По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Так вот, именно тогда я прикупил с рук «Молот ведьм», и самое смешное, что в тот момент я был уверен, что покупаю забойный триллер. Тем более что обложка была украшена какой-то слегка одетой фигуристой дамой. Каюсь, но во многом именно эта дама и стала причиной покупки. Когда я пришел домой и, сотворив группу бутербродов, решил совместить приятное с более приятным, у меня ничего не вышло. Страшная книга. Ненавистью страшная.
А упомянутый трактат был страшен отстраненностью и каким-то детским любопытством. И множеством новаций, привносимых в базовую технику. И потрясающими по художественному исполнению иллюстрациями. И такими же атласами по иглоукалыванию. Болевому. И потрясающе, но уже с точки зрения инженерной, остроумными, пыточными агрегатами. Эта книга вызывала рвотный рефлекс именно своим нечеловеческим отношением к человеку.
И «Семечко барбариса». Потрясающие стихи. О любви. Бездна нежности. Бездна любви. Ко всему сущему. Когда я прочел первые несколько сонетов, то обнаружил, что лицо мое мокро от слез. По словам Тиваса, это естественная реакция любого человека. И его в том числе.
– Для вагига главное – новые ощущения. А каковы они – это значения не имеет. У них не одна сущность. Сотни.
Они могут часами вести философские диспуты, лечить безнадежно больных и спорить о методах гравировки по металлу и тонкостях его закалки в телах людей разных возрастов. Но при этом они не Зло. Они нечто вне Добра и Зла. Обреченные на вечность, они подобны стихиям. Но бывают человечнее людей.
– А убить их можно?
– Можно. Очень трудно. Но можно. Я ведь не зря учил тебя бросаться на деревья с мечом. Вот только так и можно. Их может сгубить магия. Они могут умереть от горя. Да-да, ты не ослышался. От горя. Их может убить яд. Но, и это самое важное, с ними можно договориться.
Вагиги уже давно поняли, что с людьми лучше договариваться. Им, может быть, и любопытно исследовать одного или убить десяток, но они знают, что смертны. А люди. Люди неистовы в достижении своих целей. Многие сотни лет вагиги предпочитают договариваться. Они могут порой вдрызг разругаться с лордом, но с сюзереном – никогда. Хотя бы потому, что жуткие индивидуалисты, они могут еще собраться для диспута о каком-либо философском понятии, для научного спора, но никогда никто из них не признает правоту другого. Ни словом, ни действием. Может быть, потом, в своей высокогорной твердыне. Наедине с собой. Признать же чье-либо превосходство... Я даже не говорю о главенстве. Превосходство. Это даже не против их природы. Это вообще в какой-то другой плоскости понятий.
Нет никого, кто в одиночку бы выстоял против многих. А выстояв против многих, не выстоит против множества. А выстояв против множества, не устоит перед великим множеством. Если же устоит, то недолгой будет его победа.
Вагиги это понимают. И предпочитают дружить с сильными. И порой обмениваются с ними. Словом. И давши такое слово, очень крепко его держат. Но берегись, если проявишь невнимательность. Мало какой сутяга может сравниться с вагигом в изворотливости. Слушай, что говоришь, и думай, что говорят тебе.
ГЛАВА 10
Но еще через пару дней Тивас наконец решил, что мои воинские таланты достигли необходимых кондиций, и сообщил, что пора выдвигаться.
И наутро мы выступили. Это действительно огромное удовольствие скакать по весенней степи. В смысле скакать верхом, а не как тот Иван-царевич, у которого отобрали скакалку. Самое главное в моем случае, как вбивал в мое сознание Сергей Идонгович, было не задумываться. Потому что стоило мне задуматься о том, как это я хорошо еду, сознание резко пугалось, а носитель его перепуганно сдвигал колени, стараясь удержаться на скользкой и не в меру подвижной спине. Конь, естественно, воспринимал инстинктивное движение как критику в свой адрес на тему неторопливости движений и, как истинный друг человека, стараясь искоренить указанные недостатки, срывался в галоп. Пару раз я успешно грохнулся. Ох и содрогнулась мать – сыра земля.
