Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги хорошего качества txt) 📗
– Что-то вроде весны, – согласился Алексей, отпуская тормоз. Машина медленно покатилась вниз. Он включил первую передачу на холодный двигатель. И всё равно к тому моменту, когда надвинулся лес, скорость была чересчур высока. Вдавливая тормоз до самого пола и со страшной скоростью выкручивая руль, он сумел всё же избежать столкновения с деревьями и даже найти что-то вроде утоптанной тропы…
В лесу большими серыми шапками всё ещё лежал местами снег. Под колесами хлюпало.
Когда заработал мотор, хлюпанья не стало слышно.
Дорога, ведущая сквозь лес, была мощёна серо-зелёными не слишком ровными тёсаными каменными плитами. В широких промежутках между плитами росла трава – свежая между пучками сухой. Видно было, что здесь давно никто не ездил.
Саня держала в руках ключи и карты, вручённые ей Алексеем. Несколько раз она судорожно вздохнула. Алексей знал, что ей сейчас очень нелегко, но через это когда-то всё равно следовало пройти.
Он ехал медленно, вглядываясь вперёд и в стороны, в промежутки между деревьями. Деревья были вроде как самые обычные, но притом и незнакомые: с ровной и гладкой, как сероватая бумага, корой. Листья ещё не проклюнулись, но на верхних ветвях в изобилии висели серёжки, издали похожие на шишечки хмеля. Буквально на каждом дереве мостилась "ведьмина метла", были такие, на которых этих растительных паразитов насчитывалось штук шесть-восемь.
На полянках, прободая траву, тянулись вверх высокие, выше колена, срамного вида грибы.
– Алёша, – позвала Саня. – Смотри-ка – там…
По лесу вдали шёл человек – в ту же сторону, что они ехали. Его плохо было видно из-за стволов, сероватая одежда сливалась с их сероватым фоном, и всё же удалось рассмотреть сгорбленный силуэт и тёмный мешок за плечами.
Несколько секунд Алексей колебался. Сам не зная почему. Потом, сбросив скорость, но не останавливаясь совсем, нажал грушу клаксона. Труба запела: "Моя любовь, прекрасная, как утренний сон…" Человек мгновенно повернулся и пошёл к дороге.
Когда он приблизился, стало ясно, что он ещё не стар, но уже сед и согбен.
– Добрые господа направляются в Лиль? – спросил он дребезжащим голоском.
– Садитесь, почтенный, – откликнулась Саня. – Сзади вещи – подвиньте их.
– Сейчас редко кто решается подбирать бедных путников, – сказал бедный путник, робко сдвигая саквояж Алексея и занимая ровно четверть узкого, как скамеечка, заднего сиденья; голос его был ненормально ровный, невыразительный, вялый и серый, как его же одежда. – Боятся блох. Но на мне блох нет. Я травник. Мое имя Авда. Меня многие знают. Я практикую чёрную колючку.
– То-то я слышу, чем-то знакомым пахнет, – сказал Алексей, трогаясь. – Но от неё же… – он помахал рукой у виска.
– Да, если её курить или жевать, – сказал Авда всё тем же серым голосом. – Я же делаю из неё мазь для тела и присыпку для белья. Блохи никогда не кусают того, кто использует эту мазь.
– По-моему, нам нужна такая мазь, – сказала Саня и посмотрела на Алексея.
– Нужна, – согласился Алексей. – Всегда ненавидел блох, а теперь в особенности.
– Вы очень обяжете меня, добрые господа, если в благодарность за оказанную мне услугу примете от меня баночку этой прекрасной ароматной мази и баночку присыпки… Позвольте полюбопытствовать, откуда вы едете? Если я не ошибаюсь, по этой дороге позади нас давно никто не живёт.
– Там дом, который мы хотим когда-нибудь восстановить, – сказал Алексей. – Не навсегда же вот это… Такое, – он обвёл рукой вокруг себя.
Авда медленно покачал головой.
– Я тоже когда-то так думал. Но, боюсь, наши надежды не всегда совпадают с божественными планами.
Алексей покосился на него. Машина въехала колесом в рытвину и подпрыгнула.
– Скажите, добрые господа, – продолжал Авда, видимо, соскучившийся по собеседникам за время блужданий по лесам, – судя по этим упакованным вещам в экипаже, вы ещё нигде не остановились? Или, может быть, вы не собираетесь останавливаться?
– У нас не было определённых намерений, – сказал Алексей.
