Я – паладин! - Косенков Виктор Викторович (читать книги без txt) 📗

– А я и не знала, что ты так здорово играешь, – раздался голос из-за спины.

Леон вскочил. Обернулся.

Герда чуть смущенно опустила глаза.

Она была невероятно хороша. Белая юбка с цветастой поневой, белая рубашка с пышными рукавами и множество лент, что были вплетены в волосы. На голове – венок из трав. Леон вдруг понял, что это те самые травы, которые он носил ей с поля и клал на порог в надежде, что она обратит на них внимание.

Его сердце учащенно забилось.

Сейчас Герда казалась старше. Серьезней. Леон чувствовал себя мальчишкой. Шитые-перешитые штаны, заплаты на рукавах рубахи, нечесаные волосы.

Видя его откровенное замешательство, Герда спрятала улыбку. Подошла ближе.

– Ты тут один?

– Да, – ответил Леон; он глубоко вдохнул, и его окутал, закружил аромат трав и чего-то еще, дивного, незнакомого. – Все заняты подготовкой к празднику. А меня вроде как забыли.

– Меня тоже. – Герда аккуратно пригладила поневу и осторожно села. – Я поначалу матери помогала. Пироги печь. А потом вроде как и не нужна стала. Иди, говорят, погуляй. А чего гулять?..

Леон пожал плечами. Присел рядом.

Ее беспокойные пальцы теребили ленту.

– Ты ведь будешь на празднике? – поинтересовалась Герда.

– Буду. – Леон кивнул. – А ты?

Она не ответила.

Снизу от воды донеслось легкое, едва слышимое хихиканье и перешептывание. Леон вгляделся в заросли ивы и камышей, но ничего не увидел.

– Сыграй еще, – попросила Герда.

Леон поднял было свирель, но остановился.

– Не могу, – ответил он, чувствуя, что краснеет.

– Почему?

– При тебе не могу. Я еще не так хорошо играю.

– А мне нравится.

Она поднялась. Отряхнула юбку.

– Я пойду. Может быть, маме еще какая-нибудь помощь понадобится.

Она вдруг осторожно взяла его за руку. Ее ладошка была сухой и горячей. Леон замер.

– Встретимся на празднике… – прошептала она. – Ты мне потом сыграешь? Хорошо?

Она мгновение ждала ответа, а Леон смотрел на нее, зачарованный ее глазами. И чувствовал себя при этом полным дураком!

Герда отвернулась и побежала к дому.

И только сейчас Леон заметил на ней пояс. Широкий, сотканный из множества нитей, со сложным геометрическим, угловатым рисунком. И его как током ударило! Вот оно что!

Этот пояс значил для женщины то же самое, что для мужчины – нож. Вот почему ее пустят на праздник!

Глава 19

Роль стола выполняла широкая и длинная-длинная скатерть, расстеленная прямо на земле, прогретой летним солнцем. Сюда с каждого двора сносилось угощение. Кто-то нес пироги с мясом, с требухой, с рыбой, со специально засоленными грибами, с яйцами и луком. Кто-то на небольшой тележке вез соленья, капусту, грибы, моченые яблоки. На костре жарился поросенок. С него срезались куски сочного мяса, клались на блюдо. А с другого конца источал дивные ароматы печеный гусь. Его печенка лежала отдельно, специально для отца Тиберия. Там же лежит холодное, маринованная с барбарисом говядина, такая нежная, что есть ее надо прямо так, сырьем, а она буквально тает на языке. Рядом примостились карпы. Большие, целиком зажаренные в масле с какими-то особыми травками, которые и днем с огнем не достать! Но сейчас можно. Сегодня каждая хозяйка старалась приготовить что-то особое, самое вкусное, чтобы потом еще год все вспоминали и облизывались. И кем-то принесена и поставлена большущая миска с сотовым свежим медом, лесным, душистым, золотым. Да еще плошка с земляникой, ранней, но невероятно сладкой, пьянящей. Большие кувшины с вином, легким, душистым, и с хмельными медами, сладкими, шипучими, валящими с ног.

Скатерть накрывалась без всякой системы. Жареная птица тут соседствовала со сладкими пирожками, а блины с разнообразнейшей начинкой лежали рядом с большой, пышной кулебякой и свиной головой.

Это было настоящее дикое, варварское пиршество!

