Дороги Мертвых - Браст Стивен (серия книг .TXT) 📗

— Мой сын, — начал Кааврен без всякого вступления, когда Пиро отставил в сторону свою тарелку, — тебя призвали, чтобы служить — я не скажу Империи, так как ее уже нет, но памяти того, чем она была, и надежде на то, что она может возродиться опять. — Он остановился и посмотрел на Китраана, — Или вы скажите, что я неправ?

— Нет, не скажу, — ответил Китраан.

— Для чего в точности Чародейка хочет видеть нашего сына? — сказала Даро.

— Этого я не знаю. Но она хочет, чтобы он поехал со мной на Гору Дзур, до которой примерно шестьдесят пять или семьдесят лиг. Я приехал быстрее, чем собирался, так что если вы желаете отложить ненадолго отъезд, нет никакой причины, по которой вы не могли бы это сделать, но я не смогу рассказать вам больше того, что уже рассказал.

— Это совершенно естественно, — сказала Даро, потом быстро взглянула на Пиро и перевела взгляд вдаль. Мы доверим читателю самому понять, что могло твориться в душе матери в этот момент — а именно, когда она видит, как ее единственный сын собирается уехать из дома в первый раз, и, более того, уехать ради приключения с неопределенными результатами и неизвестными опасностями. Что до Кааврена, то, хотя он не был защищен и от таких чувств, тем не менее его нервная система была во власти других эмоций — эмоций, рожденных воспоминаниями о том, как он сам в первый раз уехал из дома, и о том, что он считал неудачей всех своей жизни, а еще надеждой, что его ребенок сможет в некоторой мере искупить его грех, а также печаль, что он сам не имеет возможности искупить его, а также множество других тончайших чувств и оттенков чувств, сопровождавших эти.

Что касается Пиро — а мы не колеблясь используем преимущество, которое дает нам наша позиция рассказчика, чтобы перелетать из сердца в душу молодого человека, когда только захотим — то можно сказать, что в нем очень глубоко было захоронено некоторое сожаление об уходе из семейного особняка, быть может навсегда, и рядом с ним лежал самый маленький намек на понимание того, что в пути его ждут неведомые и грозные опасности, возможно он почувствовал и нечто вроде преданности по отношению к идее, которой его отец служил так долго; но все эти эмоции опустились на самое дно его души и были подмяты одной единственной: внезапным страстным желанием выйти наружу и проложить свой путь в этом мире, лучший или худший, к добру или злу, к удаче или поражению.

Как хорошо известно, у каждого из Великих Домов есть своя особая черта: у Дзуров — героизм, у Драконов — жестокость, у Йенди — ум, у Лиорнов — благородство, а у Тиас, конечно, энтузиазм. Но у некоторых домов, и это тоже хорошо известно, есть и похожие черты; например Тиасы разделяют с Драконами и Дзурами одно любопытное качество: они совершенно не в состоянии сохранить свои мысли в тайне, так как они немедленно и полностью отражаются на их лице. Так что Даро и Кааврен сразу увидели, что происходит в душе их сына, и ответили в той же манере: на их лицах появилась улыбка, добрая и немного печальная, они потянулись друг к другу и взялись за руки. Кааврен, даже закашлялся от смущения и отвел взгляд, так как чужой был невольным свидетелем их супружеского единения душ и сердец.

— Хорошо, — через несколько секунд сказала Даро, придя в себя и отодвинув руку Кааврена, которую она слегка сжала, — мы еще должны обговорить детали, но в любом случае вы, мой добрый Китраан, должны провести эту ночь под нашей крышей, и вам надо показать вашу комнату. Слуга… — Тут она остановилась, сообразив что не знает имени слуги, а слуга, естественно, не знает замка. — Слуга, — продолжала она, — попросит мою служанку показать вам вашу комнату, и мы опять встретимся за обедом.

Китраан встал, поклонился и дал возможность проводить себя из комнаты. Даро, Кааврен и Пиро остались одни. Когда они опять уселись, Кааврен сказал, — Ты понимаешь, что это может быть крайне опасно.

— Да, понимаю.

— Я вполне доверяю тебе, и надеюсь, что ты храбро встретишь любую опасность, потому что ты, в конце концов, Тиаса.

