Императрица и ветер (СИ) - Чурсина Мария Александровна (мир бесплатных книг TXT) 📗
- Я тоже видела его, - её голос, прозвучавший в полной тишине, был жутким. - Чёрная мантия, сколотая брошью в виде изумрудного скорпиона. Я вспомнила, как боялась его - безотчётно, как ребёнок боится темноты. Страх жил с того самого момента, как маленькая императрица поверила в страшную сказку о смерти.
Его призрак молчаливо висел под потолком комнаты каждый раз, когда, задыхаясь от одиночества и безысходности, я просила Вселенский разум о спасении. Но даже если бы я не была знакома с этим магом, я бы чувствовала, что есть кто-то такой же сильный, как Вселенский разум, но в противоположность ему - жестокий. Нет дьявола одного на всех, зато у каждого есть свой личный дьявол.
И свой личный ад, от которого не спасёт лезвие меча - твой ад будет с тобой всегда, если ты впустишь его в душу хоть раз. Я впустила Ордена в душу, когда доверчиво согласилась выслушать его сказку.
Я знаю боль неразделённой любви, я знаю боль предательства. Я помню, как мечется душа в поисках правды и оправданий. Я видела, как рушатся замки надежд, а их осколки больно впиваются в сердце, чтобы навсегда остаться там.
Иногда я думаю, почему во всём мире не нашлось существа, которое оградило бы от этого маленькую императрицу. Я помню слишком много вещей, которые маленькая императрица пыталась забыть. Я помню, как на моих глазах тонули в беспомощности сильные взрослые маги. Я думаю, настало время, рассказать тебе обо всём. Хоть ты и старше меня, ты не помнишь и половины правды.
Она шагнула вперёд - маленькая девочка в зелёном платье до пола, с тёмными волосами, собранными в сложную косу. Маленькая девочка со взрослыми глазами. Девочка, которая три года молчала, потому что не умела врать, и не знала, как сказать правду. Маша не могла оторвать от неё взгляда, не могла шевельнуться, не могла произнести и слова. Она так и стояла на коленях перед ребёнком, которым была она сама.
- Когда ты слишком сильно боишься, страх перерождается в ненависть, а ненависть - в способность убивать, - девочка протянула ей руки - по-детски пухлые ладошки. - Ты же умеешь убивать.
Маша почудился странно-солёный запах и вкус на губах. Она молчала - только дышала тяжело, ртом, потому что не хватало воздуха, и темнело перед глазами, и кружилась голова.
- Зачем тебе это, маленькая? - произнесла она, едва сдерживая дыхание.
- Я просто хочу, чтобы ты помогла мне, - её холодные пальцы коснулись Машиных рук, и на лицо лёг кровавый отблеск заката. - Я могу читать мысли любого, могу зажечь или погасить огненные шары во всём замке, могу опустить тьму на Альмарейн, но я не могу сделать так, чтобы мои родители были вместе.
- Малыш, ты очень мудрая, но ты не понимаешь, ты поймёшь потом, - Маша осторожно сжала её пальцы. - Нельзя заставить полюбить. Наша мама, она просто разлюбила, так бывает. Она имеет право быть счастливой.
- Не понимаешь, - покачала головой маленькая императрица.
- Что мне нужно сделать? - Маша уже раскаивалась в своих словах, слишком резких для обиженного ребёнка.
- Нужно убить его. Я расскажу тебе всё. Когда ты ушла из этого мира, давно-давно, я осталась здесь. Помнишь, люди говорят иногда "я оставил там часть души". Помнишь, люди давно перестали верить в очевидные вещи. Я появилась из части тебя, из твоей магии, из мыслей, слухов, воспоминаний. Их было много.
Орлана подняла голову, посмотрела Маше в глаза, и та не посмела отвести взгляд.
- Ты слишком долго шла к этому. Ты заслужила знать правду, - маленькая императрица подалась вперёд, обхватила Машу за плечи, и прижалась в этом холодном подобии нежности.
Она положила руку ей на затылок и почувствовала тепло. Она не была призраком - эта маленькая императрица - не была посланником того света, порождением ночи. Она была живой, была ребёнком, который три года молчал, потому что онемел от страха. Под завесой слов билось детское сердце.
Маша прижимала к себе девочку и отчётливо понимала, как жутко поступила, уверившись в том, что ненавидит своё прошлое. Ненавидит живое тёплое существо, которое прижимается к ней, не найдя защиты у других.
