Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен (книги без регистрации .TXT) 📗
Он понимал также, что для остальных эти световые пятна кажутся очень яркими и крупными, они захватывают большую часть жизни и, хотя детали бывают смутными и выцветшими от времени, они складываются в практически цельную картину. Из нее рождается понимание себя.
Этого он лишен сейчас, а может быть, был лишен всегда. Схваченный когтями незнания, он подобен незрелому ребенку. Его легко использовать. Вполне возможно, во зло. Столь многие уже делали это, ибо в Икарии много силы, слишком много силы.
Но эксплуатации пришел конец. Все призывы Таралека Виида звучат тише отдаленного ветра, им не поколебать его. Гралиец будет последним опекуном Икария.
Он встал посреди улицы; все чувства обострились, потому что он понял, что знает это место, этот скромный, слабо озаренный обещанием фрагмент мозаики. Истинный свет так близок! Мера времени – с этого мгновения и только вперед. Жизнь начнется снова, и больше не будет риска потерять понимание себя.
«Мои руки потрудились здесь. В этом городе, под этим городом.
Все ожидает меня, ожидает пробуждения.
Когда я все сделаю, то начну заново. Жизнь, кусочки мозаики, которые будут укладываться в строгом порядке, одна за одной».
Итак, он устремился к двери.
Двери, ведущей к его машине.
Он шел, не обращая внимания на спешащих следом, на фигурки солдат, что сами убирались с пути. Он без всякого любопытства слышал звуки жестоких сражений, мечущегося по улицам насилия, едва отмечал разрывы, подобные грохоту молний (хотя утро выдалось тихим и безоблачным). Он проходил сквозь рассеянные тени столбов дыма, мимо горящих домов, фургонов и баррикад. Он слышал вопли и крики, но не поворачивал головы, отыскивая, откуда они исходят – хотя обыкновенно он имел обыкновение спешить на помощь страждущим. Он переступал распростертые тела.
Икарий некоторое время шел вдоль грязного от пепла канала, затем пересек его по мосту, попав в явно более старую часть города. Прошел по улице до перекрестка, свернул налево и продолжил путь.
День разгорался. Шум беспорядков доносился в этот квартал с далекого расстояния, и все же многочисленные прохожие казались ошеломленными. Никто не вел праздных бесед, только извозчики выкрикивали цены. Тягловый скот волочил нагруженные телеги. Дым мрачным предзнаменованием носился по улицам, и горожане брели сквозь его клубы, точно заблудившиеся.
Он приближался к двери. Разумеется, это не была настоящая дверь. Скорее рана, брешь. Он мог ощущать, как шевелится, пробуждаясь, ее сила, ибо как он чуял ее, так и она его.
Икарий замедлил шаг. Рана, да. Его машина ранена. Детали сдвинуты, повреждены. Прошли целые эпохи с той поры, как он построил ее, так что удивляться нечему. Будет ли она работать? Он сомневался.
«Но она моя. Я должен ее исправить, невзирая на цену.
Я получу дар. Я получу его».
Он снова ускорил шаг.
Дом, что скрывал один из узлов машины, рассыпался руинами. Никто не пытался исправить разрушения. Только один человек стоял рядом.
Икарий не сразу понял, что узнает этого человека. Он был на кораблях, и прозвище его Таксилианин.
Когда Икарий подошел близко, Таксилианин – глаза его были странно сияющими – поклонился и сделал шаг назад. – Итак, Икарий, – произнес он, – это твой день.
«Мой день? Да, мой первый день».
Хищник жизней обратился лицом к развалинам.
Сейчас где-то внутри разгоралось сияние; столбы света вырывались между обвалившихся балок и досок, копьями пробивали кирпич и камень. Сияние нарастало, и весь мир, казалось, трепещет от его мощи. Но нет, это не видимость – здания стонут и содрогаются. Слышится треск, хлопают, словно под ударами ветра, ставни.
Икарий сделал еще шаг и вытащил кинжал.
Внизу зазвучал гром, мостовые заплясали. Поднялись тучи пыли. Где-то вдалеке начали рушиться здания, как будто некие их части пробудились и пришли в неумолимое движение, пытаясь вернуться к изначальной схеме расположения.
