Лестница в Эдем - Емец Дмитрий Александрович (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
– Я те покажу милицию! Сейчас ты у меня получишь и милицию, и полицию! – ласково, как ребенку, пообещал бывший борец, однако обманул и милиции не показал.
Похожая на тушканчика официантка проводила их заинтересованным взглядом. Зозо метнулась следом, но, опомнившись, осталась на месте. В этом самцовском дуэте она явно была лишняя.
В окно ресторана мать Мефа видела, как краснолицый, наседая на Бурлакова, толкает его в грудь и что-то кричит. Полный, крупный, похожий на гуся Леонид шаг за шагом отступает, примирительно выставив ладони и оставляя поле боя маленькому задиристому «гному».
На этом этапе обзор Зозо загородили белые спины любопытствующих официантов. Повторяя «пустите! да пустите же!», она с трудом протолкалась к стеклу и увидела, что перепуганный Бурлаков чудом заперся в машине и сдает назад, а краснолицый бежит следом, колотит кулаком по лобовому стеклу и что-то выкрикивает.
– Надо же! Дворники оторвал! Додумался же! Не нужно было твоему кексу его обзывать! Получил бы пару щелчков – и всё! – услышала Зозо восхищенный голос брата.
Зозо в гневе обернулась, готовая наброситься на него, но Эдя благоразумно отбежал и перепорхнул на освободившийся стул Леонида.
– Надо же, еще тепленький!.. Старался, нагревал! – сказал он созерцательно.
– Ты мне все перечеркнул! Сказано было: культурную мягкую сцену, а не скандал! Специально нашел психа, да еще и подпоил его! – крикнула Зозо, подбегая и нависая над братом.
– Ты сядь… А то мне как-то неуютно! – попросил Эдя.
– Не сяду! – упрямо сказала сестра и… села.
– А теперь можешь продолжать ругаться! – разрешил Эдя.
– Психа нашел и подпоил!
– А вот и нет!
– А вот и дат! А вот и дат! – крикнула Зозо.
– Ничуть! Просто мой приятель переживал, что не справится с ролью, вот и хлебнул для храбрости. Твой «зубодробилкин» назвал его гномом, ну и покатилось…
Какое-то время оба молчали. Эдя играл сахарницей, постукивая ногтем по блестящей крышке, а Зозо мысленно разглядывала осколки своего счастья, удивляясь тому, что не так уж и сожалеет.
Эдя вгляделся в сестру и положил руку ей на запястье.
– Ну-ка переведи на меня свои телескопы! – велел он.
Зозо сердито вырвала у него руку.
– Не трогай!
– А ты посмотри на меня!
– Не посмотрю! Хаврон! Хаврон! Хаврон! – всхлипнула она, используя удачную фамилию брата в качестве самого близкого ее синонима.
– Хрю-хрю, – покорно согласился Эдя.
Удивленная Зозо вскинула на брата сердитые глаза, увидела круглую радостную физиономию и внезапно для себя хихикнула. Несерьезно так, по-школьному.
– Тьфу! Смотреть противно, какой ты счастливый! Все мне изгадил, а доволен!
– Какое у него глупое лицо было, а! Ты видела? – воскликнул Эдя в восторге. – И вообще я, конечно, свинья, но свиньи животные умные. Они завсегда настоящую морковку от ненастоящей отличат. А этот твой зубодробилкин фальшивый. Гниль в нем. Не нужен он тебе совсем!
Зозо вздохнула.
– Бедный Леля! Он теперь, наверное, невесть что обо мне думает, – сказала она.
Однако в этом Зозо ошибалась. Бурлаков совершенно о ней не думал: ни плохо, ни хорошо, вообще никак. Когда первый гнев улетучился, он даже порадовался, что нелепый случай помог ему так быстро и относительно безболезненно (несколько тумаков и оторванные дворники в счет не шли) развязаться с этой абсолютно не нужной ему дамочкой.
Особых пробок на дорогах не было. Казалось, все способствует Леониду для самого скорейшего исполнения его замысла.
Вскоре машина его остановилась возле сада «Эрмитаж». Бурлаков вышел и стал прохаживаться вдоль ограды. Он прошелся раз, другой, третий, нетерпеливо поглядывая по сторонам, но все равно пропустил мгновение, когда мягкий гнутый человечек возник перед ним.
