Сарантийская мозаика - Кей Гай Гэвриел (мир книг .TXT) 📗
К счастью, священник оставался невозмутимым, он только молча приподнял брови. Криспин сказал:
— Я пришел с человеком, который хочет вместе со мной отдать последний долг императору. Мы помолимся у его тела и снова вернемся сюда вместе с тобой.
— Он в Порфировом зале, — сказал священник. — Ужасное время.
— Это так, — с чувством согласился Криспин.
Священник не отступил в сторону.
— Почему твоя спутница не снимает капюшон? — спросил он.
— Чтобы простые люди ее не увидели, — прошептал Криспин. — Это было бы неуместно.
— Почему?
Это означало, что больше ничего не остается. Криспин повернулся к Гизелле, но она уже сбросила капюшон. Священник поднял фонарь. Свет упал на ее лицо, на золотистые волосы.
— Я — царица антов, — тихо прошептала она. Она была напряжена, как туго натянутая тетива лука. У Криспина возникло ощущение, что, если к ней прикоснуться, она завибрирует. — Добрый клирик, неужели ты думаешь, что женщине можно открыто ходить сегодня ночью по улицам?
Священник, явно преисполнившись благоговения, — и глядя на царицу, Криспин понимал почему, — покачал головой и выдавил:
— Нет, конечно... нет, нет! Опасно! Ужасное время!
— Император Валерий привез меня сюда. Спас мне жизнь. Предполагал вернуть мне мой трон, как тебе, вероятно, известно. Уместно ли будет, перед лицом Джада, чтобы я с ним попрощалась? Мне не будет покоя, если я этого не сделаю.
Маленький священник в белой одежде попятился перед ней, затем поклонился и отодвинулся в сторону. И произнес с большим достоинством:
— Это будет достойным поступком, госпожа. Да пошлет Джад свет тебе и ему.
— Всем нам, — произнесла Гизелла и пошла вперед, теперь впереди Криспина, пригнув голову под аркой низкого каменного туннеля, потом через маленькую часовню вышла в Императорский квартал.
Они были на месте.
Когда Криспин был моложе и учился своей профессии, Мартиниан часто наставлял его по поводу преимуществ прямого подхода, необходимости избегать ненужных изысков. Криспин долгие годы и сам много раз повторял это их ученикам. «Если прославленный воин приходит к скульптору и заказывает в свою честь статую, то будет несказанной глупостью не поступить очевидным образом. Посадите человека на коня, дайте ему шлем и меч. — Тут Мартиниан обычно делал паузу. И Криспин тоже, потом продолжал: — Пусть это вам кажется надоевшим, избитым, но вы должны спросить себя, в чем смысл такого заказа. Удастся ли вам чего-либо добиться, если заказчик не почувствует себя возвеличенным работой, которая должна его возвеличить?»
Тонкие идеи, блестящие находки всегда сопряжены с риском. Иногда этот риск полностью уничтожает требования момента. В этом все дело.
Криспин вывел царицу из часовни назад, в ночь, и не просил ее снова набросить капюшон. Они не делали никаких попыток скрываться. Они шагали по ухоженным дорожкам, по хрустящему под ногами гравию, мимо скульптур императоров и воинов (выполненных искусно) в залитых светом звезд и лун садах и никого не встретили, и их никто не потревожил по дороге.
Те, кто здесь жил, считали, что сегодня ночью опасность грозит им по ту сторону Бронзовых Врат, в лабиринтах Города.
Они прошли мимо фонтана, еще не работающего так рано по весне, а потом мимо длинного портика шелковой гильдии, а потом до их ушей донесся шум моря, и Криспин повел царицу к входу в Аттенинский дворец, сегодня освещенному лампами. Здесь стояла охрана, но двойные двери были широко распахнуты. Он поднялся по ступенькам прямо к ним и здесь увидел стоящего у самых дверей, за спинами стражников, человека из людей канцлера, в зелено-коричневой одежде евнуха.
Он остановился перед стражниками, царица стояла рядом. Они настороженно смотрели на него. Он не обратил на них внимания, а ткнул пальцем в евнуха:
— Ты! — рявкнул он. — Нам необходимо сопровождение для царицы антов.
Евнух обернулся, он был безупречно обучен и не выказал никакого удивления, а вышел на крыльцо. Стражники переводили взгляд с Криспина на царицу. Человек канцлера поклонился Гизелле, и мгновение спустя они тоже поклонились. Криспин перевел дыхание.
