Учитель - Денисова Ольга (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Но стоило ему выйти на дорогу, как желание кого-то звать и что-то объяснять пропало. Рядок еще не спал: на одном постоялом дворе распрягали лошадей, на другом веселились пьяные проезжие, на третьем голоса доносились из гостевой избы, и парень с факелом командовал двумя мужиками, разгружающими телегу.
От этой суеты Нечай немного успокоился и воспрял духом. Однако по дороге через тихий Речной конец, мысли снова свернули на прошлую ночь, и на позапрошлую: если бы тогда Нечай знал, что ему грозит, не стал бы скакать босиком вокруг бани в гордом одиночестве. И черт его дернул дать Дарене согласие! Надо же было так напиться! Нашли бы они кого-нибудь другого, или вовсе не пошли гадать, что, несомненно, было бы с их стороны самым умным.
Он спустился с дороги на тропу, ведущую к реке. На этот раз луна освещала поле до самого края. Нечай не слышал никаких шагов за спиной, но у него проходило ощущение, что за ним наблюдают. В общем-то, по дороге с ним ничего не случилось, но страх не оставлял его ни на миг, и в ночи ему мерещились тени и голоса. Свет в окошке бани придавал немного уверенности, но он помнил, как долго не мог достучаться до девок позавчера, так что никакого спасения в этом не было.
Поднимаясь на крыльцо, Нечай твердо решил прекратить дурацкое гадание и развести их по домам, пока не поздно. Он открыл незапертую дверь и зашел в предбанник, где горела одинокая свеча, захлопнул за собой дверь поплотней и отдышался. В тепле и со светом страх быстро отступил, но мысль о возвращении назад показалась Нечаю неприятной. Он скинул полушубок и повесил его на гвоздь, не обратив внимания на то, что другой верхней одежды в предбаннике больше нет. Да и девичьего гомона в парной не было слышно. Нечай стянул сапоги – нехорошо топтать чистые, выскобленные доски – и распахнул низкую дверь в парную.
Там горели свечи, много свечей, освещая каждый уголок просторного помещения. От раскаленной печки шел жар, а на нижнем полке сидела Дарёна. Абсолютно нагая и простоволосая. Она немедленно поднялась Нечаю навстречу, щеки ее вспыхнули, а бесстыжие зеленые глаза посмотрели на него с вызовом. Нечай отступил назад: западня…
Она была очень хороша. Гладкая, без единого изъяна, кожа, нагретая жарким воздухом, матово светилась, волосы, чуть вьющиеся, насыщенного каштанового цвета, рассыпались по плечам и прикрывали ее великолепное тело полупрозрачным плащом. Идеальная грудь, налитая, упругая, поднималась в такт ее частому, жаркому дыханию, округлые губы приоткрылись, и подрагивали крылья носа. Тонкий пояс плавной линией переходил в мягкие бедра и… ниже смотреть Нечай не решился…
Дарёна шагнула к нему и убрала с круглого плеча прядь волос. Грудь ее всколыхнулась и приподнялась еще выше. Стоило немедленно захлопнуть дверь и возвращаться домой.
– Ну? Чего ты испугался? – шепнула она и тихо, переливчато засмеялась.
А действительно, чего он испугался? Бесстыжая девка вешается ему на шею, и кто ее знает, кого еще она успела заманить в эту баню? Не станет же она, право, рассказывать об этом направо и налево. И выглядела она гораздо лучше Фимки.
– Или я не хороша? – снова засмеялась Дарёна.
Нечай кашлянул и захлопнул за собой дверь. Изнутри.
– Хороша, хороша, – проворчал он и теперь осмотрел ее всю, сверху донизу, медленно и со смаком. Вот почему она замуж не торопится! Гуляет, значит? Ну-ну.
Нечай медленно развязал на рубахе пояс, продолжая рассматривать Дарену. Она опустила глаза, как будто смутилась, но продолжала улыбаться довольной, победной улыбкой.
Если бы он знал, что она девственна, то взял бы ее не так грубо… Впрочем, если бы он знал, что она девственна, он бы, пожалуй, сразу ушел. Она до последней минуты была так уверена в себе, немного надменна, и очень чувственна. Ее смелые ласки обманули Нечая.
Теперь Дарена лежала на нижнем полке, испуганно сжавшись, и в глазах ее блестели слезы. Она и сейчас оставалась красивой, только красота ее Нечая больше не волновала. Он сидел рядом, и думал, что надо быстро уходить, и что вляпался он по самые уши. Если бы не слезы в ее глазах, он бы так и сделал.
Она легко провела рукой по его спине, изуродованной выпуклыми шрамами.
– Это было очень больно? – вдруг спросила она.
– Да, – ответил он.