На сей раз Тухломон был в лыжной шапочке, однако самих лыж в руках не держал, а имел только пластиковую офисную папочку с бумагами. Вид у гибкого человечка был занятой и одновременно будто отрешенный. Так ждут посторонних, мимолетных и малоинтересных людей.
– Ну? – спросил он.
Бурлаков, мерзнущий без плаща, поневоле оставленного в ресторане, торопливо извлек салфетку.
– Это все мне? – приятно улыбнувшись, спросил гибкий челочек.
Леонид молчал. Тухломон развернул салфетку, посмотрел и нежно констатировал:
– Да, мне! Ишь ты! Гадость какая маленькая!
Цепко взяв зуб двумя пальцами, комиссионер, глумясь, вставил его в мгновенно опустевшую пластилиновую десну, а ненужную салфетку скомкал и кокетливо бросил в лоб Бурлакову.
– Мне чужих бумажиков не надо! Покусики! Ну я побрел помалюсику!
Не отделяя слова и дела, Тухломон повернулся и быстро пошел. Бурлаков на секунду застыл в крайнем изумлении, а затем кинулся за ним, хватая за ускользающее острое плечо. Во рту у доктора таинственно запахло зубными пломбами.
– Стой! Куда? Ты же обещал!
Тухломоша неохотно притормозил и повернулся.
– Ну чего тебе, противный? Надоел совсем! – томно сказал он, передразнивая суккубов.
– А вечная жизнь? А президентство над объединенными Америками? А богатство? А совершенное знание? – поспешно крикнул Бурлаков.
Гибкий человечек озабоченно надул щеки.
– Ах да! Чуть не забыл! – сказал он и, таинственно минуя все промежуточные движения, оказался совсем рядом с Леонидом.
– От эйдоса-то отрекаешься, конечно? – поинтересовался он рассеянно.
Бурлаков нетерпеливо подтвердил, особенно не вдаваясь в детали. Вечность стучалась в его двери обеими руками. Какой уж тут эйдос! Человечек с мягким лицом ободряюще кивнул, приветствуя такое решение.
– Ну-ка откройте ротик! Больно не будет! Будет сплошная нирвана! – произнес он до пугающего знакомым голосом – фирменным его, неподдельным бурлаковским баритоном.
Леонид от удивления разинул рот, точно бегемот в зоопарке. Однако ртом его, идеально ухоженным и опломбированным, Тухломон совершенно не заинтересовался. Пластилиновая ручка поднялась и протянулась по самой короткой траектории. Бурлаков с ужасом ощутил, как, нетерпеливо раздвигая ребра, она проникает ему в грудную клетку.
«Разве такое возможно? Рука и вдруг в грудь? Там же сердце! Я умру!» – застучали в виски молоточки паники. Однако прежде, чем ужас стал острым, гибкий человечек извлек ее обратно, сжатую в кулак.
Бурлаков поспешно уставился на грудь. Ожидаемой крови и ран не было. Даже одежда не пострадала.
– Вот она – твоя вечная жизнь! Не бойся, вечнее не бывает! Уж и захочешь, чтобы закончилась, ан не закончится! – сказал человечек, на миг открывая липкий кулак, в котором что-то золотилось.
И хотя Бурлаков очень смутно понял, что это, сердце защемило тоской невозвратной потери. Ему стало вдруг ясно, что его надули, обманули – причем очень просто, нагло и цинично. И что вдвойне обиднее – совсем уж мимоходом.
– Ну почему? Почему? Я же не сражался со злом! Никого не трогал! Все делал, как мне говорят! За что вы меня так? – крикнул он через вскипевшие детские слезы, такие смешные в почти уже сорокалетнем мужчине.
Тухломон остановился и осклабился зубками, на которых он, по особой договоренности с мраком, проращивал новые разновидности кариеса.
– Кисик, кого теперь волнует, что ты не сражался со злом? Главное, что зло с тобой сражалось!.. Но все уже в прошлом! Чао, бамбино! Сверли зубки и не скучай!
Он пакостно подмигнул Бурлакову наглыми глазками, щелкнул пятками и исчез.