– Почему я спрашиваю? Завтра утром отправляется охраняемый конвой на юг. Вы же знаете, разбойники доброго Грамена собирают деньги на выкуп своего атамана…
– Да, я слышал, – сказал Алексей неохотно. – Но, моё мнение, мужики с граблями и грабители – это отнюдь не одно и то же. Хотя сами они разницы могут и не замечать.
Авда тоненько засмеялся.
– Вы знаете толк в шутке, добрый господин! И всё же скажу так: эти мужики с граблями, когда бросаются толпой – весьма опасны. Кроме того, они просто не верят, что найдётся кто-то, готовый убить их всего-навсего за несколько монет, которые они хотят у него изъять.
– Значит, речь идёт лишь о нескольких монетах… Зачем же тогда вооружённый конвой?
– Так распорядился бургомистр. Во всём должен быть порядок.
– Ясно. Ладно, добрый Авда, мы подумаем – и, может быть, подождём до завтра. Скажи, пожалуйста, у кого можно будет купить газолин?
– У аптекаря, разумеется. Это прямо на площади, только к аптекарю нужно будет заехать во двор.
– Понятно. А если мы захотим переночевать, то есть ли что-то, кроме того грустного постоялого двора?
– О, да. Постоялый двор действительно грустный. Лучше всего остановиться было бы в трактире славного Акакия. Это почти там же, где аптекарь, по переулочку от площади направо. У него, конечно, шумно, тесновато, пахнет кухней – но зато… только поймите меня правильно… никогда ничего не случается.
– Никогда ничего… – повторил Алексей раздумчиво. – Это хорошо. Это нам подойдёт, сестрёнка…
Лес гладких светло-серых деревьев (название им было "папирозы", поскольку кору их действительно использовали когда-то вместо бумаги; Алексей то ли ненароком вытащил полузнакомое имя из какой-то сверхглубокой и не вполне своей памяти – внушённой, может быть, всеми этими местными условиями, – то ли придумал сам, и теперь так оно и будет здесь называться; впрочем, разницы между тем и другим он не видел; Велесова кузня…) закончился и перешёл в густой низкорослый сосняк, и тут же показались окраинные строения бывшего города Лиль: каменная караульная будка и красный шлагбаум…
Саня с трудом сдвинула окошко со своей стороны: обильная пыль набилась в пазы, по которым стекло скользило. На заставе сказали: бояться в городе нечего… Она и так ничего не боялась.
Она чувствовала, что в ней сейчас – как, впрочем, и всегда – существовало несколько Сань, но если прежде они пребывали в состоянии смешанном, коктейльном, – то теперь, как никогда, расслоились. Хорошенькая разумная девочка в белых носочках и с бантиком тихо плакала; отважный чумазый сорванец, способный пойти ночью на кладбище или перебраться в загон к совхозному быку, ликовал, вздымая к небу исцарапанный кулачок; скептического сложения леди продолжала время от времени щипать себя за мочку уха, уверенная, что рано или поздно проснётся в родном постылом общежитии; романтическая барышня тихо млела, приоткрыв ротик и ничего не замечая вокруг… Все они как-то умещались на одном маленьком сиденье, обитом синим потёртым плюшем. И рядом с ними сидела сама Саня, наблюдая за ними с отстранённым и несколько высокомерным интересом – как рано повзрослевшая девушка наблюдает за вознёй малышни… Она же, эта Саня, успевала следить за тем, что проплывало за окошком, и отмечать в памяти какие-то интересные моменты: скажем, что дома, разъеденные в своё время зеленогнойкой, побелёны плохо: то ли не хватило извести, то ли уж очень боялись люди… И что прошлогоднюю вепру, которой заросли брошенные дома и переулки, никто не выжигал и не опрыскивал купоросным маслом, а значит, в городе должны водиться огнёвки, и хорошо, что ещё не сезон их лёта. Скептическая леди, сидя рядом, громко удивлялась, откуда Сане всё это известно, но Саня даже не смотрела в её сторону – какой же дурой нужно быть, чтобы не понимать самоочевидных вещей…
Жилой квартал выглядел разве что немного почище нежилых, да дома были выбелены как следует. Саню всегда удивляло, что люди в таких вот крошечных, оторванных от остального мира городках находят себе занятия: ведь здесь не сельская колония, не мануфактурный очаг и не большой торговый перекрёсток. Однако люди в городке как-то жили и явно не собирались уходить в другие, лучшие, места.
