Каменное эхо - Имранов Андрей Вадимович (чтение книг txt) 📗
Я шагнул в главную залу и сразу понял причину своих тревог — свечи не горели, и все помещение было погружено во тьму по причине глубокой ночи за окнами. И значит это, что я проспал весь день, и — что важнее — никто не пришел меня спасать. Или… приходил, но я этого не слышал, поглощенный сном.
Я подошел к окну и, приставив ладони к вискам, прижался к стеклу, надеясь увидеть там… что? Изготовившихся к атаке архимагов Белого Круга или руины домов, оставшиеся после неудачного штурма? Но что бы я там ни надеялся увидеть, за окном расстилалась обычная спокойная осенняя ночь. На улице горели все фонари, накрапывал дождь, временами проезжали повозки; подняв воротники и сгорбившись, быстрым шагом проходили прохожие. Ничегошеньки там, похоже, не намечалось… Когда, интересно, Урсай собрался меня в темнавца обращать? Тут я услышал, как за спиной у меня отворилась дверь, и вздрогнул. Тень Шихара, легок на помине.
— Локай, ты готов? — ну разумеется, кто же еще.
— Нет, — сказал я твердо, оборачиваясь и чувствуя твердую решимость всеми силами воспротивиться обращению в адепта Тьмы. Любым способом… Гор всемилостивый, да лучше помереть, чем стать Врагом Света. Я заозирался в поисках чего-нибудь, чем можно лишить себя жизни… или хотя пригрозить это сделать. И почему мне это сразу в голову не пришло? Надо было хоть нож в кармане припрятать… но поздно, и я только вздернул голову, стараясь всем видом показать, что умру, но не дамся.
Урсай, склонив голову, молча наблюдал за мной, потом прошел к столу и сел. Щелкнул пальцами, по всей зале зажглись свечи. Я зажмурился, прикрыв глаза ладонью.
— Сядь, — сказал мне маг спокойным голосом, — поговорим.
Я осторожно присел на край стула, не убирая, однако, непреклонного выражения с лица — пусть видит, что намерение мое твердо.
— Я не понимаю, — продолжил он слегка раздраженным тоном, — почему ты ведешь себя так, словно я тебя как минимум собираюсь лишить девственности противоестественным способом? Представление Тьме — это то, чего алкали многие, но получали лишь единицы. Во все века Темное посвящение ценилось намного выше Светлого…
— Не во все, — буркнул я под нос, но он расслышал.
— Я не говорю про ваши времена, они совершенно ненормальны, и к ним я еще вернусь позже. А пока — да будет тебе известно, что, когда адепту предоставлялся полноценный выбор между Светом и Тьмой, огромное большинство выбирало Тьму. Свет выбирали только те, которым и выбирать-то, в принципе, было нечего, — святоши из монастырей с промытыми мозгами да те, у кого денег на Темное посвящение не хватало.
Я против желания удивленно вскинул брови. Денег не хватало? О чем это он?
— Да, да, — заметив мое удивление, продолжил Урсай. — Представление Тьме всегда и везде проводилось только за плату, и немалую, между прочим, — ведь ритуал требует редких и недешевых ингредиентов. Но желающих всегда хватало, даже за очень большие деньги. А вот Светлые, наоборот, частенько проводили Представление даром или за символическую плату. Они, разумеется, поднимали вокруг этого факта кучу пыли, вещая о жадности Темных и бескорыстии Светлых, совершенно упуская из виду то обстоятельство, что для Представления Свету ингредиентов не требуется вообще никаких. Ну да, люди просвещенные всегда знали цену этим россказням и предпочитали заплатить побольше, но получить товар качественный.
Урсай постучал пальцами по столу, пожевал губами.
— Я понимаю, тебе с рождения долбили голову уверениями, что адепт Тьмы — суть враг каждого доброго человека и что темная магия — однозначное зло. Но разве у тебя своей головы на плечах нет? Почему ты так настроен против Темного посвящения?
Что, он меня совсем за тупицу зашоренного держит? Какое может быть преимущество в том, чтобы после смерти из могилы выкапываться да на людей бросаться?
— У Света канал шире, — сказал я зло.
— Чушь! — воскликнул Урсай, хлопнув ладонью по столу. — Канал у обеих сил одинаковый. Другое дело, что Свет прикрепляется к тебе сразу в трех узлах… В каких, знаешь?
Нет, он точно меня за несмышленыша держит. Я поджал губы и неохотно кивнул. Маг хмыкнул.
