Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна (читать полную версию книги .txt) 📗

Не удивляйся этой обманчивой легкости. Когда Рог наполнен силой, даже мне непросто удержать его в руках – таким он кажется тяжелым, так тянет его к земле, из которой он был создан.

– А если Кармайкл не сможет? – тихо спросила я, бережно заворачивая Рог в полу плаща и прижимая его к груди.

– Значит, не сможет. Никто не обещал, что будет легко, каждому достанется своя ноша. – Габриэль развернул меня за плечо, указывая на чернеющую посреди заметенного снегом поля дорожку: – Тебе туда, Фиорэ Аиллан, там твое время. Иди и не оглядывайся.

Его ладонь пропала с моего плеча так быстро, что мне почудилось, будто бы король Самайна рассыпался горстью колкого снега так же, как и его призрак. Я шагнула на тропу, сразу же ощутив посреди холодного стылого Самайна аромат теплой, укрытой листвой земли, запах дождя и грибов, горьковатый дым костра.

Моя осень звала меня, она была здесь, на этой тропе, – протягивала ко мне пальцы, свитые из солнечных лучей, пробивающихся через туманную дымку меж тонких хрупких осин, могучих дубов и белых стройных берез, обнимала за плечи прохладным ветром, звала наполненной жизнью хрупкой тишиной Рощи.

Здравствуй, мое время. Тихое и спокойное, как зеркальная озерная гладь. Яркое, сверкающее, как шкатулка с самоцветами. Бурное, резкое, с проливными дождями и ледяными густыми туманами поутру. С бриллиантами звезд на бархате ночного неба, с ярким солнцем в хрустально-синей вышине, которую не охватить взглядом, не коснуться рукой – можно только упасть в нее, как в бесконечно любимые глаза. Здравствуй, середина осени. Я вернулась… В серых предрассветных сумерках в окошке моего дома мягко сиял лепесток пламени, словно маяк, указывающий кораблю дорогу к суше, а мне – дорогу домой. Есть такой людской обычай – при разлуке с любимым или любимой каждый вечер оставлять на подоконнике горящую свечу, которая будет разгонять мрак у родного дома до самого утра. Свет, что укажет путь и сквозь густой осенний туман, и сквозь лютую зимнюю метель. А самое главное – расскажет о том, что здесь по-прежнему любят и ждут, сколько бы лет ни прошло, что бы ни случилось.

Просто вернись – каким бы ты ни стал, как бы ни изменила тебя судьба и дальняя дорога, какие бы ветры ни проносились над твоей головой.

«Возвращайся – я жду тебя» – вот что означала свеча на подоконнике у людей…

Тихо скрипнуло крыльцо, когда я поднялась на него, – и тотчас дверь распахнулась, а на пороге возник растрепанный Кармайкл в мятых штанах и расстегнутой на груди рубашке. Ярко-рыжие волосы, не собранные в хвост, обрамляли его лицо отблесками затухающего пламени, в глазах танцевали крошечные медные искорки, а улыбка, озарившая лицо, показалась светлее огня в камине.

– Вернулась… госпожа моя светлая…

И столько радости было в этом голосе, что я не удержалась – прильнула к его жаркому спросонья телу, обняла, согреваясь в его руках, купаясь в том простом человеческом счастье, что изливалось из Кармайкла незримым потоком, обжигало солнечным золотом, обволакивало легким, как облачко, пуховым одеялом.

– Я дома…

Тихий шепот, стук закрывшейся за моей спиной двери, теплая мужская ладонь на моих волосах, бережные, успокаивающие объятия.

Если бы не оправленный в серебро Рог, что я прижимала к боку, – я могла бы почувствовать себя счастливой…

Следующие два дня пролетели быстро, как на крыльях. С тех пор, как я вернулась от Габриэля в свой дом, холодная, как призрак из страны мертвых, чужая, далекая, как отражение Сумерек, молодой маг словно позабыл о своем стремлении обрести оружие против чуждых, непонятных существ, что стремились завоевать для себя как можно больше места в мире людей. Кармайкл отогревал мои озябшие, никак не желавшие теплеть руки поцелуями, разводил огонь в камине так, что в доме становилось жарко, будто в летний день, укутывал меня теплым пледом и подавал горячее питье, сваренное заботливым брауни, – но не мог выгнать ни морозный холод из моего тела, ни вызвать искреннюю, счастливую улыбку.

