Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
Ведьма бросила взгляд на Скитальца и, кажется, впервые заметила происходящие с ним перемены.
Карса следил, как она подскакивает к нему: — Что такое? Что случилось? О какой войне он толкует?
— Нужно идти, — сказал Скиталец и двинулся с холма.
Она могла бы зарыдать. Могла бы закричать. Она промолчала, и Карса кивнул своим мыслям. Протянул руку: — Этот поток, — прошептал он, — вызван им, не нами. Езжай со мной, Ведьма — ты не уронишь своего достоинства.
— Неужели?
— Точно.
Она помедлила, подошла ближе и вцепилась в протянутую руку.
Когда Семар уселась за спиной, Карса извернулся, чтобы бросить на нее взгляд. Ухмыльнулся: — Не ври. Так гораздо приятнее, правда ведь?
— Карса, что произошло со Скитальцем?
Он потянул за уздечку и снова поглядел вперед. — Тени жестоки, — сказал он.
Дич заставил себя открыть то, что считал глазом. Своим глазом. Драконус стоял над слепым Анди, Кедаспелой, согнувшись, ухватив визжащее существо за жилистую шею. — Проклятый идиот! Так работать не будет, неужели не видишь сам?
Кедаспела мог лишь сипеть в ответ.
Драконус еще посверкал очами — и бросил мужчину назад, на груду тел.
Дич сумел издать хриплый смех.
Пронзая взором Дича, Драконус сказал: — Он пытается создать здесь треклятого бога!
— И тот заговорит моим голосом, — отозвался Дич.
— Нет, так не будет. Не попадайся в его ловушку, маг. В этом месте ничего нельзя создавать…
— Какая разница? Мы все помрем. Пусть бог откроет глаза. Моргнет раз-другой, потом закричит… — он снова засмеялся, — и первый крик станет последним. Рождение и смерть, ничего посередине. Что может быть трагичнее, Драконус? Во всей вселенной?
— Драгнипур, — отозвался Драконус, — вовсе не чрево. Кедаспела, это должна была быть клетка. Чтобы удержать Тьму внутри и Хаос снаружи. Последний отчаянный барьер — вот всё, что мы можем предложить. Врата, отринувшие блуждания, должны найти дом, беглец — крепость, даже сотворенную из плоти и костей. Твой рисунок, Кедаспела, должен был отвергать Хаос — одну из противоположных сил. Мы же условились…
— Не сработает! — Слепой Тисте Анди раздавленным червяком извивался у ног Драконуса. — Не сработает, Драконус… мы были глупцами, идиотами. Мы думали в безумии в безумии в безумии… дайте мне дитя, мое чудное создание… дайте мне…
— Кедаспела! Рисунок, и всё! Просто рисунок, чтоб тебя!
— Неудача. Распад. Неудачный распад, падение в пропасть. Неудача неудача неудача. Мы погибнем мы погибнем мы поги…
Дич слышал грохот марширующих армий: шаги как удары грома, копья и знамена колышутся словно целый континент тростников, ветер свистит между стеблей. Боевые кличи вырываются из множества ртов, все разные, создавая битву звуков, какофонию, шум яростного безумия. Такого ужасного звука он еще не слышал — ни одна смертная армия не смогла бы навести на душу такой трепет. А выше ярилось небо, ядовито — ртутное, кипящее, пронизанное ослепительными сполохами — надвигающееся разрушение, все ближе — когда наконец оно ударит… «армия пойдет в атаку. Набросится на нас».
Дич огляделся единственным глазом, убедившись лишь, что глаз закрыт, залит слизью, что, возможно, у него вовсе нет глаза, что он видит рисунком, чернилами на веке. «Глаз божий? Глаз рисунка? Почему же я всё вижу?»
Драконус тоже глядел на ряды наступающих, на миг позабыв скорчившегося у ног художника.
Что за дерзкая решительность, что за геройская поза! Такие следует запечатлевать в нетленной бронзе. Героизм нуждается в зеленых пятнах медянки, свидетельстве столетий, протекших с момента, когда такие благородные силы еще жили в мире — в любом мире, каком угодно мире. Неважно. Детали несущественны. Статуи прославляют потерянный век величия, оставшиеся за спиной добродетели.
Цивилизации вначале убеждаются, что герои умерли, и потом почитают их. Благородство принадлежит мертвым, не живущим. Все это знают. Все привыкли жить в век падения, в век греха. Расточая наследство — так поступают люди с тем, что получили незаслуженно.
