Тени сумерек - Белгарион Берен (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Айренар лишился (он надеялся — на время) второго зрения, которое люди называют волшебным, но эльфийские глаза все так же остро видели ночью, а плавание на плоту по быстрой реке напоминало те дни, когда Финрод строил Нарготронд, и он с друзьями сплавлял по Гинглиту бревна для лесов и для обшивки каменных стен. Тогда — тогда можно было посмотреть в темную воду и увидеть реку до самого дна — стеклянисто-темные струи, переплетающиеся, переливающиеся от прозрачности и дымчатого хрусталя до густой, непрозрачной темноты, блеск живого серебра рыбьих спин, спящие под покровом ила матово-черные валуны, переплетение синеватых лент водорослей, тени и отсветы… Теперь вода была непроглядно-темна. И темный по темной воде невидимой реки, плыл плот, и холодный ветер ерошил стриженые волосы эльфа, вглядывавшегося в ночь.
Твердость и тяжесть шеста в руках была приятна — Айренар радовался тому, что может сосредоточить волю и внимание на чем-то вне себя, на деле, требующем силы и ловкости тела. Он наслаждался пьянящим ощущением свободы. Даже холод весенней ночи радовал — он был живым, простым, ясным, а не мертвым, равнодушно-стылым холодом умирающей крепости. Да, Минас-Тирит умерла под властью Тху, который стирал из ее камней память о прикосновении рук строителей, изгонял из покоев и переходов малейший отпечаток прежних хозяев, а стереть это — означало убить и разрушить. Но теперь все кончилось. Где-то — может, даже по берегам — разбежались сауроновы волки, топтали землю орки, но посреди реки было безопасно. Кроме того, через текучую воду к ним не могла добраться никакая нечисть, они не оставляли следов и не создавали шума.
Миновал самый глухой час ночи, выплыл из-за темной гряды на востоке сверкающий Лебедь. Айренар уступил место кормчего и шест Эсгелю-Тростинке, а сам завернулся в плащ и лег на доски, закинув руки за голову. Уже поднимался от воды туман, его млечные пряди скрывали звезды. Журчала вода под плотом, поскрипывали бочки и доски, кто-то застонал во сне… Сладкая дрема окутывала, убаюкивала — спи спокойно, не будет снов, терзающих ужасом душу, отдохни, доверься…
Только на миг он закрыл глаза — а когда проснулся, плот уже ткнулся в берег, и солнце ярко било сквозь молодую листву. Но раньше, чем он открыл глаза, на него упала тень.
— Просыпайся, нолдо, — сказал Берен. — Мы отправляемся на охоту.
Накормить нужно было три дюжины ртов, поэтому охотники по двое разбрелись во все стороны от стоянки. Айренар и Берен двинулись берегом реки вниз по течению.
Берен шагал почти так же бесшумно, как эльф, в руке у него было копье с ясеневым древком и кое-как прикрученной поперечиной. На правое плечо он накинул волчью шкуру, которую подарили Лютиэн хитлумские нолдор в знак ее победы над Сауроном. Огромная черная шкура покрывала Берена как плащ, а выскобленный череп лежал у него на плече. По мысли Айренара, это было слишком мрачное одеяние, да и слишком жаркое по этому времени, но Берен в нем почти не потел, и когда Айренару случалось касаться его руки, он замечал, что его пальцы холодны. На поясе Берен носил нож, как и Айренар, а еще Айренар держал наготове лук: одна стрела на тетиве, другая между безымянным и средним пальцем, чтобы наложить и выстрелить быстро, добивая раненую дичь.
Они видели много уток, но стрелять не спешили, потому что, с одной руки, ни один не хотел лезть за птицей в холодную воду, а с другой — утка все-таки слишком тощая добыча по весне. И Берен, и Айренар хотели добыть что-то получше: гуся или оленьего бычка, спустившегося к водопою. Хотя самой лучшей и самой легкой добычей был бы токующий глухарь, если бы он нашелся здесь.
Глухаря они не нашли, но в камышах, которыми поросло дно оврага, услышали шорох и смачный храп, который мог издавать лишь кабан. Осторожно приблизившись к краю оврага, они увидели зверя: тот ворочался в грязи и жевал вырытые корни осоки, время от времени оглашая окрестности утробным хрюканьем, исходящим словно бы из самого сердца. По весеннему времени он был довольно тощ, но достаточно велик, чтобы накормить всех.
