Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Ханнан Мосаг объявил это гнуснейшим пороком Эдур. Старики и мертвецы первыми шепчут слово «месть». Старики и мертвецы — у одной стены, и если мертвецы стоят к ней лицом, старики стоят спинами. За той стеной забвение. Они говорят о прошлом и чувствуют потребность вести юнцов старыми путями, только чтобы придать значение всему, что они узнали и совершили.
Отныне кровная месть запрещена. Месть — преступление, ведущее всю кровную линию к безжалостной казни.
Тралл Сенгар стоял над трупом в тени дерева и видел, как его брат Рулад идет в лес. Незаметно крался он от окраины села в этот темный час, скользя словно призрак.
В лес, на северную дорогу. Ту, что ведет на кладбище, избранное для погребения воина племени Бенеда.
Туда, где стоит в ночном бдении одинокая девушка.
«Это может быть попыткой… обреченной на провал. Или очередной встречей из многих. Ее не предсказать. Все женщины непредсказуемы. Но не он. Он опоздал на войну, потому его пояс пуст. Видно, решил омыться кровью иным путем.
Потому что Рулад должен выигрывать. Во всем. Это вершина его жизни, узкий путь, который он сам себе проложил. Каждый косой взгляд — не важно, настоящий или вымышленный — рождает в нем дикий крик о собственной второсортности.
Рулад. Все, достойное борьбы, достигнуто без борьбы. Всякая борьба — это сражение с собственной мнительностью. Честь не нужно преследовать, как все другие блага жизни; она сама ищет встречи. Миг столкновения — вот миг познания истинного себя».
Попытка. Которую она отвергнет с гневным блеском в очах.
Или… сплетение рук, горячий пот в темноте. Измена.
А он не смеет пошевелиться, не может оставить свой пост над безымянным воином из Бенеды.
По обычаю брат Фир сковал меч. Он встал перед Майен, положив клинок на тыл предплечий. И она на глазах у всех ступила вперед, чтобы принять оружие. Унесла в свой дом.
Обручение.
Через год после этого дня — осталось пять недель — она должна выйти из дома с этим мечом. Затем выкопает клинком канавку у порога, закопает меч в землю. Железо и почва, оружие и дом. Мужчина и женщина.
Брак.
До того дня, как Фир предложил меч Майен, Рулад даже не глядел на нее. Был слишком молод? Нет, ведь Эдур отличаются от летерийцев. Год для Эдур — что день для летерийца. Среди дочерей высокородных семейств было немало красавиц. Однако он положил глаз на нее — только после того, как это сделал старший брат.
И все пошло не так.
Он мог оставить пост. Воин Бенеды — не то, что воин Хирота. Пережеванный морем труп, покрытый медью, не золотом. Он мог бы встать на след, прокрасться под покровом ночи.
Чтобы обнаружить что? Именно этот вопрос вгрызался в его разум, словно острый зуб.
«Стоит ли? В такой темный час…»
Глаза Тралла медленно расширялись. Из леса показалась фигура. Он уставился на нее. Тяжело застучало сердце.
Существо приближалось. На губах его черная кровь. Кожа бледна и слабо отражает лунный свет, испачкана грязью, покрыта какой-то плесенью. У каждого бедра пустые ножны из полированного дерева. На груди обрывки доспехов. Оно было высоким, но сутулым, словно рост стал для него наказанием.
Глаза — как горящие уголья.
— Ах, — пробормотал пришелец, оглядывая груду листьев, — что здесь такое? — Он говорил на языке ночи, близком наречию Эдур.
Дрожащий Тралл заставил себя шагнуть вперед, перехватить копье обеими руками. Железное лезвие нависло над трупом. — Он не для тебя, — проговорил воин; в горле саднило, и оно как будто стало слишком узким.
Бледное привидение глянуло на Тралла, и его глаза на миг вспыхнули еще ярче. — Тисте Эдур, ты меня знаешь?
Тралл кивнул: — Призрак тьмы. Предатель.
Желто — черная улыбка.
Тралл отпрянул, когда пришелец шагнул к нему, а затем склонился над листьями. — Изыди прочь, дух, — сказал Эдур.
— Или что?
— Я подниму тревогу.
— Как? Твой голос сейчас — лишь слабый сип. Горло прихватило? Ты с трудом дышишь. Это не предательство ли делает тебя больным? Ладно. Я забрел далеко и не намерен забирать себе доспехи этого мужа. — Существо выпрямилось. — Отойди, воин, если не хочешь задохнуться.
