Колдун из Темногорска - Алферова Марианна Владимировна (книги серии онлайн .TXT) 📗
– Так вот, тут интересный фактик выяснился. В восемьдесят четвертом году ныне покойный Александр Стеновский присутствовал на первом тайном заседании колдовского Синклита, хотя сам никогда ни к белой, ни к черной магии не имел отношения.
– Не знал, что вы интересуетесь историей Синклита, – заметил Роман.
– В Темногорске без этого нельзя, – скромно потупился Сторуков. – Но вы-то сами, Роман Васильевич, как я погляжу, плохо историю своих соратников знаете.
– Я еще мал был в тот год, – сухо отвечал Роман. – На Синклит дед мой ездил.
– Тогда много народу приехало, – кивнул Сторуков. – И среди них некто Иван Кириллович Гамаюнов. Слыхали о таком?
«Ого! – мысленно воскликнул Роман. – Парень-то этот только изображает недотепу».
– Слыхал, – кратко отвечал колдун.
– Этот господин Гамаюнов в одном благотворительном фонде после работал. Что за фонд – не знаю. Но говорят… – Сторуков огляделся. – Денежки там были немаленькие. Из-за границы пожертвования шли. В девяносто четвертом фонд закрылся, а господин Гамаюнов исчез, как в воду канул. – Сторуков подмигнул Роману. – Вы, надо полагать, уезжаете.
– Да, к отцу заглянул. Теперь ехать надо. По делам.
– Поторопитесь. В двух кварталах отсюда я видел шикарную тачку. Мне почему-то кажется, что в ней прибыли ваши недрузья. Желаю удачи. – Сторуков демонстративно повернулся к Роману спиной.
«Кто же труп на пустырь привез? – размышлял Роман над задачкой, подкинутой следователем. – Сами заказчики вряд ли могли выкинуть своего киллера за ненадобностью. Тело подложили, чтобы на меня указать: водный колдун человека иссушил, ату его, ату… Доносик такой аккуратненький. Весь вопрос – кому. И кто ж донос удружил? Ну, таких в Темногорске немало. Выбор велик. Имен семь могу перечислить… да стоит ли?»
Пока колесили по улочкам Пустосвятово, никто им не препятствовал. Но стоило только выехать на дорогу из поселка, как Роман ощутил сильнейшее давление. Хорошо, что после недавнего дождя все бесчисленные колдобины в асфальте полны были водой. Миг – и вода эта поднялась в воздух, еще миг – и, собравшись в водную стрелу, она устремилась вперед, волоча за собою в хвосте беспомощную машинку. И когда впереди взметнулось поперек дороги оранжевое пламя, водяная стрела пробила ее без труда, и машина колдуна устремилась в спасительную брешь.
Когда Роман оглянулся, пламени уже не было – лишь у обочин плясали вялые желтые огоньки, умирая. Но ясно было, что кто-то пытался остановить Романа Вернона. Пытался, да не сумел.
Юл сидел на заднем сиденье, насупленный и злой. Он был зол на брата, который явился неизвестно откуда и которого Юл ни за что не желал признавать за родню. Еще больше он злился на Романа. Или – на самого себя?
Он струсил. Как давеча с отцом, так и теперь в сарае. Когда такое с тобой случается один раз, это еще ни о чем не говорит. Но дважды за два дня спасовать так недостойно – это уже не ошибка, а порок. Он перепугался до смерти, обмочился со страху. Теперь все ясно: он трус. Он обнаружил у себя тайную болезнь. Хуже рака. Но от трусости не умирают, и с этой болезнью придется жить дальше. Он – трус. Юл исподтишка глянул на своих спутников. Неужели они знают об этом? Если знают, тогда всему конец. Разве можно вынести, когда брат (ведь это его брат, как ни верти) считает тебя трусом. Разумеется, колдун ему никто. Плевать на колдуна. Но все равно, если Роман узнает, тогда смерть. Не в прямом смысле, конечно, а равносильно смерти. Юл не сможет смотреть никому в глаза. Если там, наверху, есть некто, тот, всемогущий, поймет и простит. Он не карает за трусость. Перед ним не стыдно, потому что он сильный.
«А, может, они не догадались?» – утешил себя Юл. Тогда можно еще что-то исправить. Можно как-то пересилить себя и выжечь проклятый порок из сердца каленым железом. Потому что жить дальше и постоянно ощущать себя трусом невозможно. И Мишка, если узнает, будет его презирать. Вот Мишка – не трус, Мишка его собственным телом прикрыл, под пули полез. А Юл трус, трус, трус. Он чувствовал, что на глаза его наворачиваются слезы, но тут же высыхают, обжигая солью веки. Трусы не умеют жалеть других. Они плачут только от жалости к себе. Юл не сдержался и всхлипнул.