Как и вся тварь, кабан одурел от весны, иначе почуял бы охотников гораздо раньше и не позволил приблизиться к себе.
— Что скажешь, нолдо? — прошептал Берен еле слышно.
— Скажу, что сил нам может и не хватить.
— Но если возьмем его…
— Если! — Айренар надеялся, что горцу не нужно рассказывать о повадках вепрей. Свалить такого зверя с первого удара — неслыханная удача, а раненым он бросается не в бегство, как олень, а на охотника. Клыки же выдавали в этом борове не юного подсвинка, а матерого секача.
— Что самое трудное в охоте на кабана, знаешь? — спросил Берен все так же на ухо эльфу.
— Остаться в живых.
— Нет, нолдо. Самое трудное — это, когда он попрет на тебя, не усраться.
И, не дав Айренару и единого мгновения для того чтобы возразить или попытаться удержать безумного смертного, Берен сбросил с плеч волчью шкуру, чтоб не сковывала движений.
— Lau! — громко крикнул Айренар, надеясь, что зверь бросится бежать и Берен оставит его в покое. Чего он не желал больше всего на свете — это принести Лютиэн окровавленное тело ее отчаянного жениха. Кабан дернулся, но Берен, вместо того чтобы остановиться, прыгнул в овраг, на лету перехватывая копье наконечником вниз
Он промахнулся, хотя и не попал туда, куда метил, потому что кабан и правда рванулся вперед. Вместо того, чтобы вонзиться зверю в затылок, копье пронзило ему спину и вышло из-под правой передней лапы, воткнувшись наконечником в землю.
Дикий визг раненого зверя пронзил барабанные перепонки Айренара. Потом он услышал страшный хруст — от рывка копье сломалось у наконечника, и зверь сумел с него соскочить, опрокинув Берена, который так и не выпустил древка из рук. На какое-то мгновение вепрь пропал из виду — только веер черных брызг из-под копыт; потом кабан остановился на другом конце оврага и бросился назад, на врага, причинившего ему столько боли. Берен успел подняться на колено и выставить перед собой обломанный конец копья. Слепой от ярости, кабан наделся на него грудью, снова опрокинув горца и протащив его по грязи до обрыва, где другой конец древка, зажатый у смертного под мышкой, уперся в глинистый склон. Айренар отшвырнул лук: стрелой эту тушу было не остановить. Он уже не думал о дальнейшем и не помнил себя — главное было убить вепря раньше, чем он соскочит с копья и снова кинется. Выхватив нож, нолдо прыгнул в овраг, на спину зверю, вонзая нож туда, куда метил сначала своим копьем Берен: в черный щетинистый загривок. Несколько страшных мгновений он не знал, сумел ли достать до становой жилы — кабан сорвался с кола и бросился в сторону. Секач был так силен и тяжел, что не сразу обрушившийся сверху вес, равный собственному, остановил его, и эльф тащился на животе за кабаном по грязи, обеими руками вцепившись в рукоятку ножа, прежде чем животное с хрипом упало на бок и, несколько раз дернув ногами в воздухе, испустило дух.
Берен, лежа на спине, сказал несколько слов на человеческом языке, которого, как он думал, Айренар не понимает. Потом вытащил из груди зверя нож (упав, он успел еще раз ударить), вонзил, чтобы очистить, в песок, и, поднимаясь, сунул в ножны.
— Почему вы, смертные, бранитесь теми же словами, какими говорите о соитии и зачатии? — Айренар тоже встал, утираясь, и вынул из зверя свой нож.
— Потому что тех, кого мы браним, иной раз лучше было бы не зачинать и не рождать! — прорычал Берен. — Зачем ты спугнул зверя?
— Я не хотел, чтобы ты ранил его и разъярил. И не верил, что ты убьешь его с одного удара.
Берен усмехнулся криво и зло.
— Ладно, нолдо. Теперь я и сам в себя не верю, так что упрекнуть тебя не могу. Бери его за ноги. Подтащим к тому бревну и выпустим из него кровь. Хоть и трудненько будет его туда втащить.
— По твоим словам, с самым трудным ты справился. Или нет? — поддел Айренар.
— С этим, роквэн Айренар, я никогда не знал забот. Мужчина из нашего рода в свою шестнадцатую весну должен взять на рогатину медведя. Но вот купаться в грязюке мне сегодня совсем не хотелось… Так что великое тебе спасибо за это нечаянное удовольствие.
