Личный демон. Книга 1 (СИ) - Ципоркина Инесса Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗

— Сейчас я ее покормлю. И сама поем, — кряхтя, поднялась Катерина со своего покосившегося ложа. Дрюня виновато оглядел диван. — Слушай, а ты его никак поправить не можешь? Я пока сварганю чего-нибудь, а ты тут… — И Катя кивнула на безвинно пострадавшую мебель.

Надо отделаться от Анджея хоть на пару часов и расспросить Нааму о подробностях. История о подозрительных личностях с неудобопроизносимыми именами, от которых демоны возвращаются с перебитым хребтом, тревожила.

Чтобы иметь возможность подольше не пускать мужчин на кухню, Катерина затеяла обед из трех блюд, плита полыхала всеми своими конфорками, кухонный комбайн взрыкивал гирканским тигром, нож стучал кубинским дятлом, масло шипело, демон ворчал.

— Я из-за Цапфуэля с Бельтейна ушла. Вижу: зовет его кто-то. Кто-то важный, не откажешься. «Генерал-аншеф ада» его люди прозвали. Дикая мысль — адских духов по табели о рангах именовать, но Агалиарепт и вправду важная персона. Даже ангелы с ним не фамильярничают. Буэр опять же явился, всем головы заморочил, интеллектуал адов. Смотрю — Цапфуэль отключается. Человек Цапфуэля не спит, слушает, а ангел луны как обмороченный — сидит, кивает болванчиком. Неспроста, думаю, это все. Я его царапаю, а он только отмахивается. Не иначе, нарочно усыпили. И тут заходят эти подлецы, Харут с Марутом. Буэр как их увидал, расцвел, будто майская роза, уже без всякого стыда Анджея искушает. И Харут с Марутом — представляешь? — молчат! — Наама вздыбила шерсть на спине и зашипела громче масла.

— Они же вроде предупреждать обязаны: так, мол, и так, вам колдовство на Судном дне боком выйдет? — поддержала разговор Катя, припоминая «тайное знание», нарытое в нете.

— Обязаны! — еще пуще взъерепенилась кошка. — Да это их судьба — предупреждать! Судьба, понимаешь? Если они Буэра не заткнули, значит, что?

— Что? — тупо переспросила Катерина.

— Значит, сговор! Сговор ангелов ада и небес! — Наама в ажитации цапнула кусок свинины из маринада и, не поморщившись, проглотила. Катя не успела ее даже по носу шлепнуть. — А всё ты!

— Я?! — оторопела Катерина.

— Ты! Видно, они знают про наш уговор против Мурмур. Вот и решили: если люди с демонами договариваться начали, то почему ангелам с дьяволами не стакнуться? Мурмур, небось, на все кнопки нажал, какие в его распоряжении имеются.

— Они вас с Анджеем убить попытались? — с тихим ужасом спросила Катя, начиная понимать масштаб переделки, в которую попала.

— Хуже, — вздохнула кошка. — Они нас совратить попытались.

Катерина старательно отогнала непристойные ассоциации и представила себе картину морального растления Цапфуэля и Наамы. Ну ладно, если одурманенного ангела луны с помощью бестолкового материалиста Анджея удалось бы втянуть в нехорошую историю, то совращение демона?.. Как можно растлить демона? Довести до нравственных, добрых поступков?

— Опять ты какую-то ерунду думаешь, — нервно почесала себя за ухом Наама. Подумала и провела языком по мохнатому пузу, сплюнула на пол (Катя поморщилась) и продолжила: — Демоны и так много хорошего делают. По крайней мере вам, людям. Но если взять ангела или демона и засунуть в малый мир, в нганга…

— Нганга — это вудуистский котел с останками мертвецов? — вновь щегольнула познаниями Катерина.

— Это рукотворная вселенная, — веско пояснила кошка. — Страшная вселенная кимбанда, в которой молодые и сильные духи заперты, словно в концлагере. Их держат впроголодь, кормят только в обмен на услуги, от голода они сходят с ума, поедают друг друга и сами себя, а вырвавшись наружу творят зло и ничего кроме зла. И это… совсем молодые духи. Дети, понимаешь?

Катя молчала, не зная, что сказать и как выразить свое сочувствие. От плиты потянуло гарью и Катерина, впервые радуясь тому, что лук пережарен, захлопотала над сковородой.

Значит, вот как мы обращаемся с вольными духами, юными детьми тонкого мира. Хватаем их и запираем в концлагере, среди гниющих кусков плоти. И они с детства видят только падаль, а мы для них не более чем почти-что-падаль, бурдюки со свежатиной, тюремщики и палачи. Каждый из нас — Мурмур, терзающий детей ради выгоды и удовольствия.

