Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий (е книги .txt) 📗
– Закрывай, – велел Джон. – На той неделе снова пилить будем.
Джил сомкнула челюсти с еле слышным влажным звуком.
– Насчет кошелька, – сказала она. – Я будить не хотела. Ты ж полночи ворочался. Не спал. Случилось чего?
– Нет, – буркнул Джон. Джил сунула руки подмышки.
– Ладно, я побежала. Дует.
Джон кивнул. Джил потянулась к нему, поцеловала в щеку и, шагнув прочь, потянула на себя дверь. Входить, однако, не стала, а, посторонившись и держа дверь открытой, ждала выходящего. Джон, докуривая, наблюдал, как Мэллори, сопя, хватаясь за протянутую руку Джил и бормоча извинения вперемежку с благодарностями, преодолевает дверной проем.
– Уф-ф, – сказал он, вперевалку подходя к Джону, – уф-ф.
– Туда? – спросил Джон, кивком указывая на экипаж. Мэллори, отдуваясь, утвердительно мотнул головой:
– Кон... торский. Сади... тесь.
Тут же возник неизвестно откуда кучер, проворно влез на козлы. Джон помог Мэллори забраться в коляску (тяжело плохо больно за что), сел сам, и лошадь, послушная чмоканью возницы, медленно взяла с места. Мэллори пыхтел и вытирал лицо платком. Джон рассеянно глядел в окно на Парламентский проспект. Хотелось есть – он так и не позавтракал. «Надо искать гада поскорей, – думал он. – Никаких денег не хватит платить. А как найду... Надо еще придумать, кстати – что говорить, как угрожать. Бить я его буду, вот что. Долго, ногами. Может быть, даже рукояткой ре... Холера, я ж револьвер утопил. Хальдер мертвая, под хвост траханная, еще и револьвер где-то искать новый…» Есть хотелось все сильней. День начинался паршиво.
***
Министерство обороны Энландрии помещалось в огромном круглом здании посреди Дуббинга. От земли до самой крыши тянулись стволы массивных колонн, ничего наверху не подпиравших, и казалось, что это – гигантские пушки, нацеленные в небо на случай нападения вероятного противника. Впрочем, не исключено, что так оно и было. Министерство считалось учреждением предельно секретным, работали там и с новейшим оружием, и с древним, оставшимся со времен богов. Стены, облицованные мрачным серым гранитом, были сплошными, без единого окна – дабы пресечь в корне саму мысль о подглядывании, подслушивании и прочем шпионаже. Внутрь здания вел единственный вход с набережной Линни. Стальные двери толщиной в ладонь открывались на удивление быстро и бесшумно – в этом Джон убедился, когда Мэллори вывалился из экипажа и позвонил, глядя в стеклянный глазок слева от входа. Створки дверей разъехались, пропустили канцлера с сыщиком и сомкнулись за спинами вошедших, не издав ни звука. Джон и Мэллори очутились в крошечном тамбуре, где стояли навытяжку два вооруженных боевыми жезлами охранника. Позади них были еще одни двери, точно такие же, как снаружи. Мэллори что-то сказал охранникам, те глянули на Джона и один кивнул, а другой нажал за спиной незаметную кнопку. Вновь разошлись створки, и Джон оказался в самом секретном ведомстве Островной республики.
Мэллори, переваливаясь на толстых ногах, повел Джона по нескончаемым полутемным коридорам. Порой он останавливался, чтобы перекинуться словом со встречными. Те косились на Репейника, разговаривали вполголоса, помахивали зажатыми в руках бумагами. Мэллори выслушивал, повелительно отвечал, делал короткий жест толстой ладонью, и путь по лабиринту коридоров продолжался. Изнутри Министерство походило на самую обычную бюрократическую контору: выкрашенные в зеленый цвет стены, корявый древний паркет на полу, запах лежалой бумаги из-за дверей кабинетов, бережливо прикрученные, вполсилы тлеющие газовые рожки под потолком. Туда-сюда сновали деловитые клерки, упакованные в чёрные одинаковые костюмы. Пройдя очередным тоскливо-зеленым коридором, Мэллори свернул на лестничную площадку и вызвал лифт. Огромная кабина понесла их вниз, да так резво, что пол ушел из-под ног, и засосало под ложечкой. Секунд через десять с рокочущим скрежетом лифт остановился. Они вышли.
Здесь было светло и просторно. Яркий газовый свет заливал большую полукруглую комнату с множеством дверей, на которых вместо ручек красовались массивные вентили. Посреди комнаты за конторкой сидел крошечный старичок с пёрышком седых волос на темени. При виде Мэллори он вскочил и вытянулся по струнке. Канцлер небрежно кивнул ему и сказал:
– Мы в четвертый зал, Гудлав.
