Год дракона (СИ) - "Civettina" (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Живя в детдоме, я часто мечтал о собственной квартирке – небольшой и уютной, моей берлоге, где я буду чувствовать себя в безопасности и покое. Я мечтал украсить ее безделушками вроде плакатов и забавных статуэток, я мечтал затаиться в ней так, чтобы без потрясений прожить жизнь и спокойно встретить старость.
Но теперь, ощутив на губах вкус путешествий, уловив запах дороги – смесь бензина, грязи и свежего ветра,– я уже не мог помышлять о той жизни, о которой мечтал. Меня опьяняла свобода, новизна и сладкое волнение от предвкушения. И я был счастлив разделить это с братом.
В дороге мы остановились всего два раза: в одиннадцать вечера – заправиться и поужинать, и в восемь утра – заправиться и позавтракать. В полдень мы были уже на Волге.
Машину Вовка припарковал возле супермаркета, а до дома Горыныча, как водится, мы какое-то время шли пешком.
– Горыныч, Женька, это мое все, – говорил брат по пути. – Он мне не только жизнь спас, но и помог на ноги встать. Я тоже ему кое-какую услугу однажды оказал, выручил его в трудную минуту, поэтому с тех пор у нас с ним уговор: просьбы друг друга выполнять во что бы то ни стало. Жень, если со мной когда-нибудь что-нибудь случится – иди к Горынычу, он поможет. И сам никогда не отказывай ему в помощи. Обещаешь?
Мне пришлось пообещать, потому что брат все равно бы не отстал.
Горыныч жил на пятом этаже хрущевской пятиэтажки. Я уже понял, что друзья брата, как и он сам, предпочитают верхние этажи, чтобы можно было слинять через крышу. Когда мы позвонили в дверь, у меня вдруг от волнения забилось сердце. Всю дорогу я гадал, как выглядит Горыныч. Мне он представлялся то растолстевшим от сидячего образа жизни писателем, который курит трубку и дважды в день гуляет с ирландским сеттером; то всклокоченным неформалом в заношенных джинсах и мятой толстовке; то отставным коммандосом, как Вовка, – крепким, немногословным, живущим в аскетических условиях. Однако я был сильно разочарован: дверь нам открыл низенький дядечка за пятьдесят, с большими залысинами на лбу и длинным хвостом седеющих волос на затылке, небритый несколько дней, в трениках с вытянутыми коленками и полинялой майке с Фредди Меркури на груди.
– Привет, Спецназ! – радостно воскликнул дядечка.
– Привет, Горыныч! – ответил брат, и они обнялись. Смотрелось это довольно комично, потому что голова Горыныча была на уровне подмышек Вовки.
– А это… брат твой? – выпуская гостя из объятий, поинтересовался Горыныч.
– Да, Женька.
– Младшой? – он произнес это с ударением на последний слог, что меня покоробило.
– Нет, младшему пятнадцать сейчас. Это средний.
– Здравствуйте, – я протянул руку.
Горыныч пожал ее своей маленькой ладошкой и кивнул за спину:
– Проходите, чего на пороге стоять?
Мы сняли куртки и разулись. И без того маленькая и тесная двухкомнатная «хрущевка» была заставлена всяким барахлом: книжными шкафами, комодами, тумбочками, коробками, столами. Мой громоздкий брат каким-то чудом проходил между этими завалами, не сшибая углы и ни обо что не ударяясь. Он напоминал мне пожарную машину, разворачивающуюся на парковке малолитражек. Я же, хоть и был на полголовы ниже брата и гораздо уже в плечах, дважды врезался – сначала в косяк, потом в торчавшую из-под стола коробку.
– Чайку с дороги? – Горыныч, не дожидаясь ответа, отправился на кухню.
– Мне без сахара! – крикнул ему вслед Вовка и уселся на диван. Между полкой, которая над ним висела, и его головой остался зазор сантиметра в три. Я с замиранием сердца представил, что случится, когда брат резко встанет.
– Падай уже! – он похлопал рукой рядом с собой, и я осторожно сел.
– Я его себе не таким представлял, – шепотом произнес я.
– Осторожней, у него хороший слух, – предупредил Вовка.
– Слух хороший, но я не обидчивый, – отозвался с кухни Горыныч, и у меня непроизвольно рот открылся: мало того, что я сказал фразу шепотом, так в комнате еще работало радио. Чтобы не ляпнуть случайно чего-нибудь лишнего, я решил помолчать. Вовка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана, видимо, отдыхая после дороги.