— В общем, — серым, бесцветным голосом продолжила Наама, — если дать слабину… если нарушить закон… то можно угодить в нганга прямо отсюда, из ваших северных краев. Высшие силы не брезгуют людским чародейством, когда плетутся заговоры. Как люди не брезгуют нашими интриганами, порабощая слабых. Цапфуэль, конечно, не поместится ни в каком котле. Он слишком силен. А вот я… За мной, оказывается, шла охота. Чтоб ты осталась без защиты и не смогла навредить Мурмур.

— Слушай, а оно мужчина или женщина? — некстати поинтересовалась Катя. — Мурмур эта… или этот?

— Оно дух. Бес-плот-ный дух, — хихикнула кошка. — Нет у него ни пола, ни местоимения.

Бесплотный и бездомный, подумала Катерина. Ни места, ни имения, ни пола, ни крыши над головой. А из мебели — одно только зеркало. В которое, наверное, я запущу Глазом Питао-Шоо, дайте срок. Камень порчи обрушится на волшебное стекло с силой трех богов народа сапотеков. И некому станет учить людей колдовству. Исчезнут шаманы и знахари, бокоры и унганы, ясновидящие и целители. Те немногие, которые действительно что-то могут. Останутся шарлатаны и имперсонаторы, обещающие привороты на любовь и наговоры на деньги, мелкие и крупные жулики, изображающие глубокий транс и выход в астрал… Так оно и будет когда-нибудь. По моей вине. Черт бы тебя побрал, Катя.

— Та-ак, — произнесла Катерина, вспоминая, как угрожающе звучало это слово из уст мамы и бабушки: «Та-а-а-ак!» Слово звенело осой, гудело вечевым колоколом, пророчило беду. — И ты продолжаешь отрицать, что вас пытались убить? Тебя они хотели засунуть в нганга, Цапфуэля — сбить с пути истинного… А с ним бы что сделали за шаг вправо-шаг влево? По-моему, типичное покушение на убийство.

— Да что ты заладила: «убить, убить», — недовольно буркнула Наама. — Человеческий страх смерти — вот настоящие шоры! Пойми ты наконец: смерть всего лишь переход в иное состояние тела. Те-ла. И в другое состояние ума. Более примитивное. С полной потерей памяти. Ну и что? Вполне поправимый ущерб! И если вдуматься, то не ущерб вовсе, а… очистка диска. Для следующей жизни, в которой вы, люди, опять ничему не учитесь! — Демон запрыгнул на стул и уселся с видом директрисы, отчитывающей второгодника. — Смерть отнимает у человека все потому, что человек понятия не имеет, в чем его «все» заключается. Людям кажется: их сущность есть воспоминание о паре тысяч спариваний и паре сотен пьянок. Или наоборот — о паре сотен спариваний и паре тысяч пьянок. И вдобавок кучка имен, которыми можно щегольнуть в разговоре, умение мелко резать лук, водить машину, принимать роды и поливать огурцы.

Катерина покачала головой. Не стоит спорить с демоном — даже из чувства общечеловеческой солидарности. Во-первых, все на плите выкипит и подгорит, во-вторых, вряд ли тощий кошель воспоминаний и навыков — достойная оплата пройденного пути. Должно быть что-то еще. Непременно должно быть что-то еще.

Всплыло в памяти лицо долгожительницы из южной деревушки — безымянное и бесстрастное; равнодушные ответы на вопросы о пережитых войнах, революциях, эпохах, империях — нет, мы люди простые, я всю жизнь готовила-стирала-за курями ходила, газеты читать да телевизор смотреть было некогда… Телевизор! Неужто это жизнь — параллельно эпохе ходить за курями, стирать подштанники и кашу варить?

А Наама тем временем все живописала и живописала участь хуже смерти:

— Зато если тебя во всей твоей мощи, со всеми твоими дарованиями, запихать в общую камеру, где мучаются голодные дети, издыхают немощные старцы, откуда не будет тебе исхода сотни лет… Нет, смерть милосердней, намного милосердней, понимаешь ты, человек?

— Я понимаю.

Кошка осеклась и взглянула на Катю с изумлением. Видимо, ощутила: понимает. Но до чего же прочно сидит заноза страха! Въелась в сознание, вросла. Ноет, а не выходит. И не верится, что жизнь может быть хуже смерти, что смерть — дело поправимое, вроде форматирования диска, надо только понять, что именно смерть форматирует и для чего. Тогда, может, и поймешь, участвуешь ты в собственной жизни, идешь по своей дороге или тебя ВЕДУТ.