— Родианин! — произнес евнух, выпрямляясь. Он улыбался. — Тебе снова нужно побриться. — И с чувством огромного облегчения, с чувством, что его благословят, защитят и помогут, Криспин узнал этого человека: это он брил ему бороду в тот первый раз, когда мозаичник явился во дворец.
— Наверное, — признался Криспин. — Но в данный момент царица желает видеть канцлера и отдать последнюю дань уважения Валерию.
— Она может сделать и то и другое одновременно. Я к твоим услугам, повелительница. Канцлер находится в Порфировом зале, у тела покойного. Я отведу вас туда. — Стражники даже не пошевелились, когда они прошли мимо, так царственно держалась Гизелла, так уверенно шагал человек, сопровождающий ее.
Идти оказалось недалеко. Порфировый зал, в котором рожали императрицы Сарантия и где выставляли императоров для последнего прощания, когда их призывал к себе бог, находился на том же уровне, чуть дальше по прямому коридору. В нем горели через равные промежутки лампы, между ними лежали тени, и не было ни души. Казалось, Императорский квартал, дворец, коридор были заколдованы неким алхимиком, такие в них царили тишина и спокойствие. Их шаги отдавались гулким эхом. Они одни со своим провожатым шли навестить покойника.
Человек, провожавший их, остановился у двустворчатых дверей. Двери из серебра, с узором из золотых корон и мечей. Здесь тоже стояли двое стражников. Кажется, они знали человека Гезия. Кивнули ему. Евнух тихо стукнул один раз и сам открыл двери. Жестом пригласил их войти внутрь.
Гизелла снова вошла первой. Криспин в нерешительности остановился в дверях. Зал оказался меньше, чем он ожидал. На стенах висели пурпурные ткани, стояло искусственное дерево из кованого золота, у дальней стены — кровать под балдахином, а в центре теперь находился погребальный помост с закутанным в саван телом на нем. Повсюду горели свечи, и один человек стоял на коленях — на подушке, как заметил Криспин, — а два священника тихо пели похоронные молитвы.
Стоящий на коленях человек поднял взгляд. Это был Гезий, желтовато-бледный, как пергамент, худой, как стило писаря, он выглядел очень старым. Криспин увидел, что он узнал царицу.
— Я очень рада, что нашла тебя, господин, — сказала Гизелла. — Я хочу помолиться о душе Валерия, который нас покинул, и поговорить с тобой. Наедине. — Она подошла к кувшину на столике и полила воды на руки, выполняя ритуал очищения, потом вытерла их тканью.
Криспин увидел, как на лице старика, который смотрел на нее, что-то промелькнуло.
— Конечно, повелительница. Я полностью к твоим услугам.
Гизелла бросила быстрый взгляд на священников. Гезий махнул рукой. Они прервали свои песнопения и вышли через дверь в дальнем конце зала, рядом с кроватью. Дверь закрылась, огоньки свеч мигнули от ветра.
— Ты можешь идти, Кай Криспин. — Царица не обернулась. Криспин взглянул на евнуха, который их сопровождал. Этот человек невозмутимо повернулся и вышел. Криспин собрался уже последовать за ним, но потом заколебался и повернул назад.
Он прошел вперед мимо Гизеллы и, в свою очередь, налил воды, бормоча слова, которые принято произносить в присутствии покойников. Потом вытер руки. Затем он опустился на колени у погребального возвышения, рядом с телом мертвого императора. Ощутил сквозь аромат благовоний в комнате запах чего-то горелого и обугленного и закрыл глаза.
Существовали слова молитвы, подобающие этому моменту. Но он их не произнес. Сначала в голове у него было пусто, потом в его воображении возник образ Валерия. Человека честолюбивого до такой степени, что Криспин и представить себе не мог. Круглолицего, с мягкими чертами лица, голосом и манерами.
Даже сейчас Криспин понимал, что ему следовало бояться и ненавидеть этого человека. Но если и было ему дано понять истину здесь, внизу, среди живых, у подножия помоста, то заключалась она в том, что ненависть, страх, любовь — все это не бывает таким простым, как хотелось бы. Он не произнес никаких официальных слов молитвы, а молча попрощался с образом, возникшим в его воображении. Это все, что он считал своим долгом сделать.