Трелл остался на месте. Воздух с шипением сочился сквозь перехваченное горло; он чувствовал, как начинают слабеть ноги.
— Ну — ну, среди Эдур никогда не было трусов. Держись, воин. — Пришелец отвернулся и пошагал к лесу.
Благословенный вдох, затем другой. Голова кружилась. Тралл оперся на копье. — Стой!
Предатель снова повернулся к нему лицом.
— Это… такого раньше не бывало. Стража…
— Сталкивалась лишь со злыми духами земли, — кивнул Предатель. — Или, говоря более патетично, с духами лишенных корней деревьев Чернолеса, спаянных с плотью ради… чего же? Ради ничего. Такова жизнь. В мире мириады сил, Тисте Эдур, и большинство из них слабо.
— Отец Тень заключил тебя…
— Да, и там я остаюсь. — Дух снова жутко ухмыльнулся. — Но не во снах. Невольный дар Матери Тьмы, напоминание, что она ничего не забывает. Напоминание, что и я ничего не должен забыть.
— Это не сон, — сказал Трелл.
— Он был разрушен, — произнес Предатель. — Очень давно. Осколки, разбросанные по полю битвы. Почему кто-то желает их? Эти куски никогда не соединить. Каждый из них ныне замкнут в себе. Так что я удивляюсь, что он с ними сделал?
Дух скрылся в лесу. — Это, — прошептал Тралл, — был не сон.
Удинаас открыл глаза. Во рту и в носу оставался густой дух трупа, в горле скопилась мерзкая слизь. Над головой длинный, скошенный потолок хозяйского дома, грубая черная кора, сквозь щели проглядывает желтоватый свет. Он неподвижно лежал на одеяле.
Уже утро? Он ничего не слышал. Ни голоса из соседних комнат. Но это мало о чем говорило. Часы перед подъемом луны молчаливы, ведь это часы сна. Завтра предстоит починка сетей. И надо свить несколько веревок.
«Может быть, это истина безумия: разуму нечем заняться, кроме составления списка мирских забот, хилых доказательств собственного здоровья. Чини сети. Вей канаты. Видишь? Я не потерял смысл жизни».
Кровь вайвела ни горяча, ни холодна. Она не ярится. Удинаас не чувствовал перемен в теле. «Но чистая кровь моих мыслей, о да, она загрязнилась». Он откинул одеяла и сел. «Тогда это тропа, и я стою на ней. Пока не придет миг».
Чини сети. Вей канаты.
«Вырой яму для воина Бенеды, который открыл бы глаза, будь они у него. Увидь не черноту сковавших его монет. Не синий воск, не спаявшиеся с ним листья морока, их мокрые черные пятна. Вместо этого увидь… нечто совсем иное».
Вайвелы вились вокруг драконов. Он это видел. Словно гончие вокруг хозяев, ждущие, когда их спустят с поводков. «Теперь я знаю, зачем был там, где был. И где ответ на вопрос, который только шепчет ночь — нет, это не шепот, это вой. Охотничий клич самой Тьмы».
Удинаас понял, что вокруг враги. Не как летериец, обреченный на пожизненную неволю. Не эту угрозу чуяла новая кровь здесь, среди Эдур, близ Куральд Эмурланна.
«Подозреваю, Пернатая Ведьма подошла бы лучше. Но Мать Тьма действует непостижимо, даже в таких делах».
Он прошел в большую комнату.
И лицом к лицу столкнулся с Уруфью.
— Не время бродить, раб.
Он видел, что она трепещет.
Удинаас упал на пол, уткнул лоб в истертые доски.
— Приготовь плащи для Фира, Рулада и Тралла, они уйдут ночью. Успей до восхода луны. Еда, питье на завтрак.
Раб мигом вскочил на ноги, но она остановила его движением руки. — Удинаас, сделай это сам, никому не говори.
Он кивнул.
Тени уползали из леса. Взошла луна, мир — тюрьма для истинного отца Менандоры. Он заперт внутри. Древние битвы Отца Тень сотворили этот мир, выковали многие его черты. Скабандари Кровавый Глаз, стойкий защитник от фанатичных слуг жестокой веры, рядись та вера в поглощающее черное или в ослепляющее белое. Его победы — а им погребен Брат Тьма и заключен под стражу Брат Свет, там, в далеком, обнесенном решеткой небесном мире — это дары не только Эдур, но всем, кто живет хотя бы один день, чтобы умереть на закате.