— Именно — через голод, сексуальность и волнение духа. И что из этого вытекает, тоже знаешь? Плотно покушал или выпил — канал прикрывается, спектакль посмотрел или просто с друзьями повеселился — канал прикрывается, переспал — канал прикрывается. А если уж покушал, повеселился и переспал — вообще без источника останешься, пока узлы снова не откроются. Так оно же еще и наоборот работает, — торжествующе воскликнул Урсай, — если будешь часто и помногу силу из канала черпать, аппетит пропадет, умение радоваться жизни — тоже, да и морковка завянет. — Маг усмехнулся. — И станешь ты тощим желчным старикашкой, как каждый второй из Светлых. Чего же тут хорошего? А Тьма — она через одну чакру входит…
Урсай уставился на меня выжидательно. Я молчал. Где-то я об этом читал, но внимания не обратил, поэтому не помнил.
— Через боль.
— Но… — вскинулся я.
— Никаких «но». Чем больше ты черпаешь сил из Тьмы, тем меньше чувствуешь боль, и я не усматриваю в этом ровным счетом ничего плохого, скорее наоборот. Все легендарные боевые маги были темными, множество простых бойцов — немагов — покупали Представление Тьме только из-за этой особенности. Ты можешь в любой момент замкнуть канал, вообще перестав ощущать боль, и биться в таком состоянии до тех пор, пока тебя буквально на куски не разрубят. Так что, как ни смотри, — выбирая между Светом и Тьмой, любой здравомыслящий человек выберет Тьму.
Урсай поднял руки ладонями мне навстречу:
— Я знаю, в качестве возражения ты скажешь мне про посмертие. Но вдумайся: так ли уж тебя волнует, что с тобой будет после твоей смерти? Мне так совершенно безразлично не только что со мной будет после моей смерти, но даже что будет со всей остальной вселенной — какая разница? Но уж если ты так боишься причинить после своей смерти кому-нибудь вред — так есть множество способов предотвратить это. Например, простенький амулетик из лунного серебра, носимый на шее. Тебе он не повредит, а зомбака убьет сразу на месте, он даже выкопаться не успеет.
Вообще-то как раз перспектива превращения в ходячий труп меня не сильно пугала, но вот…
— Я в ад попаду, — сумрачно заметил я.
Урсай мелко захихикал:
— А так ты куда собрался? В рай? К крылатым одалискам и медовым рекам? Хочешь сказать, ты свято блюдешь заветы всего вашего сонма богов?
Я смутился:
— Ну… так у меня хоть шанс на перерождение есть, пока я еще… совсем не…
Темный взглянул на меня с сожалением.
— Шанс у него, поглядите-ка. Ваша религия вообще меня поражает до глубины позвоночника. Соблюдаешь заветы всех Девятерых — попадаешь в рай. Не соблюдаешь все или обратишься к Тьме — навечно в ад. Нарушил какой-либо завет один раз либо нарушал постоянно все, кроме одного, — переродишься… ну, разумеется, если не обратился к Тьме. Ну не смешно ли? Послушай, вот есть у меня один местный знакомый — душегуб, насильник и хам, какие редко встречаются. Таких в дни моей молодости прилюдно на площади четверкой лошадей разрывали. Так он сейчас с грехом чревоугодия борется — жрет только отруби да овес и водой запивает. Да и то — лишь чтобы с голоду не умереть да с ног не свалиться. И всерьез уверен, что ад ему не грозит, хотя душ на нем загубленных столько, что он уже сам давно со счету сбился.
— Ну и переродится он какой-нибудь глистой, — с жаром воскликнул я. Урсай запнулся, посмотрел на меня недоуменно, потом откинулся на спинку сиденья и громко, с удовольствием расхохотался.
— Глистой, надо же, — сказал он, хлопнул себя по боку и опять засмеялся. — Ну, повеселил. — Посерьезнел и продолжил: — За свою жизнь, которая растянулась, право же, намного длиннее, чем я предполагал, я видел столько религий, что всех уже и не упомню. Никто сейчас не помнит богов моей молодости, и, поверь мне, через тысячу-другую лет никто не вспомнит нынешних. О какой вечности может идти речь, если эти боги живут меньше некоторых людей? И вот еще: мне несколько тысяч лет от рождения, я самый сильный маг в этом мире, а так и не встретил ни одного бога. Изначальные Силы — есть. Есть Свет, есть Тьма. Есть Сумрак, хотя я порой в этом сомневаюсь. Но богов я не видел ни одного… Хотя нет, встречался мне один… богом себя называл, храмы ему строили, молитвы возносили, все честь честью. Крепкий был тип, почти столь же сильный, сколь и безумный, но все же не сильнее меня. И что? Похож я на бога?
