Лиса в курятнике - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Теперь она это знала.
— Одна она у меня… была… и любила… я думал, что любит, вбил себе в голову, что только с ним счастливою станет… Мне не корона нужна была. От короны небось одни заботы. — Ручку князь отпустил и на стульчик присел. — А она сбежала… с одним… оказывается, давненько ее обхаживал, да и она к нему… только ж у него что? Ничегошеньки, вот и боялась сказать. Да и правильно боялась. Я бы не понял. Тогда.
— А теперь?
— Любовь лечит. И калечит. — Он дернул за бороду. — Свяги средь людей долго не живут… и она ушла… держалась, сколько могла, а все равно позвала зима, и на крыло встала. Обещала вернуться, да… верно, осыпалась где-то дождем, чужими слезами омылась и память утратила… если и вернулась, то не ко мне.
Лицо его скривилось, будто князь вот-вот разрыдается.
— Она предупреждала, а я, дурень, не верил… мнилось, моей-то любви на обоих хватит… и хватало… десять лет душа в душу… вот и решил, будто всегда так будет. Не запер окно по первому снегу…
— И она ушла. — Императрице случалось видеть свяжьих дев.
Лебединое перелетное племя.
Это люди про них придумали, будто вернее птицы нет. Лебеди… лебеди — это лебеди, а вот свяги живут от снега до снега. И стоит осени одеться первой белой шубой, как встают они на крыло, уходят к морю-матери, чтобы разбиться о скалы, стать пеной морскою, а из нее по весне родиться в новом теле.
И с новой памятью.
На то у них свои причины имеются, но князя стало жаль.
— Ушла… Снежка вот осталась… только… боюсь я, как бы не позвали ее…
— Не позовут. — Тут императрица могла успокоить человека. — Верней, не услышит. Кровь горячее зимней воды, а потому она куда больше человек, чем…
— Царевич?
— Да. — Она склонила голову набок. — Зачем же ты пришел, княже?
— Просить. — Он усмехнулся и, сползши со стула, тяжко опустился на колено. — Время мое выходит, а она… она такая… неприспособленная… я ее пытался учить, только… и сестрица моя не лучше… она мужа любит, а потому не видит, до чего он слабый. Не сумеет земли мои удержать.
— Не рано ли ты…
— Не рано, — перебил Вышнята, положив руки на живот. — Тут она сидит, зараза… грызет нутро… пью зелья, только с них мало толку… у Гориславы сынок толковый, нашей крови, но ему всего пятнадцать годочков, и против батькиного слова он не пойдет. А тому… у меня веры нет. Возьмешь ли ты моих под свое крыло?
— Крыльев у меня нет. — Императрица поднялась и сняла со столика шкатулку, раскрыла. — А вот коль объятья змеиные…
— Знаешь, я успел одно понять… вы, нелюди, иные… не хуже, не лучше, просто иные… и порой обыкновенному человеку вас тяжко понять, только… вы не лжете. Почему?
— Не умеем… не умела. С вами вот научилась, да и то…
Лукавство и ложь — разные вещи, это императрица поняла, а ответить, что там, в Полозовом царстве, все и вправду иначе? Что земля не умеет лгать, а камню обман и вовсе без надобности, что рожденные силой этой сами похожи на землю и камень, что…
— Возьми. — Она протянула гребень. — Я не оставлю твоих родных, но и ты не спеши уходить… сослужи службу.
— Какую?
— Расчеши мне волосы… видишь, запутались.
ГЛАВА 12
Димитрий шел, держась стеночки, стараясь вовсе с нею сродниться. Время от времени он останавливался, напряженно вслушиваясь в происходящее вокруг. И вид у него тогда делался совершенно несчастным. Длинный нос дергался, рот кривился, и создавалось впечатление, что ничтожный этот человечишка того и гляди расплачется.
Впрочем, впечатление было обманчивым. Плакать Димитрий разучился давно, да и ныне поводов не было. Напротив, игра неожиданно увлекла.
