Она умела общаться без слов, но понимать ее могли немногие.
Они долго сидели после ужина, когда миссис Уиклоу уже ушла. Лугэрри лежала на своем любимом месте у плиты. Ферн рассказала обо всем, что произошло за последнее время, и о своих мыслях на этот счет. Рэггинбоун все меньше улыбался, озабоченно хмуря брови.
— Мэбб — никудышный союзник, — сказал он. — Гоблины вообще по натуре ненадежные, а уж их женщины куда хуже мужчин — более злобные и капризные. Так что будь осторожна.
— Эх ты, женоненавистник, — в шутку упрекнула его Ферн.
— Я родился в эпоху дискриминации. И жизненный опыт не дал мне оснований думать иначе. Обычно мужчины опрометчивы и трусливы, женщины — расчетливы и храбры; у мужчин крепкие руки, у женщин — сердца; мужчины туповаты и хитры, а женщины — умны и коварны. Мужчины самонадеянные существа, непрочные внутри, любят громкие слова и грубые поступки. Женщины — мягкие и хрупкие, бескорыстны сверх всякой меры и со стальным стержнем внутри.
— Ты меня так воспринимаешь?
Рэггинбоун сморщился.
— Ты современная женщина, и сталь для тебя — слишком мягкий материал. Твое сердце вырезано из алмаза.
— Это комплимент?
— Ни комплимент, ни оскорбление — просто мое мнение. — Он взял бутылку и наполнил вином бокалы. — Продолжай.
Начинало смеркаться, тени удлинились. Ферн зажгла лампу и несколько свечей, которые нашлись в доме. Ночь медленно заползала в комнату, заполняя щели между шкафами, под холодильником, в углах. Бутылка вина опустела, и Ферн налила виски в три стакана.
— В этом доме всегда есть виски, — заметила она. — Водка или джин могут закончиться, а вот виски никогда. Я подозреваю, что Брэйдачин подправляет список покупок миссис Уиклоу.
— И в эт'м нету ничав'шеньки пл'хого, — заявил голос с сильным шотландским акцентом. — Оно сугревает ж'лудок и укрепляет с'рдце. А я под'зреваю, что в ближайшее время сильные с'рдца нам п'надобятся.
Домовой появился из ниоткуда и уселся на стул. Ферн пододвинула ему стакан с виски. Домовой был рыжим и очень волосатым, довольно высоким для гоблина. Он прихрамывал на одну ногу то ли от «рожденного дефекта, то ли от старой раны, но движения его были по–паучьи быстрыми. Ферн и Рэггинбоун знали его как храброго, упрямого, выносливого и преданного гоблина, не в пример большинству его сородичей. Всю свою жизнь он провел с семьей, где все были отважными воителями, суровыми феодалами и неисправимыми заговорщиками, и Брэйдачин перенял некоторые их привычки и убеждения. Мэбб даже изгнала его из королевского двора за излишнюю преданность людям. Но Брэйдачин все равно любил свою королеву.
