Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— С животными не берем. А если человек от него откажется, только чтобы в храм поступить, то нам такое вероломное сокровище тем более не надобно! Поклон вам — и в добрый путь!
Один из старших жрецов, согласившийся выйти к просителям, сопроводил свои слова энергичным поклоном и указал рукой на дорогу.
Зиэль перегнулся с седла, ухватил за горло тощего старца и выпрямился, вознеся того на уровень глаз. Жрец висел в воздухе, удерживаемый на весу одною рукой могучего воина, и даже не делал попыток вырваться, хотя давалось ему это с большим трудом: руки и ноги его мелко дрожали. Жрец задыхался, но взгляда от Зиэля не отводил, страха не выказывал.
— Говоришь ты дельно и вполне учтиво, поп, но слишком дерзким тоном. Смирению монашескому тебе — еще учиться и учиться.
Зиэль разжал пальцы, и жрец рухнул на дорогу, в густую пыль. Старику было больно, и он выдал это единственным стоном, но он все-таки нашел в себе силы, чтобы подняться с земли, встать на колени и благословить спины удаляющихся путников движением ладони.
— Ну, и что теперь делать?.. — Зиэль задал вопрос и ничего не услышал в ответ, даже Гвоздик перестал пищать, притаился на руках у смущенного и растерянного Лина. — Одно точно знаю, — продолжил Зиэль, — еще пять долгих лет, до твоего совершеннолетия, я с тобой валандаться не намерен, у меня своя жизнь, свои виды на нее.
— Я понимаю, Зиэль. Прости меня, пожалуйста.
— За что тебя прощать, за возраст? Меня бы кто извинил: не ввяжись я тогда ночью спорить с нафами из-за тебя — был бы уже неделю как свободен. Даже куда больше, чем неделю… Может, к Тоху в трактир тебя пристроить? Служкой? Может быть, даже на жаловании? Дело знакомое, легко обвыкнешься? У? Не хочешь?
Лин молча помотал головой, и опять Зиэлю на понадобилось оборачиваться, чтобы понять ответ.
— Но заставить подмигнуть морок… Ты вообще ничего не знаешь о своих родителях? Ни намека, ни знака, ни обмолвки? Нет? Жалко… Вот что я думаю… Лин? Спишь, что ли?
— Нет, я слушаю, я не сплю!
Что-то в словах Зиэля… или в интонациях… что-то вдруг породило надежду… словно бы тонкий солнечный лучик пробился сквозь сплошные зимние тучи… Если бы Лин был постарше и поученее, он бы назвал это предчувствием, а сейчас — просто сердце как бы чуточку разжалось… И Гвоздик засопел, заворочался, устраиваясь поуютнее…
— Вот что я думаю, — повторил Зиэль. — Сегодня я допью, догуляю, девкам-то до завтрашнего заплачено… Завтра пойду в управу, прояснять с повытчиками скопившиеся мелкие недоразумения, суну в лапу кому надо — и за день утолчем все дела… А послезавтра — в путь, нечего нам в Шихане штаны просиживать. Я двинусь на юг, в сторону границы, к владениям маркизов Короны, там тоже есть приятные селения, а по пути заедем к одному моему старинному приятелю, отшельнику. Именно, вот это — хорошая мысль. Ученый муж, книжник, чародей, все дела… Думаю, обидно будет, если помрет по возрасту и никому накопленное не передаст. А тут мы ему ученика подсунем! Ему хорошо, тебе хорошо, и мне свободно. Как тебе моя затея?
Слова Зиэля Лину понравились, предчувствие продолжало невнятно подсказывать ему, что это предложение — лучшее из всех.
— А вдруг и он не захочет?
— Захочет, захочет, не беспокойся. Только не в том смысле, что… Он человек нормальный, не думай… Просто он мне кое-чем обязан по праву стариннейшего знакомства, и ему будет совестно отказать мне, когда я прямо его попрошу оказать услугу.
— Он старый, да?
— Ну… С кем сравнивать… Лет под двести ему, но выглядит вполне бодро. Живет он отшельником, однако служанку держит. Да, всегда рядом с его уединенным логовом служанка живет, постирать, сварить… И всегда в соку служанки, старух не бывает… Сам увидишь. Поехали, что ли? Как ты?
— Зиэль… Ты… Я… спасибо тебе…
— Ты носом-то не хлюпай, ты внятно скажи: согласен?
— Согласен.
— Тогда в трактир, и отдохнем. Погоди… Только в лавку вон в ту завернем, мне нужно бусы какие-нибудь купить, а еще браслетик, чтобы той и другой неодинаковое дарить: бабы такие ревнивые друг к другу, такие завистливые… Вырастешь — сам узнаешь.
И снова дорога.
