Дни войны (СИ) - "Гайя-А" (книга жизни .txt) 📗
— Клянусь!
— Эттиэль умер несколько часов назад. Я любил этого мерзавца: он один из немногих, кто хотя бы старался соблюдать закон. Мы лишились военного судьи. Я вижу на его месте тебя.
Хмель, едва держа себя в руках, поклонился. Он не стал спрашивать о деньгах, так как знал плачевное состояние казны. И Ильмар Элдар не напомнил своему Хранителю о том, что повышения жалованья не предвидится; разве что с приходом в Элдойр войсковая казна раскошелится на нужды советников и воевод: очевидно, что тех из воинов, кто не верит в присягу, привлекут деньги — в них верят все.
— Господин мой видел что-то? — осторожно осведомился Гельвин у правителя, опасаясь намекать на знаменитое предвидение. Оракул улыбнулся, и улыбка заставила его пышную бороду прийти в движение. Кое-где даже проявились поблекшие от времени синие татуировки на впалых щеках.
— Нет. Я вижу и сейчас; вижу, что из всех Хранителей лишь ты не покидал меня, когда у нас была вода, финики, курага и мамалыга на завтрак, обед и ужин. Помню, что твоя сестра и твоя мать доили диких коз для меня, когда и мамалыги не хватало; помню, как ты учил читать моих внуков и правнуков; знаю, как ты отдавал последнее, что было у тебя, чтобы вооружить моих воинов… не думай, что мое знание лишит благодати твою милостыню.
— Но судье зачем такие качества? — осторожно поинтересовался Гельвин, и Ильмар Элдар нахмурился.
— Не испортился ли твой слух? Не засыпало ли пылью твои глаза? Хмель!
— Здесь и внимаю, господин.
— Если ты не продавался тогда, когда был голоден, и я знал все трещины на твоих ребрах… так продашь ли себя сейчас, когда мы хоть сыты, хвала Всевышнему? — Оракул обменялся с любимым учеником улыбками, — а мне нужен хороший судья.
Он не сказал «Потому что мне почти никому нельзя теперь верить», но Гельвин ясно услышал эти слова, сказанные прямым взглядом глубоких черных глаз.
— Иди к своей семье. Эй, Таби! Передай Гельвину баранины; празднует сегодня.
— Повинуюсь, государь; наилучшие поздравления, лорд Гельвин.
Оставив бараний окорок и шейку у котла, Хмель отошел от становища. «Лорд»… он сам себе усмехнулся.
В Элдойре были лорды без земель и были без войск, были даже и очень бедные, но чтобы все это вместилось в одного — нет, подобного прежде Хмель Гельвин не слыхивал.
Гордость, страх, опаска, отчаянная надежда — все смешалось в сердце Наставника, пока он, окончательно лишившийся сна, молча смотрел на степь, раскуривая свою трубку. Он старался подавить в себе всякий намек на сомнение и стать сильнее и мудрее; за одну ночь убедить себя в собственных глубоких познаниях, способных помочь ему рассудить тяжбы, примирять супругов, делить трофеи… но прежде всего — ему следовало восстанавливать военный суд.
В прежние времена это был бы титул Наместника, а княжий титул значил бы земли, столицу княжества, и все земли, и, хотя титул сейчас ничего и не значил, Хмель испытывал глубочайшую радость.
Хмель Гельвин, принимая на себя столь тяжелую задачу, должен был в очередной раз поменять свою жизнь. И он переживал — не за себя; за Гелар, за племянников, за брата и за Милу, конечно. Бесцельно прогуливаясь по ночному становищу, Гельвин дошел до шатров ее высочества и полководца, и увидел издалека заметную статную фигуру Ревиара. Он точно так же задумчиво смотрел вдаль на запад, раскуривая трубку.
— Не спится? — поприветствовал его тихо Хмель, подходя, — о чем думаешь?
— Горы стали совсем близко, — кивнул Ревиар Смелый на Кундаллы, темнеющие на западном горизонте, — скоро начнутся настоящие, большие бои. Придется посылать отряды под зелеными знаменами, разворачивать госпитали. Недобор в штурмовых войсках, и мало порядка во всех остальных…
— Штурмовые? Ты хочешь пойти на Юг? Побойся Бога, нам бы Элдойр удержать.