Алексей положил ему руку на плечо и сжал пальцы – мол, держись, парень.
Ну конечно, они еще ни о чем не догадались. Юл судорожно вздохнул и кажется, в первый раз с приязнью глянул на брата. Как хорошо, что Алексей ничего не говорит. Отец точно так же умел молчать. Юлу очень хотелось спросить, любит ли брат мороженое. Но он боялся. Боялся, что Алексей ответит «нет».
– Итак… Что будем делать? Бежать? Прятаться? Нападать? – спросил колдун.
– Нужно посчитаться с убийцей, – ответил Алексей.
– Браво. Где его искать?
– В Питере. Он должен быть там.
Начинало смеркаться, и вновь зарядил дождь – в этот раз мелкий, моросящий, будто влажная вуаль повисла в воздухе. «Санкт-Петербург, 100 км». Мелькнул за окном машины знак. Роман вопросительно взглянул на Стеновского, но тот ничего не ответил, лишь молча указал у развилки нужную дорогу.
– Жратва есть? – спросил Юл. – У меня живот подводит.
– В сумке, – отозвался Роман.
Юл принялся рыться в пакете. Там было штук десять палок твердокопченой колбасы и пара буханок хлеба.
– Ты что, одной колбасы набрал? – изумился Юл.
– Выбор там был невелик, – признался колдун. – Зато дорогая.
Роман постоянно смотрел в зеркало заднего вида – нет ли погони. Погони не было.
– Ты бывал в Питере? – спросил колдун.
– Я там вырос, – отвечал Алексей.
– Тогда тебя будут искать именно там.
– Вряд ли. Колодин и его люди считают, что я жил в Темногорске. Во всяком случае, я на это надеюсь.
– Ты здорово насолил этим ребятам. Что ты такое сделал? Украл у них миллион баксов?
– Гораздо больше.
– Ладно, не пудри мне мозги, – рассмеялся Роман. – Ты не похож на преступника.
– Разве? – Губы Алексея горько изломились. – Разве?
Часть lI
Глава 1
Назад, в прошлое
Шел 1984 год. До напечатания оруэлловского романа в России было рукой подать. До воплощения написанного в романе еще ближе. Развилка времен, когда будущее не определено. Именно такие даты надо выбирать для путешествия на машине времени искателям приключений, чтобы круто повернуть историю в неведомое русло.
Что они могли знать о своем будущем? Планировали? Прозревали? Просто жили… Уверенные, что так и будет всегда и все – неизменно.
«Ватная жизнь», – смеялся Стен. – Ленка, тебе нравится жить в вате?»
«Что?» – она не понимала. Улыбалась.
Она многое не понимала из того, что он говорил.
«О чем ты?»
«Пробовала спать под ватным одеялом, накрывшись с головой?»
«Тепло», – она смеялась.
«Попробуй. Только не задохнись».
Лена думала – Стен шутит. Он странно шутил. Иногда зло. Иногда взрывался. Говорил гадости.
Она попробовала. Десять минут было приятно лежать. Потом сделалось жарко. Потом – дышать стало трудно. Лена глотнула воздуха и вновь забилась под одеяло. Опять не получалось. Все время хотелось высунуть голову. Даже если засыпаешь под одеялом, все равно просыпаешься – голова наружу.
«Ну, как?» – спросил Стен утром насмешливо.
Знал, что она проверит.
«Глупо».
«Да, глупо жить под одеялом. Но живем».
«Сам придумал?»
«А что?»
«Разве тебе плохо?» – спрашивала она.
«Очень. Я скоро умру. Задохнусь. Но ватная жизнь скоро кончится».
«Откуда ты знаешь?» – не поверила она.
«Я жду».
1984 год. Немало с тех пор промелькнуло весен и зим. Но тот год Лена Никонова запомнила до мельчайших подробностей.
Их экспериментальная школа располагалась в старинном здании бывшей мужской гимназии. Некий дух академизма, не вытравленный, витал в просторных классах с огромными окнами и широченных коридорах с натертым до блеска паркетом. Впрочем, и дух либерализма не исчез до конца. Хотя внешние формы директрисса старалась блюсти. Лешка смеялся, что в школе, как в Древнем Риме, дисциплине поклоняются как божеству. «Впрочем, – добавлял он, – в период заката Империи поклонение языческим божествам стало пустой формальностью. Как у нас – комсомольские собрания».