«Госпожа моя светлая», – все повторял он, опускаясь передо мной на колени и обнимая меня за талию, прижимаясь щекой к моему бедру и шепча что-то о своей гордыне и моей глупости. Кажется, он всерьез винил себя за то, что я пошла к вызывающему страх и ненависть королю Самайна, думал, что сделала это я исключительно ради него…

Он ошибался.

Но с того момента, когда Рог Изобилия коснулся моих пальцев, внутри словно что-то надломилось – и вновь срослось, покрывшись тонкой ледяной корочкой, растопить которую не мог даже самый жаркий огонь или страстный поцелуй.

Ох, Габриэль, Габриэль… Во что превратила твоя магия, твоя ледяная ненависть к Сумеркам артефакт осеннего Холма? Какую частичку своего скрытного сердца ты вложил в него, если он холодит пальцы даже сквозь плотную ткань шерстяного плаща? Ведь я видела, как горел Рог в твоих руках в ночь давно ушедшего Самайна, как моя сущность ши-дани отозвалась на песню, что ты играл над полем, омытым ливнем, – это было как глоток хмельного вина, как тепло жаркого солнца, как долгожданное прикосновение любимого… Так почему сейчас я боюсь дотронуться до этого Рога, почему мне хочется вернуть его тебе побыстрее – и забыть навсегда о его существовании?

– Госпожа моя… если бы я знал… Если бы я только знал… – Тихий сокрушающийся голос Кармайкла, доносящийся откуда-то издалека. Я с трудом подняла голову, поймала взгляд потемневших от волнения зеленых глаз. Едва заметно улыбнулась:

– Не вини себя, Кармайкл. Просто в моих руках находится вещь, которой не суждено у меня быть.

Драгоценная раковина со дна моря, свернутый спиралью лунный луч, уроненный волшебным зверем зачарованный Рог, подаренный Габриэлем. Не мне суждено держать его в руках, не мне хранить его, завернутым в плащ или же свободно висящим на поясе. Да и не запоет Рог от моего дыхания так, как должен, – обожжет губы стылым январским морозом, вольет в жилы суровую метель, выбелит осеннюю рыжину зимней сединой, обратит в призрак, чье время приходится на межсезонье, а оттуда и до Сумерек рукой подать будет.

«Ты знал, Габриэль… Ты знал, что я не смогу не отдать его…» – тихо шепнула я, комкая в пальцах теплую шерстяную шаль. Резко поднялась с лавки, отстранив Кармайкла, вытянула перед собой руки, прикрывая глаза и вспоминая, как выглядел припрятанный мною Рог.

Мягко, уютно улегся в ладонях одолженный смертному «голос» короля Самайна, холодком скользнуло по коже прикосновение Габриэля, ярко вспыхнул огонь в очаге – и тотчас пугливо прижался к поленьям. Я протянула Рог Кармайклу, стараясь не заглядывать ему в глаза, ежась от ледяного сквозняка, плащом обнимающего плечи.

– Вот оружие против Сумерек, которое ты искал, артефакт, на котором играл в ночь Самайна тот, кого люди зовут Черным Всадником. Песнь, сыгранная тобой на этом Роге, обратит сумеречных в бегство из мира людей, запечатает распахнутые двери между тенью и светом. Если ты примешь это оружие, то должен помнить, что у тебя будет лишь одна попытка, одна возможность. Даже если она провалится – Рог все равно вернется к настоящему владельцу. Но и с тебя Рог потребует свою цену, хорошо подумай о том, чем ты готов заплатить.

– Госпожа моя светлая… – тихо, потрясенно выдохнул маг, опускаясь передо мной на колено и бережно, трепетно принимая из моих рук матово сияющий лунным серебром в полумраке горницы Рог Габриэля. – Ты самое великое чудо, самая великая радость, что может явиться человеку…

– Не надо, Кармайкл… – Я отвернулась, чувствуя, как в сердце ледяной змеей вползает холодок страха. Он думает, что я дарую ему величайшее благословение, но я сама вручила ему проклятие, избавиться от которого будет непросто.

Каждый, кто воспользуется Рогом не для того, чтобы одарить страждущих, а как оружием, ломающим волю даже фаэриэ и сумеречных, как ключом, что отпирает и запечатывает двери, которые никому и никогда не следует открывать, заплатит свою цену.

Габриэль заплатил вечным одиночеством за право владеть и распоряжаться Рогом по собственному усмотрению, но что артефакт потребует взамен у смертного – можно только догадываться. Не больше, чем Кармайкл сможет отдать, но и не меньше. Лишнего не заберет, но и сбить цену не получится.