Его выбор (СИ) - Алмазная Анна (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Эдлай ненавидел таких людей. Они были холодны и опасны, как обнаженный, хорошо заточенный клинок. Никогда не знаешь, когда об него порежешься. Вот и мальчишка этот еще недавно огнем пронесся по деревням, сжег их дотла вместе с людьми, тревожил леса неугасающими пожарами, а души всех окрестных земель — столь же неугасаемым ужасом. Этот невинный мальчик с легкостью прорвал защиту начиненного магией замка, чуть было не разнес его по камушку, чуть было не похоронил под обломками самого повелителя.
И он еще живет? Рука сама потянулась за пояс, к кинжалу. Один только меткий удар… и больше змееныш никого не укусит.
— Столь невинный во сне… — улыбнулся невесть откуда появившийся Сеен. — Такой спокойный… а столько хлопот. Этот новый телохранитель будет очень сильным… если жрецы сумеют его обуздать.
— Новый кто? — не поверил своим ушам Эдлай.
— Ты не понял? Руна соулу, чистая магия, сильная, ничем не омраченная. Наш мальчик избранник, один из носителей двенадцати, потому его Даар и пощадил. Но пришел я не за этим. Пока ты спасал повелителя, твой милый воспитанник удрал. Замок сказал, что он вышел наружу. Зачем? Тебе должно быть лучше известно. Мой хариб тебя проводит.
Эдлай прикусил губу, направляясь к дверям залы. Теперь мальчик-маг не его забота, Сеена. А то, что Эдлай и думать забыл об Армане плохо, очень плохо. Еще повезло, что сопляк из окна не сиганул, иначе не помогла бы и магия Даара. Впрочем, телохранителю теперь тоже далеко не до Армана. Бестолковая сегодня ночь. Изматывающая.
Темнота. Почти живая, пульсирующая. А в ней — вспышками молний горькие, ненавистные воспоминания. Последние мгновения перед смертью брата. Последние дни, когда Арман хотел жить, пил жизнь огромными глотками, пьянел от нее и мечтал…
Арман застонал, прижимая колени к груди. Он мечтал стать свободным.
Почему боги услышали только это глупое, ненавистное желание? Почему так больно покарали? Почему оставили одного в чужом мире? Где нет никого, кто был бы Арману дорог… и кому дорог был бы Арман.
— Я один, — прошептал Арман, мечтая забыться тяжелым сном, без проклятых сновидений, без горьких воспоминаний, в которых так много лишнего… И так мало Эрра…
Еще совсем недавно Арман избегал младшего брата, считал, что с Эрром скучно. Еще совсем недавно ненавидел тоскующе-грустный и слишком понимающий взгляд братишки, а теперь был готов сделать все, что угодно, чтобы Эрр жил.
Почему? Почему он раньше был таким дураком? Почему тратил время на пустых друзей, на пустые забавы? Почему отталкивал единственного, кто ему в этом мире был нужен?
— Я приду к тебе, подожди, — прошептал Арман, прижимая к себе подушку.
Слезть бы с кровати, подойти к столику, потянуться за оставленным на серебряном подносе ножом для фруктов, полоснуть по венам. Все! Но страшно… и тяжесть прижимает к простыням. И слабость не дает даже вздохнуть, не то, чтобы пошевелиться. И бегущие по щекам слезы мешают видеть и не приносят никакого облегчения.
Мачеха говорила, мужчины не плачут. Арман до хруста в костяшках пальцев сжал простыню, пытаясь болью в руках хоть немного изгнать боль из груди. Мачеха богами молила быть осторожнее, а Арман не слушал. Не слышал. Не хотел слышать… почему? Почему он не остался тем вечером с братом? Почему предпочел убежать в лес с сыном дворецкого, тщедушным и нахальным? Почему пробыл в лесу до самой темноты и заставил няню забеспокоиться и послать за ним отряд? И выехать с тем отрядом? Почему они остались живы, а брат… Брат, который был гораздо лучше Армана, мертв?
Это Эрр, «надежда Виссавии», должен был жить, не Арман!
— Ненавижу…
Что ненавидит, Арман не знал. Себя, весь мир? Снег за окном? Последнее морозное дыхание осени, принесшее в ту ночь зиму? Не только в лес, но и в душу?
