Там, где фальшивые лица - Яковлев Олег (читать книги без TXT) 📗
– Тебя что-то не устраивает, Кили, сын Кайни? – тут уж разозлился Ангар. Непутевый всегда очень остро реагировал, когда кто-то недобро отзывался о его неудачливом друге Лори. – Все мы знаем твое хваленое мастерство обращения с этой деревяшкой, так, может, вернешься в Грон-Хелм и снова встанешь в ряды лейданга? Ой, прости… – вызывающе усмехнулся Дортан. – Ты же не можешь. Кого-то изгнали из родного оплота…
– Убью, пещерная крыса!
Кили вскочил на ноги. Его глаза пылали яростью, а лицо налилось багрянцем. Топор взлетел было в широкой руке, но совершить что-либо еще, кроме замаха, он не посмел – ему прямо в грудь глядел заряженный арбалет с двумя парами рогов. Не переставая что-то бормотать себе под нос, Лори стремительно поднял оружие.
– Сядь на свое место, Кили, – приказал Дори Рубин. – Опусти топор и запомни на будущее: не приведи Дрикх, я увижу, что ты еще раз поднял его на братьев. Я, поверь мне, не буду столь милосердным, как старейшины, а скормлю тебя воро́нам, но прежде отрежу твои косицы на бороде в знак позора.
Кили, молча ярясь, опустился на стул. Он не смел перечить Дори, поскольку очень его боялся. И пусть серобородый являлся великолепным воином, ему было всего лишь сорок лет от роду, в то время как Рубин разменивал вторую сотню – уважение и страх перед возрастом для гномов, в большинстве своем свято чтящих древний уклад, зачастую были весомее пудового кулака или остро заточенной секиры.
– Ничего, – еле слышно прорычал Кили, – мой Хег [6] еще напьется крови безумца и предателя традиций…
– Что ты сказал?! – проревел Дори. Кили не ответил.
– Слышал, Вчера? – широко улыбнулся Лори, в его взгляде было отсутствующее выражение. – Он назвал меня безумцем. С чего бы это?
Все собравшиеся знали, что Кили отличается весьма буйным нравом, просто не умеет быть сдержанным в своих порывах и при любом подходящем случае стремится пустить оружие в ход. Возможно, это и стало причиной его изгнания из Глен-Хорта, а может, и не это. Гном предпочитал не затрагивать эту тему, и было известно лишь, что около пяти лет назад старейшины начертали его имя на камне позора и запретили даже приближаться к оплоту родного клана. С тех пор он и мерил своими сапогами просторы королевства людей, а всего седмицу назад стопы привели его в Гортен, где он услышал о том, что Дори по прозвищу Рубин, известный охотник за сокровищами, ищет надежных компаньонов для некоего опасного предприятия. Кто бы сомневался, что Кили окажется едва ли не из числа первых постучавшихся в его двери…
– Может, оставим распри на послезавтра? – проговорил Рубин. – Сейчас нам нужно решить наконец с картой. Кто не желает, кому лень, кому-то, может, слишком весело, другие обижены на весь мир и окружающих – все могут выметаться! Но. Если кому-то здесь нужно золото, закройте на ключ свои болтливые рты и отворяйте их только по делу. Всем ясно? – Гномы закивали. – Итак… Ангар, расскажи нам, будь добр, как попала к тебе эта карта.
Слово взял Непутевый:
– Ну, это очень долгая и запутанная история, окутанная мраком, тайнами и кровью…
– Без предисловий, Ангар, – оборвал его Дори.