— Да, отец, и более того, я ваш сын.

— Да, это правда, никто никогда не мог упрекнуть меня в недостатке храбрости, хотя бывали времена…

— Это еще не все, — мягко прервала его графиня. — Будь храбрым, мой сын, но не глупым.

— Даю слово, — сказал Виконт, — что меня всегда будет вести и вдохновлять ваш пример, и я всегда буду придерживаться принципов, в которых вы меня воспитали.

— Тогда, — сказала Даро, — давайте выслушаем эти принципы.

— Вы хотите, чтобы я произнес их сейчас, перед вами?

— Точно. Мы хотим понять, чему ты научился.

— Очень хорошо, я думаю, что вы не разочаруетесь. Я сейчас их повторю.

— Я слушаю. Что за принципы?

— Всегда стараться подумать, прежде чем делать, но доверять своим инстинктам, когда дело началось. Никогда не избегать опасности из страха за свою безопасность, но никогда не искать опасности самому. Никогда не приспосабливаться к моде из страха показаться эксцентричным; никогда не быть эксцентричным из страха прослыть конформистом. Никогда не ронять свою честь и честь Дома, хранить память об Империи. Всегда заботиться о своей лошади, своем лакее и своей экипировке так, как будто они часть моего тела. Держать себя в соответствии с более высокими стандартами поведения, чем я ожидаю от других. Никогда не бить без причины, но если есть причина, ударять в самое сердце. Уважать, подчиняться и любить тех, кого боги назначили мне в начальники, ради них, когда они заслуживают этого, ради себя, если они этого не заслуживают, и всегда ради выполнения своего долга. Быть верным своему Дому, своей семье и принципам Империи.

— Великолепно, — сказала Даро. — А теперь займись своей лошадью, своим лакеем и своей экипировкой, так как ты уезжаешь на следующее утро.

В ответ на эти слова Кааврен глубоко вздохнул, Даро быстро взглянула на него, но он утвердительно кивнул. — Задержка, — сказал он, — только…

— Да, — сказала Даро.

Пиро встал, ощущая взрыв эмоций со стороны родителей по отношению к себе, тем не менее он просто поклонился и вышел из террасы без видимой спешки; зато выйдя за дверь он пустился бегом через замок к конюшне, дал своей любимой лошади добавочную порцию зерна и занялся подготовкой к путешествию.

Тем временем Граф и Графиня Уайткрест пили кляву на террасе, глядя на южное побережье Драгейры; вид, запах и звуки моря наполняли их души печалью. Кааврен никак не мог оторвать взгляд от красноватых волн.

— Милорд, — сказала графиня, — Что вы там хотите найти?

— Корабли, миледи, из дальних стран.

— Придет день и вы увидите их, — сказала она.

После этого они молчали добрую часть часа. Наконец заговорил Кааврен, очень тихо, — Мне кажется, что я все-таки сделал что-то хорошее.

— Вы говорите о Принцессе Лудин?

— Точно.

— Да, но скажите более ясно.

— Ничего особенного, — ответил Кааврен. — Только то, что в данном случае я, кажется, послужил орудием богов.

— И вы рады?

— Я чувствую, что в некоторой степени бремя, лежащее на мне, уменьшилось.

— Тогда и я рада.

Кааврен быстро взглянул на нее, — Это не так легко, дорогая…

— Не будем говорить об этом. Намного лучше глядеть на океан-море и думать о далеких берегах.

— Да, давайте сделаем именно это.

И они так и делали, пока Даро не пришлось уйти, чтобы заняться делами поместья Уайткрест. А Кааврен сидел на том же кресле вплоть до второго часа после полудня, когда к нему присоединился Виконт, который почтительно приветствовал его и, по знаку Кааврена, сел рядом с ним.

— Ты готов уехать завтра утром? — спросил Кааврен.

— Да, сэр, готов.

— Как ты собираешься ехать?

— Сэр, я беру мою лошадь и, с вашего разрешения, мы нагрузим припасы на чалого мерина, который достаточно велик и силен, так что может нести еще и слугу, если вы, не считаете, что нам надо взять мула. Тем не менее я хочу взять как можно меньший груз, чтобы путешествовать как можно быстрее.