– Как изволите, – сладко заулыбался старичок, не решаясь опуститься на место. Мэллори прошествовал к одной из дверей, налег на вентиль, с натугой повернул. Раздалось тихое шипение, металлическая плита подалась внутрь и в сторону.
– А теперь – ключи, – пропыхтел канцлер. – Запасные принес...
И двумя пальцами выловил из кармана связку диковинных черных цилиндриков. Они туго звякали, ударяясь друг о друга, на гладких блестящих боках посверкивали крохотные искры. Мэллори стал по очереди вкладывать ключи в незаметное отверстие под вентилем, надавливал, утапливая до отказа. Вдруг что-то звонко щелкнуло, и дверь исчезла. Джон отступил на шаг от неожиданности. Перед ним зиял узкий темный ход, из которого дул странно пахнувший сквозняк.
– Прошу, – сказал Мэллори и протиснулся в открывшийся коридор. Джон последовал за ним. Огромным туловом канцлер загораживал весь проход, тяжелое дыхание эхом отражалось от стен – звук был, как в бочке. Потом коридор закончился, Мэллори посторонился, освобождая Джону путь. Джон шагнул вперед и на мгновение застыл.
Далеко впереди тянулись ряды высоченных, до потолка шкафов со множеством нумерованных ящиков. Больше всего это место походило на камеру хранения большого вокзала – очень большого. Сверху лился слабый, тусклый свет: неясно было, откуда он здесь, под землёй, и его было слишком мало, чтобы рассеять темноту огромного хранилища. Мэллори побрёл вперед, трогая ящики, и Джон шёл следом, глядя по сторонам. Он видел много странного. Странным был ящик номер восемнадцать: серая краска на дверце съёжилась и почернела, обнажив пятнами ржавое железо, словно изнутри бушевал огонь. Дверцы соседних шкафов при этом выглядели нормально. Странным казался и номер сорок четвертый, покрытый тонкой слюдяной пленкой инея. Ящик сто пятнадцать был разъеден какой-то страшной кислотой, металл превратился в ажурное кружево, точно палый осенний лист. Двести девяностый тускло сверкал в полутьме, и, когда Джон приблизился, то увидел собственное искаженное отражение в зеркальной поверхности дверцы. Но больше всего Джону запомнился номер триста сорок четвертый, из которого доносилось тихое женское пение, замолкшее, когда Мэллори, не глядя, постучал по ящику пальцем.
И – запахи, запахи. Пахло то противно и скучно – плесенью, то резко и пугающе – раскаленным железом, то нежно и оттого неуместно – фиалками. Порой накатывал откуда-то кислый дух, как от пикулей, а один раз вдруг невыносимо завоняло козлом, так что Джон невольно кашлянул и задержал дыхание.
Безопасное Хранилище Раритетов называлось так потому, что сюда привозили со всех краев Энландрии старинные, редкие магические устройства, порой – с остаточным зарядом, порой – после попытки использования, порой – в мешке с трупом того, кто предпринял эту попытку. Каждый присланный раритет вносили в реестр, составляли подробное описание замеченных свойств и возможностей, а затем приносили сюда, вниз, для Безопасного Хранения (то есть, в ящике, и чтобы никто не трогал). Впрочем, в Министерстве держали ученых, занимавшихся исследованием таких устройств. Это были фанатики, помешанные на древней магии и не оставлявшие надежды вернуть славные времена, когда энергия передавалась по проводам, а не по паровым трубам. Они проводили дни и ночи в архивах, корпели над старинными хрониками, выискивали малейшие упоминания о раритетах – что-то вроде «барон Уллен, бунтовщиков завидев, катить велел на двор Огнежог, каковой Хальдер-владычица ему заповедала на живота охранение. Кнехты Запалы взвели, на подлую Толпу жерло изладили, засим трижды Замки поворотили да Ключи в Запалы вложили. И ту бысть великий Бум». Подобная находка становилась темой для детального исследования. Огнежог извлекали из хранилища, везли на полигон, а затем добровольцы силились повторить то, что удалось кнехтам барона Уллена – взводили запалы, воротили замки и вкладывали ключи на свой страх и риск. Исследования были крайне опасными, так что роль добровольцев отводилась, по традиции, «особому персоналу», набранному из числа осужденных каторжников. В случае успеха добровольца ждала официальная амнистия. В случае провала – она же, но посмертная.
