Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
— Пускай горничные мне помогают, — бормотала она, хищно накидываясь на вязанье, чтобы в тревоге чем-то занять руки. — Столько всего надо переделать! Ничего-то у нас не готово. Сундук твой наполовину пустой. И еще три платья шить!
— Да, — согласилась я, — надо тебе поговорить с домоправительницей.
— Верно, верно, — закивала Магрета, и ее тут же как ветром сдуло. Наконец-то я осталась одна и могла посидеть у огня с шитьем — с белой ночной сорочкой, которую я украшала вышивкой для свадебного ложа.
Мы встречались с царем семь лет назад, когда умерли его отец и старший брат. Мой отец отправился в Коронь — поприсутствовать на коронации и присягнуть на верность новому царю, или, точнее, его регенту, эрцгерцогу Дмитиру. Мирнатиуса я впервые увидела в церкви; священник нудным голосом вел службу, но я почти не смотрела ни на него, ни на царя. Я отчаянно скучала; мне было неудобно и жарко в своем платье, поэтому, сидя рядом с Галиной, я задремала. Когда царя наконец стали короновать, я резко проснулась, будто меня больно укололи иголкой, и вскочила на ноги за миг до того, как все вокруг начали подниматься и приветствовать юного монарха.
А после церемонии о нем как-то позабыли. Владыки мира сего пировали и беседовали за царским столом, всячески угождая Дмитиру, а Мирнатиус тем временем незаметно ускользнул на задворки, в сад. Я как раз играла в том саду — про меня ведь тоже все благополучно забыли. У Мирнатиуса был маленький лук со стрелами, и он подстрелил пару белок. Он разглядывал тушки убитых зверьков с удовольствием. Мирнатиус не просто радовался, как радуется мальчишка, гордый тем, какой он умелый охотник, — он поднял мертвых белок за торчащие в тушках стрелы и принялся их трясти, заставляя дергаться и выгибаться. И глаза у него при этом так и светились неизъяснимым восторгом.
Он заметил мой негодующий взгляд. Я тогда по малолетству еще не научилась осторожности.
— Чего пялишься?! — огрызнулся Мирнатиус. — Они просто не сдохли еще, вот и шевелятся. Никакое это не колдовство.
В колдовских делах он уж наверняка разбирался: мать у него была ведьма, сумевшая вскружить голову царю после смерти первой царицы. Этот брак никто не одобрил, и спустя лишь несколько лет мать Мирнатиуса сожгли на костре за покушение на жизнь старшего царевича. Ведьма стремилась избавить своего сына от соперника, но ее поймали с поличным. Впрочем, как выяснилось впоследствии, подожди она немного — и не пришлось бы всходить на костер. Царя и его старшего сына свела в могилу лихорадка, и сын ведьмы унаследовал-таки престол. Магрета по этому поводу не упускала случая заметить, что колдовство и мудрость отнюдь не одно и то же.
Я в те годы мудростью тоже не отличалась — но ведь маленькой девочке это простительно. А потому царское величие Мирнатиуса меня ничуть не смутило. И я дерзко заявила ему:
— Ты их уже убил. Почему бы тебе не оставить их в покое?
Это прозвучало немного нелепо, но я хорошо сознавала, о чем говорю: нечего вот так, забавы ради, истязать несчастных зверьков, пусть даже и мертвых.
Царь прищурился, и его красивые глаза стали по-поросячьи маленькими и злющими. Он поднял лук и прицелился в меня. И я, хоть и была еще ребенком, ощутила, что смотрю в глаза своей смерти. Мне хотелось пуститься наутек, но вместо этого я точно примерзла к месту и оцепенела, мое сердце замерло, а Мирнатиус расхохотался, опустил лук и издевательски произнес:
— Честь и хвала великой заступнице дохлых белок!
Он поклонился мне, как обычно кланяются на свадьбах, а потом ушел. И весь остаток недели, когда бы я ни играла в саду, я неизменно натыкалась на мертвых белок. Они всегда были засунуты куда-нибудь подальше от глаз садовника — но стоило мне затеять игру в прятки с Магретой и затаиться в кустах или побежать за укатившимся мячом, я все время находила растерзанную белку, словно поджидавшую меня.
