Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава) (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– Нет, ни с кем не дружу, – подтвердила она.
– А эти девочки, с которыми ты вчера, они кто?
– Даша – певица, в ночном клубе поет. А вторая… – Маша припомнила Дашину характеристику красивой брюнетки. – Она бизнесом занимается. И не совсем девочка – ей уже лет тридцать, наверно.
– Ну что, хорошая компания, – одобрил папа, и в его выводе послышалось непонятное облегчение. Он улыбнулся неудачно и неубедительно и заговорил снова, и стало видно, что теперь слова даются ему с огромным трудом: – А ты никогда не слышала, доча, чтобы у вас в группе или в институте кто-то говорил про диггеров? Ну, тех, которые по подземным пещерам лазят.
– Нет, никогда, – тщетно попыталась припомнить та.
– А Маргариту Боец ты знаешь?
– Конечно, она же со мной в одной группе учится. А разве Рита по пещерам? – Исходя из того немногого, что Маша знала о красавице Рите, ту интересовали лишь остроугольные повороты моды, богатые поклонники и ночные клубы. Представить себе, как Маргарита Боец в своих кокетливых, украшенных манерными малиновыми цветами босоножках спускается в какую-то загаженную киевскую пещеру, Маша не могла. – Да вряд ли, – недоверчиво тряхнула она обретенными кудрями.
– А ты с ней близко была знакома, Мурзик?
Отец пронизывающе посмотрел на дочь, как будто не верил ей или не решался сказать нечто важное, не рассчитанное на детей старшего студенческого возраста.
– Нет, мы даже ни разу не разговаривали, – стыдливо призналась Маша. – А что?
– Ладно, Мурзик, ты все равно узнаешь, – безрадостно вздохнул папа. – Сегодня ночью мы нашли твою одногруппницу в Кирилловской церкви. Мертвой. И сумку ее со студенческим билетом нашли, по нему и опознали.
– Как? – вырвалось у Ковалевой. – Риту?
– Убили ее, – мрачно сказал отец. – Эти самые диггеры-сатанисты и убили. У-у, попадутся они мне еще, сволочи! Убью гадов! – Он с ненавистью ударил кулаком по перилам балкона, болезненно вздрогнувшими под его тяжелой рукой. – И запомни, доча, если ты что в институте про них услышишь, сразу мне говори! А если кто, например Красавицкий твой, тебя покличет по подземным ходам разгуливать, – тем более. Поняла?! Никогда, ни за что в Кирилловку ни ногой!
И тут Машино лицо само собой свернулось и заревело.
Она плохо знала Риту, и та никогда не нравилась ей – но она знала ее живой. Смерть до сих пор милосердно обминала Машу – все ее родственники, включая обеих бабушек, были, слава богу, живы и здоровы. И сейчас, издерганная и возбужденная стрессами приятными и не очень, осовевшая от полуночных бдений под черным небом, прибитая Дашиным непререкаемым заявлением «раз хвоста нет, значит, прости, мы не ведьмы», на которое она, спасовав, не нашлась что ответить, – Маша оказалась совершенно беззащитной перед ней. И заплакала в голос, мусоля кулаками глаза и щеки, обо всем том, к чему никак не готовила ее жизнь, предсказуемая, и скучная, и спокойная, как много раз виденный фильм, реплики из которого ты можешь говорить вместо актеров.
Папа попытался погладить ее по голове, но, застеснявшись себя самой, Маша увернулась от его ладони и бросилась прочь, заткнув обеими руками рот, из которого вырывался жалостливый плач.
Владимир Сергеевич вернулся на кухню и, не сдержавшись, люто лягнул ногой невинную табуретку, грязно выматерившись вслух.
– Нет, не надо, Вова, не надо! – завопила мать, вбегая и судорожно хватая его за рукав домашней рубахи. – Она и так уже заливается… Пожалей ее, отец! Пусть лучше Маша будет лесбиянкой, чем старой девой!
Из дневника N
Вы задумывались, способны ли вы убить?