Легкий полог, рассеивающий внимание, и человечек почти исчезает.
А что еще надобно?
— Ах, папенька, это все так унизительно. — Княжна Таровицкая шла неспешным шагом, опираясь на руку папеньки. — Не понимаю, почему я должна здесь быть?
— Мы это уже обсуждали.
— И все равно твой план выглядит глупостью неимоверной. Одовецкие нас ненавидят… — Она задержалась у зеркала, поправляя и без того идеальную прическу. — Она мне не нравится. Я ей, к слову, тоже…
— И это следует изменить.
— Зачем?!
Действительно, Димитрий мысленно присоединился к вопросу. Подмывало подойти ближе, но… полог пологом, а чутье у Дубыни Таровицкого преотменнейшее, недаром что боевой маг и охотник великолепнейший. Нет, если заподозрит, что подслушивают…
Тот же вздохнул, развернул дочь к себе и тихо произнес:
— Нам давно следовало бы помириться… когда-то я повел себя неправильно, и мне старая княгиня точно не поверит, как и твоему деду… а вот ты… ты — дело другое.
Княжна наморщила носик.
— Мы соседи. И от этого деваться некуда… — проговорил Дубыня.
— И поэтому ты по-соседски прибрал ее земли к рукам?
— Лика!
— А разве не так? Папенька, я тебя люблю… и деда уважаю, но вы хотите невозможного! Я могу улыбаться, могу играть в прелестницу… могу… не знаю, хоть на голову встать, но это ничего не изменит! Насколько я успела понять, княгиня настроена весьма решительно… и меня это пугает.
Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.
— Она целительница.
— И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство… во всяком случае, если правду говорят и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней… и вообще, не понимаю!
— Чего?
— Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал.
— Что слышала? — Дубыня напрягся.
— Не все. К сожалению. — Княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, — но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье…
— Молчи.
А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же…
— Папа… это такая тайна, которая и не тайна совсем… думаешь, дома об этом не шептались? Или вот здесь… да тут, почитай, все уверены, что ты или отправил Одовецких в Царство Божие, или просто ситуацией воспользоваться сумел…
Дубыня наливался краской.
Губы побелели. Черты лица заострились.
— Успокойся. — Солнцелика погладила отца по плечу. — Я… не то чтобы не верю, что ты не мог этого сделать. Просто… мне хотелось бы знать: почему? И не только мне… объяснись с княгиней. Может, она поймет…
— Не поверит. — Дубыня дернул рубашку, и махонькие пуговицы поскакали по полу. — Если б все так просто было…
— Тогда земли верни.
— И что она с ними делать станет? Одовецкая целительница, каких свет не видывал. — Он потер грудь и тяжко прислонился к стене. — Но хозяйка из нее преотвратнейшая — ты бы видела, что там творилось. Я просто порядок… навел… и деньги… я ж ни грошика… себе…
А ему и вправду дурно.
Вот ведь… про то, что у старика Таровицкого с сердцем худо, Димитрий знал, как и то, что старик оный давно уж удалился в семейное имение, которое если и покидал, то ненадолго и недалече. А выходит, не он один с сердцем мается.
Надо будет намекнуть целителям, пускай глянут.
— Присядь… пойдем… тут недалеко… вот сюда. Матушке отпишусь, пусть приедет и на тебя наругается… затеял игры. — Княжна Таровицкая ворчала, но незло, напротив, в словах ее виделось искреннее беспокойство за батюшку. — Не так ты и молод…
— И не стар.
Не стар, Димитрий согласился. Еще как не стар… сколько ему? Пять десятков разменял… разве ж для мага возраст? А выглядит — в гроб краше кладут. И главное, сел-то прямо на пол, не чинясь, благо коридорчик этот пустоват, если не сказать — заброшен. Ведет он к бельевым, а в них князьям делать нечего.