Он посмотрел на Драконуса, и мужчина этот вдруг потемнел, стал каким-то размытым, неотчетливым. Дич вздохнул, и в следующий миг Драконус стал таким же, каким был всегда.
Так мало осталось от разума, от того, что можно назвать собой. Мгновения ясности выпадают все реже. Какая ирония: его преследуют только чтобы найти лишенным разума.
Драконус вдруг склонился над ним: — Дич, слушай. Он сделал тебя узлом — ты должен быть глазами бога… нет, мозгом. Твой рисунок, то, что на коже…
Дич хмыкнул. Ему стало смешно. — Каждая душа начинается с единого слова. Он написал это слово на мне. Тождество — лишь рисунок. Начальная форма. Мир — жизнь и опыт — это Кедаспела, выводящий и выводящий подробности. Но кто в конце жизни вспоминает первое слово?
— В твоих силах сломать схему, Дич. Держись за часть себя, держись крепко… тебе это будет нужно…
— Нет, ТЕБЕ это будет нужно, Драконус.
— Тут не должно быть никаких детей — богов. Не в таком кошмаре — неужели не ясно? Он будет ужасной, изломанной тварью. Кедаспела сошел с ума…
— Да, — согласился Дич. — Как не повезло. Сошел с ума. Плохое начало.
— Держись, Дич.
— Просто слово.
Драконус поглядел в нарисованный глаз. Встал, подбирая цепь, и вышел из ограниченного поля зрения Дича.
Кедаспела подполз ближе. — Он желает лишь спастись, спастись, спастись. Но ты но ты ты узел, узел. Туго затянутый! Никто не уйдет. Никто не уйдет. Никто. Держись и таись, держись и таись, пока он не очнется, а он ведь очнется. Очнется. Мой ребенок. Слово, ты видишь, слово есть слово есть слово. Слово это — «убивай».
Дич улыбнулся. Да, он сам понял. Уже понял.
— Жди, милый узел, жди и жди и жди. Все обретет смысл. Все. Обещаю и обещаю и еще раз обещаю — ибо я видел грядущее. Я знаю что грядет. Знаю все планы. Ее брат умер а он не должен был не должен был нет, он не должен был так делать. Я сделал всё ради нее ради нее нее. Только ради нее.
Узел, я сделал это ради нее.
«Убивай», — подумал Дич. — «Убивай. Да, понимаю. Понимаю. Убивай ради нее. Убивай». И он осознал, что слово, да, само слово умеет улыбаться.
Даже под дождем пепла.
Под россыпью звезд Чудная Наперстянка стояла на обочине, смотрела на приближающуюся карету. Даже в полутьме было заметно, что починка произведена кое-как. Все стыки скрипели и дрожали. Гланно Тряп сидел на своем облучке, широко расставив забинтованные ноги; лошади мотали головами, прижимая уши и выпучив глаза.
Слева от кареты шли Маппо и Грантл, справа Рекканто Илк, братья Бревно и Картограф. Мастер Квел, очевидно, сидел внутри.
Финт что-то пробормотала и встала на ноги. — Проснись, Полуша. Они уже здесь.
Со стороны городка, оказавшегося уже в половине лиги от них, не видно было ни проблеска света.
Наперстянка подошла к Грантлу. — Что там творится?
Он покачал головой: — Тебе лучше не знать, Ведьма. Правду говорю.
— И зачем вообще Джагут женился? — спросил Илк. Лицо его было бледнее луны. — Боги подлые, это был самый протрясающий, запугающий скандрал, какой я видел. В самый разгар упрахнули!
— Упорхнули? — удивилась Финт. — Да карета еле ползет, Илк.
— Ничего нет нервозапрягательнее, чем спасать свою жизнь на скорости улитки. Скажу тебе, если бы не протрекция Мастера, от нас остались бы клочки волосьев и куски мяса. Как от всех в городе.
Наперстянка вздрогнула и сделала знак, защищающий от зла.
Мастер Квел вылез из кареты, с трудом открыв сломанную дверь. Он был покрыт потом. — Что за несчастный мир, — вздохнул маг.
— Я думал, мы на острове, — нахмурился Джула.
— Назад в море? — спросила Квела ведьма.
— Никаких шансов. Карета не продержится. Нужно найти место более цивилизованное и заняться ремонтом.
Он ушел в сторону в поисках уединенного места, где можно опорожнить мочевой пузырь. Или хотя бы попытаться, со стонами и вздохами (он никогда не уходил слишком далеко). — Вам нужен практик Высшего Денала, — крикнула она вслед.