Поговаривали, что на таких праздниках нет-нет, да встретишь незнакомого человека, отдаленно похожего на твоих родичей, знакомых, друзей. Вроде бы и из твоей деревни, а вроде бы и нет. И такой уж он веселый, радостный! Так искренне смеется, пляшет, что и сам ты поневоле заражаешься этим весельем, безудержным, плещущим во все стороны. Это духи плодородия выходят в эту ночь к людям и празднуют вместе с ними. И дети, что рождаются после этого праздника, – крепкие, здоровые и удачливые.

Так говорят.

Одевались тоже ярко, в самое красивое. Но не как на свадьбу, пышно, тяжело, а наоборот, все легкое, летящее, с множеством лент. Головы украшали венками. И все были равны. Пили, ели с одного стола, из одной посуды. Громко разговаривали и так же громко смеялись.

Но пуще всего было ожидание.

Именно оно маленькими иголочками покалывало спину. Щекотало.

Вот-вот. Уже скоро… Еще чуть-чуть подождать…

И день казался бесконечным. И приготовления долгими. А люди неторопливыми.

Солнце медленно, медленно опускалось к горизонту. Вот уже коснулось леса. Вот ушло ниже. Небо из голубого сделалось розовым, потом оранжевым!

Все взрослое население деревни собралось на холме.

Леон обеспокоенно всматривался в лица. Герды нигде не было видно. Неужели не пришла?

Вскоре у подножия показался отец Тиберий. Осторожно опираясь на посох, он поднимался вверх.

Четверо молодых парней из тех, что только в прошлом году справили свадьбы, с веселым хохотом побежали вниз. Двое несли широкий дощатый помост.

– Уйдите, охальники! Ой, уйдите! – шумел отец Тиберий и замахивался посохом.

– Мочи нет ждать, святой отец! – крикнул один.

– Уроните же, дикари!

Они кинули на землю помост, завели на него священника. Осторожно подняли. Испуганно охнула женщина в толпе. Но Тиберий стоял ровно, опершись на посох. Улыбался.

Парни несли его аккуратно, двигались в шаг, стараясь щит не качать. Поднялись все быстрее, нежели бы добрался Тиберий самостоятельно. И с почетом.

Отец Тиберий вышел во главу стола. Все встали, пододвинулись ближе. Тут была вся деревня. Множество лиц смотрело на него с ожиданием, с улыбками. С верой. Именно он, священник, должен был начать празднование. Без этого никак.

Тиберий стоял лицом к солнцу. Оно оранжевыми струями окрашивало его скулы. Ласкало. Это было настоящее, летнее чудо. В этот миг старый, одной ногой в могиле, священник казался снова молодым, полным сил. Еще жить и жить.

Он поднял посох.

– Блаженны те, кто предается радости и веселью на этой земле, потому что горестями и несчастьями полон человеческий путь. В муках рождается он, в тяготах и трудах живет, в муках же и умирает. И коли впадет он в уныние, то лишь умножит количество скорби в мире. А это – грех. Потому что не для горести допущен человек в этот мир. И не для того, чтобы скорбеть, печалиться и муку терпеть. А чтобы радоваться и творца радовать, чтобы делать эту землю чище да лучше, а людей вокруг себя веселее да духом светлее. Всякое же горе есть происки духа нечистого, бесовской натуры. Потакать ей не след. И всякой тяготе противоречить должно. Живите в радости! Живите для радости! Плодитесь и размножайтесь!

Он ударил посохом в землю.

Ему поднесли румяный, свежий каравай.

– Благословляю этот хлеб! И все яства эти! И напитки! И людей этих! Все, что ни делают они в этот день и ночь, благословенно!

Он отломил кусок от каравая и передал его дальше. Все отламывали по кусочку, ели, пока молча. Сосредоточенно, чтобы почувствовать вкус общего на всех хлеба.

Священник взял со скатерти большую, глубокую чашу. Туда из специального меха налили вина. Красного и яркого, как кровь.

Отпив немного, Тиберий пустил вино вослед хлебу. И снова каждый сделал глоток.

Вина не доливали, но удивительным образом терпкой сладко-горькой влаги хватило всем. И когда чаша вернулась в руки к священнику, он перевернул ее, и все увидели, что она пуста.

И тогда все закричали, загомонили, засмеялись! Чудо ведь! Пусть и небольшое, а все же! Хорошо, когда праздник начинается с чуда.