Поэтому мне приходилось думать об отвлеченном или пытать Тиваса по поводу местных обычаев и традиций, каковых, как вы понимаете, было множество.
Ехали мы по целине, так как дороги не было. Аккуратно объезжая многочисленные рощицы, встречающиеся на нашем пути.
Разок за нами было погнались какие-то люмпенизированные личности, но, как я уже говорил, Тивас оказался знатным лошадником, и скакуны наши, слегка взбодренные шенкелями, легко оставили позади лохматых скандалистов.
Лесостепь постепенно кончилась, и мы уже ехали по саванне, украшенной курганами явно искусственного происхождения, каждый из которых венчала корона из огромных, ярко блестящих в солнечном свете, белоснежных камней. Крепко вбитые в землю, они образовывали эдакие небольшие крепости на каждой вершине. Когда я поделился своими соображениями с Тивасом, он сразу взялся за ликвидацию пробелов в моем образовании.
– Это Обитель Павших. Место захоронения Владык Степи. Степные называют их Отцами Коней. Здесь мы в относительной безопасности. Степные никогда не бьются в обители, а чужих и дикое зверье гонит отсюда древняя магия.
– Ну а мы здесь как едем? Мы ведь чужие.
– Ты опять забыл, кто я.
Действительно, все время забывалось, что со мной путешествует не просто обычный дядька, а Маг и Колдун.
Причем Великий. В общем-то в подтверждение своих званий он никаких действий не предпринимал. Разве что костер у нас разгорался сам собой, а так, в общем-то, нет.
– Хочешь ощутить? Пожалуйста.
Ничего не произошло. Так же светило солнце, так же шелестела высокая трава, но вдруг стало весьма неуютно. Одновременно хотелось рыдать и мчаться отсюда как можно дальше. И при этом чернейшая меланхолия ухватилась нежной рукой за сердце.
– Ощутил. Больше не надо.
И все прошло. Почти сразу, лишь черная тоска никак не хотела отпускать зубы, но тоже развеялась, согретая теплым солнышком.
– Круто, – оценил я ощущения. – Сергей Идонгович, что-то не обнаружил я в твоем волшебном сундучке упоминаний о таких вот местах. Просвети убогого.
– С удовольствием.
Вообще мой нынешний соратник оказался приятнейшим собеседником. Интеллигентным таким доцентом, когда не орал на меня на тренировках. Орал невоспитанно. Как выяснилось, сознание будил.
Бывают, знаете ли, такие, приятные преподы. Пожившие, повидавшие, любители охоты, хороших машин и прочих всяких мужских развлечений. Этакие джентльмены. А что надо, чтобы быть джентльменом? Правильно. Надо окончить Кембридж. С одним небольшим дополнением. Надо, чтобы его закончил дедушка. Так вот, у Тиваса, похоже, сходное учебное заведение окончил значительно более ранний предок. И вообще у меня складывалось ощущение, что он приятно расслаблялся в моем обществе, не скованный требованиями жесткой средневековой морали.
– Империя как таковая, – начал между тем Тивас, – образовалась две сотни с малым лет назад. А до этого на ее месте находилось множество малых государств. Активно друг с другом враждовавших. И хотя язык людей, населявших эти страны, был один, резали они друг друга похлеще, чем чужаков.
С юга над ними нависала Степь. Мощное, богатое людьми и магией государственное образование. В те времена мало было стран, не славших дары Отцу Коней.
– Это их император?
– Не только. Отец Коней объединяет власть светскую, духовную и магическую. И в те давние времена был он весьма силен. Весьма, – хмыкнул он. – Равных ему не было. Ни один владыка не мог быть уверен, что наутро под стенами его крепости не загарцуют барласы Отца Коней, чтобы утащить его на веревке в Степь. Откуда возврата уже не было.
– Ух ты, – восхитился я. – Ели они их там, что ли?
– Почти. В жертву приносили.
– Кому?
– Отцу Коней.
– Вот же злобный старичок.
– Раз в день на жертвенник возлагалось сердце воина, а в дни праздников десятки и сотни дымящихся сердец. Считалось, что Отец Конец питается силой павших героев. Но мне думается, что он вульгарно выбивал руководящие кадры, людей, которые могут повести за собой народ. И продолжалось это не одну сотню лет.