- Прости, маленькая... - прошептала она, чувствуя, что императрицу бьёт дрожь. Провела рукой по мягким волосам.
Сердце билось - с каждым ударом всё больнее, от ударов пульса ныли вены, болью отзывалась кожа. Маша вздрогнула от боли, от рези в глазах, похожей на слёзы. Императрица прижалась сильнее, толкнулась.
Удар. Ещё один. Ещё. Дыхание оборвалось, воздух разодрал до крови, обжёг горло. Маша открыла глаза и поняла, что она одна в старой тронной зале. Это не дыхание маленькой девочки - это ветер гуляет среди рухнувших колонн. Это не тепло живого существа - это последние лучи солнца, падающие кровью на пыльный каменный пол.
Кружилась голова, и от солёного вкуса на губах к горлу подступала тошнота. У неё не осталось сил даже закричать. В тяжёлом воздухе осталась только одна мысль - пусть кто-нибудь придёт и разделит с ней её личный ад, её память. Ад маленькой императрицы и разлетевшиеся осколки надежды.
Орден помнил, как по её запрокинутому лицу, по нежной бледной коже катились слёзы. Ни один драгоценный камень в обоих мирах не мог стоить дороже, чем капли, текущие по её щекам. Он помнил, как багровые отблески заката кровью заливали пол.
- Нам нужно расстаться, - сказала Вера. - Ещё немного, и Зорг поймёт. Он всю ночь просидел в кабинете, так и не пришёл.
Он знал, что она не спала всю ночь. Знал - ждала. Знал - не его.
- Я ещё одну такую ночь не переживу, - доверчиво пожаловалась Вера.
Слова - плетью по обнажённой, доверчиво-розовой, мягкой, как моллюск, душе. Закат красил стены в багровый, Вера прижималась спиной к полуразрушенной колонне, и отблески заката на её лице чертили знаки беды.
- Ты отпустишь меня?
- Отпущу, - а внутри всё рвалось, боль вспучивала вены, боль хрипела в лёгких. Не прикоснуться, не упасть на колени - уже отпустил, уже не твоя. Не сметь умолять о благосклонности. Она же плачет.
Кто сказал, что он не чувствовал боли, кто сказал, что только смеялся над ней, когда пригласил на танец и вёл в этом танце, словно по осколкам стекла. Кто сказал, что смеялся, когда в пьянящем экстазе прикасался губами к ней - обнажённой - не в пошлых поцелуях, нет, в молитве. Кто сказал, что ничего не ощущал, когда стоя на коленях, на занесённом пылью каменном полу тронной залы, просил остаться.
Вера прикоснулась одним только взглядом, самым первым и самым нежным, заставляя его душу, как розового беззащитного моллюска вывернуться навстречу ей - смотри, я весь для тебя, я весь твой, возьми меня, согрей. Или сделай невыносимо больно. Тебе можно всё, ты на всё имеешь право.
- Прости. Дай ещё один шанс. Я умираю без тебя.
Она смотрела на него сквозь слёзы, а он ненавидел себя за то, что стоит на коленях, что заставляет её страдать, а она не может выбрать раз и навсегда. Она будет метаться в поисках правды и оправданий.
Кто сказал, что Орден рассчитал всё - до последнего жеста - тот соврал бы, и потом в горячечном жаре замаливал бы страшную ложь перед своими богами. Тогда, стоя на коленях перед женщиной, под пальцами которой его сердце брызнуло кровью, Орден боялся думать о том, что будет дальше.
- Я хочу, чтобы ты родила мне ребёнка, слышишь?
Ему показалось, или он увидел, как за полуразрушенной колонной мелькнул силуэт маленькой девочки.
Стемнело, и ветер принёс холодный запах моря - не аромат цветов. Дрожащими руками Маша отряхивала подол платья. В сумраке разрушенной тронной залы не было видно пыли на белом шёлке, не было видно кровоподтеков на её руках, даже шрамы спрятались в спутанных волосах - не рыжих. Но она должна была чем-то заняться перед тем, как пойти убивать. Отряхнуть подол платья.
- Вот и всё, - произнесла Маша, хоть среди рухнувших колонн её не услышал даже призрак Руаны. Ведь не было никакого призрака.
- Вот и всё, - эхом ей вздохнул ветер.