Это было настолько больно, что пропадал страх смерти. Он трижды попадал под кнут, трижды остался жив, и трижды жалел о том, что выжил. Два раза – за побег, и в третий – за нападение на монаха-надзирателя.
– А за что? – снова спросила она.
– Какая разница? – Нечай пожал плечами.
– А что за шрам у тебя на щеке?
– Обжегся.
– А тут? – она провела пальцами по его руке, чуть ниже локтя.
– Порезался.
Ему едва не оторвало руку, еще на солеварне, цепью от ворота: никто не заметил, что цепь захлестнула его руку, а ворот вращали два человека, поднимая из скважины узкие, длинные бадьи с рассолом. Он сам был виноват – сунулся поправить цепь…
– Ты теперь женишься на мне?
Нечай покачал головой. Она что, не видит, кто перед ней? Даже если ей трудно предположить, что он беглый колодник, то угадать в нем человека, у которого проблемы с законом, не составляет труда. Добропорядочные обыватели под бой не попадают. И на запястьях у него тоже остались шрамы – особо строптивым колодникам кандалы надевали без матерчатых прокладок, и через несколько дней металл проедал кожу до кровоточащих язв.
Дарена заплакала. Тихо, глотая слезы. А что она хотела? Нечай почувствовал злость и раздражение и снова захотел уйти. Он облился водой, смывая пот и кровь, и, не вытираясь, натянул на себя штаны.
– А что ты, милая, думала? Слухи по Рядку распускала…
– Ты вообще меня не замечал! – обижено выкрикнула она.
– Я никого не замечал.
– Я… я сразу, как тебя увидела, поняла, что хочу только за тебя… Знаешь, сколько парней ко мне сватались?
– И знать не хочу. Наплевать мне, – Нечай злился, и ее слезы его только раздражали.
Она зарыдала громко, подвывая по-бабьи.
– Я никому не скажу, не бойся… – немного смягчившись, сказал он.
– А я скажу! Я тятеньке скажу! Он тебя заставит! После этого – точно заставит!
Нечай хмыкнул: напугала!
– Дура, – вздохнул он, – только ославишь себя на весь Рядок.
– И пусть! Пусть!
– Одевайся. Домой тебя отведу, – Нечай надел рубаху.
– Не пойду! Не хочу! – заорала она во все горло.
– А ну-ка успокойся, – сказал он, – нечего передо мной ваньку валять. Зачем я тебе сдался? Ты что, не видишь, кто я? А?
– А кто ты? – она на секунду успокоилась.
Нечай сплюнул и пошел в предбанник:
– Одевайся, сказал. А то и вправду одна домой пойдешь.
День пятый
Вдоль леса еще лежит снег, а на дороге – глубокая грязь. В лесу за Нечаем остаются мокрые, стойкие следы, и он выходит на дорогу. Он нарочно выбрал это время, когда лошадям трудно его догонять. Надо только успеть дойти до деревни, и там можно спрятаться. Дикий край, где от деревни до деревни – сутки хода.
Он не сразу слышит топот коней, а когда слышит – бежит вперед. Это бесполезно, но он все равно бежит. Он не хочет верить, что все кончилось, он отказывается это понимать. Он бежит тяжело и медленно, разбрызгивая грязь по сторонам, обливая ею серый пористый снег. Это его второй побег, и ему ничего больше не остается – только бежать.
Они ловят его сетью, потому что Нечай кидается на обнаженные клинки. Теперь он знает, что его ждет, и лучше умереть сразу, здесь, почти на свободе. Но умереть ему не дают. Сеть стягивает лодыжки, и Нечай валится в ледяную грязь. Он хочет утонуть, он втягивает в себя холодную жижу, но инстинкт жизни оказывается сильней – Нечай кашляет и продолжает дышать. Он катится под ноги лошади, подставляя голову, но милосердное животное останавливается – оно не хочет убивать человека.
Его везут назад, перекинув через седло – он не может шевелиться. Он еще на что-то надеется, но дорога назад занимает одно короткое мгновение. И за это мгновение истерика прекращается, и на смену ей приходит ватный, вяжущий страх. И много часов этого страха тоже оборачиваются коротким мгновением, когда его, прикованного к стене с раскинутыми руками, освобождают и ведут за цепи на обеих руках к приехавшему из монастыря благочинному. Впрочем, и без благочинного все ясно: за побег полагается нещадное битье кнутом, и ни за какие мольбы и увещевания, ни за какие обещания и слезы, благочинный его не отменит. Поэтому Нечай молчит и качает головой, когда ему предлагают исповедаться. Для благочинного Нечай – дикий зверь, который требует усмирения. Он и есть дикий зверь: полусумасшедший, измученный, отчаянный, придушенный страхом за свою шкуру.