Надо пожаловаться взрослым, думала я. Мне все поверили бы — из-за матери Мирнатиуса, из-за его необычной красоты. О молодом царе и так уже шептались по углам. Для начала я поведала обо всем Магрете, и она, выслушав историю целиком, наказала мне не связываться с царем, чтобы не накликать лихо: ведь мертвые белки — это верный знак. С тех пор она не выпускала меня из нашей комнаты. Пока мы гостили у царя, я сидела взаперти и пряла и выходила только ради торопливых трапез.
Мы больше об этом не разговаривали, но я знала наверное: Магрета все помнит не хуже меня. Через четыре года мы вновь отправились в Коронь на пышные похороны эрцгерцога Дмитира. Мирнатиус повелел всей знати явиться пред его царские очи: очевидно, хотел показать всем, что больше не нуждается ни в каком регенте. И настоял на том, чтобы все повторно присягнули ему на верность. Мы пробыли там две недели. Магрета не спускала с меня глаз и следила за тем, чтобы я не выходила из комнаты без вуали, хотя я не была еще замужней женщиной. Всю еду с кухни она приносила мне сама и давала собственными руками. Мирнатиус на похоронах скорбел пуще всех. Ему уже минуло шестнадцать; он стал высоким, совсем взрослым и сделался даже еще красивее, чем прежде. Черные волосы, светлые глаза, сверкающие на смуглой татарской коже как драгоценные камни, ровные белые зубы, да еще корона и золотая мантия — он казался то ли великолепной статуей, то ли святым. Я рассматривала его сквозь дымку вуали, но вдруг он повернулся в мою сторону, и я быстро потупила взор и притворилась крошечной незаметной фигуркой где-то в третьем ряду княжон и герцогских дочерей.
Но через две недели царь приедет в дом моего отца, и никакого прикрытия у меня уже не будет. Отец мог бы закатить три краткие добрые пирушки и увезти гостя в темный лес охотиться на кабана — тем самым он сократил бы расходы. Но вместо этого отец закатит всего один пир, зато немыслимо роскошный. Жонглеры, маги, танцовщицы — все что угодно, лишь бы царь и его двор три дня без устали веселились в доме, подле меня. Я каждый день буду красоваться перед гостями в новом платье, а отец будет из кожи вон лезть, чтобы сбыть меня с рук. Он и правда надеется, что кольцо, ожерелье и корона из волшебного серебра помогут поймать царя на крючок.
Я разглядывала свое отражение в окне и размышляла: что же увидели суровые глаза моего отца, когда на моей шее сомкнулось ожерелье? Что заставило его решиться на эту затею с царем? Для меня это оставалось тайной. Я не видела собственного лица, пока на мне было ожерелье. Но мысль о том, что отец попал впросак, ничуть меня не грела.
Я так и стояла у окна, опираясь руками на холодный камень; мое шитье лежало, позабытое, в стороне. Вошла Магрета, все так же неустанно щебеча; она всунула мне в руки чашку горячего чая. Еще она принесла изрядный ломоть пирога с маком, моего любимого, — должно быть, стянула его на кухне. Такое лакомство мне не часто перепадало. За Магретой по пятам шла горничная: она подкинула в камин несколько поленьев. Я позволила подвести себя к огню. Спасибо им за заботу, но мне нужно вовсе не это. Мне нужно заполучить серебряное ожерелье, чтобы оно опять обволокло мою шею, и пускай даже в нем таится моя погибель. Мне нужно надеть ожерелье, отыскать высокое зеркало и ускользнуть во мрак дремучего зимнего леса.
В субботу после заката я вскарабкалась в Олеговы сани. Двадцать злотеков пополнили мой запас в дедушкином банке, а с собой я везла плотно набитый белый кошель, со вспухшими от золота боками. Едва мы въехали под сень леса, я вся насторожилась. Появится ли Зимояр? Откуда он придет? Каждую минуту я ждала, что он покажется меж деревьев. Вот сани замедлили ход и встали под темными ветвями. Я затряслась как кролик и заозиралась, выискивая взглядом Зимояра. Но Зимояра не было. Лошадь рыла копытом снег и фыркала паром, а Олег не думал превращаться в обмякшее тело. Он просто взял и кинул поводья на облучок.
— Ты слышал что-нибудь? — спросила я хриплым от волнения шепотом.
Но Олег, не ответив, соскочил с саней и выдернул из-под тулупа нож. Со всеми этими волшебными делами я и думать забыла, что существуют в мире и другие опасности. А когда сообразила, было уже поздно. Я швырнула возчику в лицо кучу одеял и, оскальзываясь на соломе, кое-как выбралась из саней с другой стороны.