– Ладно… – печально вздохнул Дортан. – Итак, прошлой зимой, как раз в канун праздника святого Клодия, один мой знакомый (вы его не знаете), даже не знакомый, а скорее просто осведомитель нашептал мне о том, что кое-где… хе-хе… просто так валяются несметные бесхозные сокровища. За определенную долю в будущем богатстве он рассказал, что один человек (имя его неважно для Дела, назовем его просто господин Вепрь) собирается в скором времени встретиться кое с кем из северян, что обретаются или в Истаре, или где-то неподалеку – мол, они знают, где припрятано кое-что, способное его заинтересовать. В общем, я отправился на встречу и проследил, как господин Вепрь поднялся на чердак одного заброшенного дома по не важному для Дела адресу в некоем городишке на тракте меж Гортеном и Хианом. Там я узнал (спасибо моим чутким ушам и довольно большой замочной скважине), что один из двух северян является хронистом, но не простым, а из тех, что шныряют по королевству и за его пределами в поисках рукописей. Их называют чернильными охотниками. Эти странные люди разыскивают старые свитки и карты, проверяют их ценность и пытаются продать различным заинтересованным личностям. И вот, друзья мои, вы уже могли догадаться, что я стал свидетелем как раз такого обмена. Господину Вепрю был предоставлен клочок бумаги, на котором не было ровным счетом ничего. Тогда он потребовал доказательств того, что ему подсовывают не дохлую крысу, и чернильный охотник тихонько прошептал слова заклинания, проявляющего карту. Вы бы видели в тот миг лицо господина Вепря! Он покраснел, глаза выкатились, рот алчно приоткрылся, и серый язык облизнул враз пересохшие губы. Я уж тут, конечно, сразу понял, что Дело того стоит… В общем, господин Вепрь отдал некоторое количество золота за бумагу, упомянутая бумага была ему вручена, после чего стороны мирно разошлись. Чернильные охотники ушли восвояси, а моим вниманием всецело завладел новоиспеченный хозяин карты. Я стал его личной тенью, следовал за ним по пятам, куда бы он ни направился, подслушивал все разговоры, что он вел, проверял всех, с кем бы ему ни заблагорассудилось встретиться. Я не отставал от него ни днем ни ночью, и вскоре мои труды увенчались успехом. Алчность, как известно, приводит к излишней неосторожности, а господин Вепрь оказался еще тем любителем золота. Небольшой клочок бумажки, казалось, зачаровал его сильнее самой прекрасной из всех красавиц, околдовал сильнее искусной ведовки, завладел всеми его помыслами. Господин Вепрь не расставался с картой ни на миг, он все время желал проверить, там ли его сокровище, хранится ли оно на потертом старом свитке или уже исчезло, как ловко наведенная иллюзия, и ему следует немедленно собираться в погоню за наглыми обманщиками. Когда оставался один, он постоянно произносил тайные слова (и мне удалось разобрать лишь, что там что-то по-гоблински) – проявлял карту, после чего, вволю налюбовавшись, вновь говорил эти же самые слова и стирал все планы. Поначалу я волновался не меньше его – о ловкости и хитрости различных мошенников в нашем Деле ходят легенды. Но через три дня после обмена я понял, что беспокоиться не о чем – если карта проявляется до сих пор, то она подлинна – по крайней мере, не является иллюзией, подлыми происками магии или результатом какого-нибудь фокуса. Далее следует самая главная часть моей истории. Вы никогда не догадаетесь, что я имею в виду, но моя неповторимая ловкость, гениальность ума и изворотливость фантазии…
– Ты похитил карту, – хмуро прервал хвастливые излияния Непутевого Дори. – Обойдемся без подробностей кражи. Что было дальше?
– Дальше… – Ангар серьезно оскорбился – это была самая эпичная часть его повествования. – Эх, я подменил карту и сбежал так, что следы простыли на сухой дороге. Карта была у меня, но она была стерта. Я не мог ее расшифровать, поскольку не знал слов ключа. Я уже думал похитить самого господина Вепря, применить пытки, раздобыть запрещенное зелье правды, из тех, что использует тайная стража, или какую-нибудь магию, упаси Дрикх от подобного злодеяния. Но… – Ангар Дортан важно поднял вверх указательный палец, – я поступил намного хитрее. Я поймал гоблина… Да не простого, а геррге-нома. Каждый из вас, полагаю, знает, что так Гаручи называют своих летописцев и мастеров тайных знаний. Тут уж я не стеснялся – каленое железо, как выяснилось, не во всех случаях является горячо любимым гоблинами. В общем, крики, проклятия, шипение и три таких важных для меня слова… Прошу любить и жаловать…
Ангар подошел к столу и прочитал слова ключа: «Аззарах ур Г’арах». Тут же карта проявилась. Гномы окружили трофей своего товарища.
– Но это еще не все, Ангар, верно? Нам нужно знать, что является предметом Дела.
– Эээ… предметом? – сконфуженно пробормотал Непутевый. Было видно, что Ангар что-то скрывает, что-то недоговаривает. Дори знал его слишком долго, чтобы сразу же это понять. Как опытный предводитель, Рубин осознавал, что, конечно же, не стоит с самого начала распугивать будущих компаньонов предполагаемыми драконами и еще всем, что Ангар решил оставить при себе. А что уж говорить о любви Дортана к приукрашиванию и преувеличению собственных заслуг. Дори не удивился бы, узнав, что Непутевый придумал всю историю от начала и до конца.