Новые громы. Здания взорвались.
Взметнулись в небо колонны праха.
Белое сияние всё поднималось, сочилось снизу – что-то среднее между жидкостью и огнем – плескалось, брызгало. Копья и лучи пронизали воздух, окружив руины, выйдя на улицы, ластясь к Икарию; а он глубоко, наискось провел лезвием кинжала по руке, потом по второй, плотно перехватив оружие кровавой ладонью.
И поднял руки.
Чтобы измерить время, нужно начать. Чтобы вырасти, нужно укорениться. Глубоко врасти в землю, пропитанную кровью.
«Я построил машину. Это место выкует мое начало. Я больше не вне мира. Не вне самого времени. Дай мне это, ранена ты или нет. Дай. Если смог К’рул, почему нельзя мне?»
Из вен текло ослепительное пламя. Икарий шагнул в белизну.
Таксилианина отбросил взрыв белого огня. Миг удивления – и он сгорел заживо. Взрыв достиг ближайших зданий и обрушил их. Улица возле того, что прежде называлось Чешуйчатым Домом, стала мальстримом пробивающих стены и ставни плит и осколков камня. Здание напротив осело назад, затрещав всеми суставами, и сложилось.
Таралек и Старший Оценщик побежали от внезапной бури – успели сделать дюжину шагов, прежде чем их сбило с ног.
Монах – кабалий упал на спину и мельком увидел массу камня, обрушивающуюся на него; в этот миг он разразился смехом – но звук быстро заглох под тоннами обломков.
Таралек Виид успел перекатиться, чудом улизнув от обвала. Оглохший и наполовину ослепший, он руками разбросал обломки и вылез, срывая ногти и сдирая кожу с ладоней, наружу.
И там увидел – сквозь набухающее белое пламя – родную деревню, хижины, лошадей в краале, а за селением, под деревьями, сгрудившихся в поисках защиты от жестокого солнца коз. Собаки лежат в тени, дети, встав на колени, играют крошечными глиняными статуэтками, которые бродячий малазанский ученый считал исполненными великого и священного значения, хотя всякому ясно, что это всего лишь игрушки. Дети любят игрушки.
Что же, и сам он собрал коллекцию. Это было задолго до того, как он убил ту женщину и ее любовника, задолго до того, как убил брата того любовника, что объявил кровную месть и первым вытащил нож.
И тут козы закричали все вместе, закричали в великом ужасе и от великой боли – умирая! Громадные деревья занялись огнем, сучья попадали вниз.
Горели хижины, вокруг лежали в пыли трупы с покрытыми кровью лицами. Да, это смерть, гибель всего, что кажется прочным и предсказуемым, чистым и достойным доверия. Разрушение, истребление, уход.
Таралек Виид завопил и протянул окровавленные руки к фигуркам – таким прекрасным, таким священным игрушкам…
Огромный кусок камня опустился на голову гралийца, сокрушая кости и мозг, и упал наземь весь измазанный и покрытый клочьями седоватых волос.
По всему городу здания взрывались в тучах пыли. Камни, черепица, кирпичи и дерево летели в небо, белый огонь продвигался, дуги серебристого света перекидывались через стены, и казалось – ничто не способно их остановить. Дрожащая безумная паутина света соединила все части машины. Сила прибывала, ослепительно пульсируя, и стягивалась в одно место, в одно сердце.
В Икария.
Северная и западная стены задрожали, когда сместились их фундаменты, сдвинулись на четыре, пять шагов, начали изгибаться – словно части гигантской головоломки становились на положенные места. Рваные и покрытые трещинами секции стен осели, и звук падения прокатился по каждой улице города.
Во дворе гостиницы, которая благодаря разным незаконным схемам стала частью имущества Раутоса Хиванара, громадный кусок согнутого под прямыми углами металла поднялся на высоту двух ростов человека, что стоял перед ним. В основании обнаружился шарнир из белого огня.
Затем структура опустилась на манер кузнечного молота.
Раутос Хиванар присел, пытаясь уклониться, но недостаточно быстро, и тяжелый объект придавил ему ноги.
Пришпиленный Раутос чувствовал, как лижет его пламя, как кровь вытекает из раздавленных ног, смешиваясь с грязью гостиничного двора.