— Холодно…
Горько и противно. Себя вспоминать противно. Свою злость и обиду, когда мачеха увезла детей из столицы. Почему он не замечал страха в ее глазах? Побледневших щек, дрожащих губ? Почему думал только об оставленных в столице забавах и считал предостережения мачехи очередной бабской глупостью? Почему не послушал? Может, тогда Эрр был бы жив…
— Боги… почему?
Она гнала лошадей не потому, что ненавидела Армана, не потому что желала увидеть, как он падает, обессилевший, на руки слуг, не потому что хотела его унизить, а потому что знала, чувствовала...
Арман тоже тогда чувствовал — гнев, боль в содранных до крови коленях, умирающую гордость, которая тем не менее еще позволяла удерживаться в седле. Он мог думать только об одном — как не свалиться на покрытую инеем, казавшуюся хрупкой, траву. Знал, что если упадет с лошади, то в очередной раз удостоится презрительной улыбки мачехи. Как глупо. Теперь он мечтал увидеть вновь ту улыбку.
Впрочем, мачеха тогда и не улыбалась. Оглянувшись на пасынка, она что-то приказала одному из слуг, Арман даже не понял, что и кому. Его осторожно сняли с лошади. Огромный слуга подхватил «арханчонка» на руки, перенес в комнату, уложил в кровать. Арман помнил, что от слуги пахло застарелым потом и навозом, да так сильно, что его чуть не вырвало. Потом тонкий мальчишеский голос отдал приказы, верзила ушел, а над Арманом склонился один из домашних слуг.
Чужие пальцы ловко справлялись с одеждой. Арман устало ворчал, пытался возражать, что он сам, что он не маленький, не больной, но его не слушали. Когда наконец-то "арханчонка" оставили в покое, накатила сонная одурь, Арман погрузился в глубокий, похожий на обморок, сон.
Утром было и того хуже. На улице шел дождь. Тело раскалывалось, ныло и сопротивлялось. Не хотелось вставать, вообще двигаться не хотелось, лишь спать, спать и еще раз спать. Армана растолкали только к полудню и почти силой заставили поесть. Тогда он и узнал имя сына дворецкого, белобрысого, бледного и испорченного мальчишки — Бад.
После еды, покрывшей желудок тонкой, противной пленкой жира, пришла тошнота и тяжелый сон. Спать Арману, на счастье, не мешали ни мачеха, ни слуги, ни сновидения. Проснулся он, когда солнце за окном заходило за деревья, а все вокруг укутывала угрюмо серая пелена дождя. Мелкие капли разрисовывали окно спальни, бежали по стеклу, собирались на подоконнике и срывались вниз, на пустой, лишенный листьев сад.
В первый раз Арман до конца понял, куда попал: не было и быть не могло в поместье ни слишком дорогих в Кассии книг, ни долгих игр в саду, ни шалостей с оставленными в столице друзьями. Были только грязь, дождь, испуганные рожане и сжигающая душу скука… А еще Бад, сказавший нечто, что поначалу показалось глупым:
— Архан не хочет взглянуть на медвежью берлогу?
— Уходи, — приказал Арман.
Еще не хватало ему в грязи по лесам шататься. А в столице скоро будет праздник первого снега. Все его друзья выйдут в город. А там горки, фонари, множество сладостей и всевозможных веселостей. Арман целую осень тренировался, хотел сбить камнем игрушку для хорошенькой златовласой девочки-соседки и получить от нее в благодарность первый серьезный поцелуй. Таким поцелуем можно было бы долго хвастаться перед друзьями… А теперь? И поцелуя не будет, и похвастаться не перед кем. Не перед рожанами же, в самом деле? И не перед братишкой, который и без того провожает Армана обожающим взглядом. Надоело!
В скуке Арман медленно зверел три дня. На четвертый, когда закончился дождь и над лесом выглянуло умытое ласковое солнышко, не выдержал и явился к мачехе.
— Я, архан, глава рода, — сказал он, всеми силами стараясь казаться взрослым. — Я приказываю тебе вернуться в столицу!
В комнате Астрид сладко пахло духами и благовониями. Шторы на окне были плотно задернуты — со дня смерти отца мачеха не любила яркого света.
— Арман… — Астрид усадила мальчика в кресло и опустилась перед ним на корточки. — Я не могу сейчас отвести вас в столицу…
— Но почему? — Арман не сдержал муки в голосе, и взгляд мачехи на миг вспыхнул жаром. А потом вновь стал задумчивым. Спокойным. Холодным.