— Она уверена, что я успею провести войска через город, — кивнул едва заметно в сторону шатра полководец, и друзья замолчали, щурясь вдаль.
Хмель учился у Латалены и вместе с ней в свое время; он знал ее невероятный ум и ее способность к предвидению, ее безупречную интуицию. Но не мог он не заметить также и зависимость леди Элдар от мнения семьи, которая всегда подавляла ее способности. Латалена была беспощадна и хитра, когда речь шла о собственности трона — и все же ее отец не доверял ей.
— Государь Ильмар передал мне пост военного судьи, — высказался и Хмель после нескольких минут тишины, — скажи мне, что делать. Научить горцев порядку — за пределами моих возможностей. Пьянство в войсках — самая малая неприятность. Если они отправятся на Юг, то разграбят все, до чего дотянутся, разорят все деревни от Флейи и до Мирмендела. Посмотри, что они везут с собой: у половины добро ворованное. Что мне, вешать их, что ли?
— Ты не можешь быть миролюбивым сейчас, — жестко отрезал его друг, — Суди за уклонение, за разбой, за насилие, а за воровство… что ж поделать. Я бы их не винил.
Честность между лучшими друзьями сблизила их очень давно, и сейчас Хмель отчаянно нуждался в откровенности.
— Тогда отдай приказ. Вели грабить — потому что казна пуста.
— Я прикажу, — заверил Ревиар с кровожадной усмешкой, — о, клянусь костями отцов, прикажу, и они послушаются! Если мы сегодня разрешим грабеж — завтра избежим смертоубийства; если сегодня закроем глаза на их жестокость, завтра избежим большей жестокости.
— И ради того, чтобы увидеть это «завтра» ты, конечно, готов утопить Юг в крови, — Хмель прищурился.
— Да, — просто ответствовал его друг, заглядывая Наставнику в глаза, — да, готов. Но не для себя.
Хмель повернул друга лицом к себе.
— Латалена Элдар не может решать за всех.
— А с чего ты взял, что…
— Я тебя знаю. Ты всегда поступаешь по-своему. А на Юг сейчас отправиться — безумие. Не твое это решение. Или ты безумен?
— А Латалена? — и Ревиар упрямо сжал губы.
Спорить с ним о принцессе Элдар было безумием в любом случае.
— Я свое слово сказал, Ревиар. Подумай тогда о Миле. Она должна получать звание на днях.
— Но это же не значит, что она отправится воевать, не так ли? — усмехнулся Ревиар, — а это зависит от тебя: порекомендуешь ты ее кому-либо или нет. Но я рад, что она получает звание. Я действительно рад. Мне просто нужен большой повод. Для… ну ты знаешь… это обычаи, — он сделал неопределенный жест рукой, — сватовство, помолвка…
Хмель промолчал.
— Если еще один год она просидит дома… как я выдам ее замуж? Она уже сейчас…
— Я слышал, — оборвал его быстро Хмель, — не повторяй.
— А мне слышать «залежалый товар» про свою дочь куда как больнее, — спокойно произнес Ревиар, — ее мать была девочкой, когда вошла в мой дом. Играла в догонялки с детьми служанок Латалены. Постоянно забывала причесаться и не носила украшений. Никогда не думал, каково это — жениться на ребенке?
Гельвина передернуло.
— Не знал, что Гильдит была ребенком.
— Сначала мне пришлось научить ее одеваться, потом дождаться, пока она хоть немного подрастет, потом родилась Мила… не успел я вздохнуть, а она уже умерла. Испарилась так же легко, как появилась. Знаешь, эта легкость обманчива. Легкость — прямое последствие того, что с ней я не мог даже говорить. Кельхитское наречие учила с трудом, больше, кроме родного, не знала ни одного. Даже на ильти два-три слова не задерживались в ее голове. Считать умела до пятидесяти…
Он замолчал, отвернувшись; голос его оборвался.
— Идти на Юг, Ревиар, будет самоубийством.