На прощание Суня и тетушка Тоша с ног до головы переодели смущенного Лина в обновки, и все — в подарок! Очень уж им обеим Лин понравился: дети на постоялых дворах — не частый случай, Тош с Тохой сыновей давно вырастили, да сами одни и остались… Племянница им, скорее, в отраду, чем в помощь… Лин скромный мальчик, с достоинством, неиспорченный, приветливый… А Суне еще рано детей рожать, сначала следует замуж выйти.
Лин понимал, что все подаренное не стоит и малой части того золота, что Зиэль рассеял по трактиру щедрою рукой, но ему было приятно, потому что он ощущал самое ценное из того, что только может быть в общении людском: искренность проявленного тепла. Жалко только, что рубашка у него не черная… Но все равно — темно-серая, без девчачьих узоров. А шапка обычного цвета, серо-коричневая, из толстой бычьей шкуры выделана: летом в ней жарковато, но зато весной и осенью будет тепло, — уверяли его женщины, и сам Зиэль кивком подтвердил их слова… Башмаки у него — те самые, с базара, пояс — змеиной кожи, четырежды сложен и прошит, хоть наковальню подвешивай — выдержит пояс. Но Лину тяжеловата наковальня, да и вовсе не нужна, главное — нож в ножнах, да кошель с тремя большими медяками… Что еще нужно мужчине для путешествия? Кожаная торба у Сивки на хранении, к седлу приторочена, а в торбе той — леденцов десяток, фляга с клюквенной водою, смена одежды и хорошо провяленный шмат соленого, но не перченого мяса цераптора…
Суня еще хотела бантик повязать Гвоздику на шею, но тут уж оба — Лин и Гвоздик — дружно и не сговариваясь выпустили наружу все когти и клыки, да с таким презрением зашипели-зафыркали, что Суня чуть не обиделась на них… Но все равно умудрилась подкараулить Лина у самого порога и поцеловать прямо в нос.
— Счастливого вам пути, сиятельные гости! Мы всегда будем вас ждать! Всегда-всегда! Приезжайте!..
Зиэль вручил стражам ворот медную пайзу, честно вернул, как это ему и было сказано в первый день, однако денежными подачками баловать стражников не стал…
— Обойдутся, да и лень было в загашники лезть. Врет, а приятно.
— Кто врет? — не понял Лин перехода в речах Зиэля.
— Суня. Что, мол, ждать будет всегда-всегда… С неделю попомнит, а потом так… иногда… «А помнишь, тетушка, эти заезжали… не помню как младшего-то звать…»
— Ну да! — не поверил Лин, сердце его тревожно сжалось: Уфина!.. — Я ее всегда буду помнить, почему бы ей меня забывать?
— И ты забудешь, но попозже чуток. А она — непременно и быстро. Лин, тебе надо быстрее взрослеть, парень, и правильно понимать жизнь. Во-первых, трактир — это бесконечный проходной двор, каждый день — лица, лица, лица… И сплошь мужчины, ибо в «Самородке» приличные семейные люди крайне редко останавливаются. А во-вторых, ей в ближайшие месяцы-годы иная забота сердце припечет — жениха искать, а не прохожих почем зря в памяти копить. Так-то.
Лину до смерти любопытно, что понадобилось Зиэлю на холодном юге, но прямо спрашивать он не решается, ибо это неприлично: воин воину сам все расскажет, если посчитает нужным. Или он сумеет правильные вопросы придумать.
День прошел, да другой миновал, Зиэль и Лин в дороге. Что значит — Империя!.. Вокруг безлюдные земли раскинулись, леса и леса, и пустоши меж ними. А поселенцы все никак не распашут эти просторы и не торопятся жить в городах, которые, к слову сказать, в этих краях невелики и редко стоят. Считается, что слишком неуютно и опасно здесь жить: нечисть, разбойники, холодные зимы… Не как на границах, разумеется, но все же… Двухсот лет не прошло, с тех пор, как Империя присоединила Пустой край, отняв его у диких, ныне исчезнувших племен людей и оборотней, а земли так и не хотят расставаться со своим прозвищем: «Пустые» — так и зовутся до сих пор… Но вот что значит — Империя! Могучая, богатая, рачительная к добытому! Край малолюден, а дорога сквозь него проложена — загляденье: ровная, широкая, без ухабов, хоть повозку вези, хоть верхами езжай, не хуже, чем столичный тракт где-нибудь под Океанией… Зато и летучие дозоры здесь огромны — не чета тем, что в обжитых местах: дважды они попадались навстречу, в каждом две полных полусотни ратников, конных и пеших. Как следует обученных, хорошо вооруженных. Одна полусотня по дороге идет в боевом порядке, можно сказать — отдыхает, а вторая — мелкими ватажками, по два-три ратника, прочесывает округу, да при этом постоянно держат друг друга в пределах досягаемости — на глазах или на слуху, всегда в полной боевой готовности. Каждые сутки полусотни местами меняются: одна из отдыха в дозор, другая из лесов и топей — на ровную дорогу, в неспешный шаг, рядом с хозяйственным обозом и полевой кухней, отдыхать…