И я знаю, что вы ответили себе на этот вопрос: «Ради защиты собственной жизни, жизни своих детей и родителей…» Но ваше «да» с оговоркой означает одно: вы ничем не отличаетесь от животных. И хищники не убивают без необходимости. Они защищают свою жизнь и жизнь детей. Они просто хотят есть…
И вы разнитесь от них лишь тем, что на ваш основной инстинкт самосохранения наложены тысячи табу. Естественность убийства скована законом, моралью и религией и даже психикой, изнасилованной с самого детства непререкаемым: «Нельзя!»
Но потребность убивать существует в каждом из нас.
«Я убью его!» – бессильно кричим мы в злобе. И десятки нереализованных убийств разъедают нам желудок нервными язвами. И каждое самоубийство – это неудовлетворенное убийство. Потому что мы убиваем себя, не в силах уничтожить другого…
Глава седьмая,
в которой Катя становится очень вежливой
Не сюда ли рвался Гитлер? И зачем в сентябре 1941 г. нас посетил наследник тайных знаний и рыцарских орденов фюрер СС Генрих Гиммлер? …Его визиты всегда преследовали скорее оккультные, чем военные цели.
Держа под мышкой сверток с книгой, Катя, серая и сосредоточенная, со сжатым в нитку ртом, появилась в дверях антикварного салона «Модерн» на Большой Васильковской.
– Екатерина Михайловна, – подскочил директор, уже ожидавший ее у входа на массивном модерновском диване – неизменном и непродажном символе их заведения. – Давненько вас не было! Я после вашего звонка все дела отложил. Вы ж у нас покупательница дорогая и драгоценнейшая…
У директора были седые волосы и моложавые тугие щеки. Он нравился женщинам.
– Я хочу вам кое-что показать, – окаменело сказала ему «дорогая и драгоценнейшая».
– Пожалуйте, пожалуйте, – засуетился тот, вежливо направляя ее в свой кабинет. – Кофе? Чай? Сок изволите?
Старосветские пассажи в его речи, подкупающие нынешнее «купеческое сословие», уже принявшееся рваться в аристократы, были гарантированным способом начислять лишние десять процентов сверх за «чудесную ауру сего заведения». Но «дорогая» ответить ему не «изволила».
Она деловито выложила на директорский стол огромный сверток, хмуро повела в его сторону соболиными бровями и лаконично оповестила седого о цели своего визита.
– Вы, Виктор Арнольдович, профессионал экстра-класса. Что вы можете сказать мне про эту вещь?
Директор понимающе кивнул и начал аккуратно снимать с непредставленной вещи клеенчатый кулечный покров.
– А вы, я вижу, прическу новую сделали, – попытался разрядить атмосферу он. Но клиентка еще больше почернела лицом и промолчала.
Длинные черные пряди были гладко зализаны назад и туго стянуты резинкой: Катя ненавидела, когда волосы мешают и лезут в лицо. Но сейчас у нее были особые основания ненавидеть их вдвойне.
Теперь она понимала, что раздражало ее с того самого мига, как она очнулась возле ступенек музея в паскудном белье и раскромсанных кружевных чулках. И в ее раскаленной голове вдруг завелась слабовольная мысль о жаропонижающем и тихом пуховом одеяле. Она больна, однозначно больна и вымотана до предела! Ей нужно лечь в постель, закрыть глаза, отключить телефон. И все исчезнет…
Но не исчезнет ведь!
Ее волосы – реальность. И ногти, и безумная ночь, и книга, и письмо, и тот, кто прислал его с дрессированной птицей.
Однако стоило ей прочитать само послание, как пугающее ощущение невозможности происходящего исчезло, словно мутная дурь.
«Не бойтесь, Василий не причинит вам зла! Он поможет» – это вполне прагматичное обещание усмирить разгневанного Василия Федоровича в награду за участие в разгульном ночном шабаше моментально привело ее в чувство.
Что ж… Мужчины постоянно влюблялись в Катю, и, появись она на свет во времена инквизиции, ее бы сожгли на костре первой только за то, что, взглянув на нее, они вели себя так, точно облились двадцатью литрами водки и годами не могли протрезветь. И теперь кто-то из них, насмотревшийся американской «Игры» [6], предлагает ей таким инфернально-шикарным способом свой член и сердце – кто-то, возомнивший себя Богом и дьяволом в одном лице, достаточно сильный и обеспеченный, чтобы прищелкнуть лысого борова одним пальцем и выстроить столь сложную игру на шахматной доске.