Горыныч нарезал бутербродов, достал маринованных огурчиков, полпирога с курицей и несколько подсохших кусочков сыра. Чай же он заварил ароматный, с чабрецом. Мне после сладких и еле теплых детдомовских помоев любой запашистый чай казался верхом вкусовой пирамиды.
– Как добрались? – составив еду на коробку из-под телевизора, поверх которой лежала доска, Горыныч придвинул импровизированный стол к нам.
– Нормально, – Вовка взял чашку и отпил. – Давай сначала с делами разберемся, а потом душевные беседы.
– Обожаю Ермоленко! – Горыныч хлопнул в ладоши. – Хватка что надо. Не зря его все Спецназом зовут: своего не упустит.
Вовка никак не отреагировал на комплимент. Горыныч кряхтя встал и скрылся в соседней комнате.
– Ешь давай, ужинать будем черт знает когда, – брат пихнул меня локтем.
– А ты? – я несмело взял пирог.
– Я поохотился, могу не только не спать, но и не есть.
– Хорошо поохотился? – Горыныч нарисовался в комнате с серым конвертом в руках.
– Так себе, – поморщился брат. – Лярва. Хоть и жирная, но…
– Такому богатырю, как ты, надо валькирий и демонов жрать, а ты себя диетами моришь.
– А что Кот? Ничего не слышно от него? – сменил тему Вовка.
– Что от него должно быть слышно? – удивился Горыныч.
– Он там что-то про радиацию говорил. Не проявлялся больше?
– Я после ранения о нем вообще ничего не слышал. И про Бешу тоже.
Вовка понимающе кивнул и задержал взгляд на конверте.
– Да, конечно, – спохватился Горыныч и передал ему конверт. – Вот, как просил.
Вовка вынул оттуда паспорт и, раскрыв, прочитал вслух:
– Борчиков Евгений Сергеевич. Нормально.
Далее он вынул загранпаспорт и водительские права. Все были на имя Евгения Борчикова и имели мою фотографию. Где Вовка умудрился ее достать – одному богу известно.
– Дурацкая фамилия, – вздохнул я.
– Зато искать не будут. Проверил всех двойников – в базах не значатся, – с гордостью заявил Горыныч.
– Вот и славно! – Вовка передал конверт мне, чтобы я изучил свои новые документы, а сам достал из заднего кармана джинсов узкий почтовый конверт, свернутый пополам, и протянул мужчине: – Пересчитай.
Горыныч вынул стопку пятитысячных купюр и молниеносно пробежался по ним пальцами.
– Тридцать два косаря! Это больше, чем надо, – подытожил он в итоге.
– На горючее тебе, – отмахнулся Вовка. – Ты меня правда очень выручил.
Горыныч хитро прищурился и унес деньги в комнату, откуда приносил документы. Вернулся он с толстой и потертой книгой. Я, грешным делом, решил, что это какая-нибудь Большая медицинская энциклопедия.
– Это тебе, Жень, – он протянул книгу мне с таким видом, словно это был торт, а я – именинник.
– Спасибо, – я принял подарок.
Он был довольно тяжелый. На кожаной обложке золотым теснением был выдавлен какой-то символ, который потемнел от времени и грязи.
– Что это такое?
– Кулинарная книга. Ты ведь мастер по этой части, – Горыныч сделал жест рукой, как будто что-то помешивая.
Я бросил вопросительный взгляд на Вовку, но тот с невозмутимым видом потягивал чай.
– Ты не сказал ему? – то ли удивился, то ли расстроился Горыныч.
– Что я должен ему сказать? Я сам ничего не знаю, – пожал плечами брат.
– Знаешь!
– Я не уверен.
– Это ясно как день!
– Пусть Шу скажет, – отрезал Вовка.
– Когда ты будешь жить своим умом?! – всплеснул руками Горыныч. – Ничего сделать не можешь без чьего-то одобрения. То Шу ему, видите ли, скажет, то Кот про радиацию сообщит! Ты сам себе хозяин, а не Шу и не Кот!
– Я не мастер в таких делах, ты знаешь, – Вовка помрачнел. – Я еще многого не знаю, а Шу и Кот – знают. И поэтому я хочу быть уверенным, что не ошибаюсь. В нашем деле ошибаться нельзя.
– Ты Спецназ, а не сапер.
– Это одно и то же. Война везде одинакова.
