Врата Изгнанников - Черри Кэролайн Дженис (книги .TXT) 📗
Вейни осторожно встал и Моргейн в то же мгновение вскочила на ноги. Он молча показал рукой на коня Чи, привязанного вдали: быть может что-то тревожное случилось там, и он сам бесшумно направился к жеребцу, пока Моргейн так же бесшумно подошла к пасущейся паре, чтобы успокоить ее.
Гнедой мерин навострил уши, его ноздри раздулись. Вейни придержал его, натянул привязь, как бы сделал с их лошадьми, и приготовился отреагировать на любой звук тревоги. В конце концов может быть они почувствовали самого обыкновенного хищника, или даже одинокого оленя — в этих сосновых лесах не может быть ничего более худшего.
И тут он услышал отчетливое звяканье сбруи, всадники неторопливо скакали вниз по дороге — спускаются, подумал он, хотя в холмах эхо могло обмануть кого угодно. Он зажал пальцами нос гнедого, бросил взгляд на Моргейн и прошептал ей несколько слов на языке Карша. Чи, лежавший между ними, поднял голову, но не сдвинулся с места, только напрягся и покрепче натянул одеяло на плечи — лицом к нему, задом к Моргейн, которая была достаточно близко, чтобы остановить любой крик, но не могла все время следить за ним.
Тишина, ни малейшего звука из лагеря. Гнедой дернул головой и ударил копытом, и Вейни пришлось посильнее сжать его нос, заставляя его успокоиться. Одновременно он скользнул обеспокоенным взглядом по Чи. Тот не шевелился.
Через долгое, очень долгое время звуки начали таять, унесенные ветром. Издали еще доносилось смутное звяканье сбруи и топот лошадей; днем, слава Небесам, всадники больше смотрят на дорогу перед собой и на то, что происходит в долине; никому и в голову не пришло обыскать одинокий каменный холм.
Слава Небесам, еще раз повторил он про себя, они уже погасили костер и вымыли все сковородки, а ветер дул от дороги, а не от них.
Наконец все стихло. Опять запели птицы. Вейни, осторожно, отпустил лошадь, и взглянул на Чи.
И кивнул ему.
Моргейн тоже оставила лошадей и вернулась на берег ручья.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Чалый жеребец отпрянул от огня и всадник стегнул его арапником, направив вперед, прямо в дым, туда, где слуги-люди уже орудовали топорами, мокрыми дерюгами и мотыгами, стремясь не дать огню перекинуться через Дорогу. Остальные поскакали вслед за ним — как кел, так и крестьяне, спешно набранные в деревнях.
Киверин, так его звали на самом деле, а вовсе не Гаулт ап Месиран, но временами он сам забывал это, как сейчас, когда мятежники напали на саму землю и лес. Такого еще не было никогда, и желания Гаулта и сущность того, что было Киверином, слились воедино.
Земля горела. Клубы дыма они увидели из Морунда, задолго до того, как нашли первую лошадь без всадника, пасущуюся на лугу рядом с замком. В такую ясную ночь не могло быть никаких причин для огня, кроме одной; и Гаулт немедленно поднял арендаторов, приказал зазвонить в колокола, чтобы разбудить крестьян, и послал гонцов на восток, где жили другие лорды, твердо правившие наследственными землями. К южным Воротам, самому быстрому пути на север, он послал своего помощника, Керейса — потому что война против самой природы, изменение тактики человеческим племенем, было важным делом, и Сюзерен в Манте предпочитал получать сообщения, которые выказывают побольше рвения, а не довольство собой.
Гаулт не хотел, чтобы дело дошло до подобных унижений, более того, ему совсем не были нужны проблемы со Скаррином, который и без того не слишком привечал его; справедливое наказание мятежников — вот что могло спасти его. У ручья Гиллина он сломал спину мятежа, убрал своего бывшего союзника Ичандрена, всегда досаждавшего ему, и дал урок всем остальным; и с того времени мужчина на пегом мерине, ехавший сзади, тоже перестал быть человеком, хотя и выглядел, как человек.
Его звали Джестрин ап Десини, но за его когда-то симпатичном, а ныне изрезанном шрамами лицом жил совсем другой разум, старый друг Гаулта-Киверина, Пиверн. Он получил слишком тяжелые раны в сражении у ручья Гиллина и был вынужден при помощи ворот стать человеком — одним из людей Ичандрена, его кузеном.
Что за ирония, подумал Гаулт-Киверин — два старых друга скачут рядом, стремясь отомстить, ведь Джестрин был союзником и проводником Гаулта во время набега на горы, в котором они, тогда люди, когда-то участвовали и скакали вместе с Ичандреном против кел.
Так-то в их дружбе, подумал Гаулт, есть что-то поэтичное, и даже вдвойне.
Над дорогой спустились сумерки, и сама дорога, которая начиналась в предгорьях как путь для груженых телег, превратилась в узкую тропинку, петлявшую между соснами, бледную линию, проделанную ногами людей или лошадей, и по краям так плотно заросшую мокрой травой, что было легко ошибиться и повернуть не туда, огибая очередное дерево.
Тропа даже не пересекала таких мест, где два всадника могли бы ехать рядом, и на ней было слишком просто устроить засаду.
Мысль о засаде мучила Вейни — постоянно. Как бы мало ему не нравились такие закрытые дороги, еще меньше он хотел бы оказаться на открытой большой дороге, где, если верить Чи, их точно ждала засада. Чи ехал впереди, Моргейн сзади, в тени от верхушек сосен, и, похоже, парень не мечтал о том, чтобы сбежать: он даже решил не надевать свое собственное вооружение, которое Моргейн вернула ему — едва подсохшие шрамы еще сильно болели, объяснил он, и ехать в броне было бы слишком тяжело.
Тем не менее Чи вооружился, до известной степени: у него был тот самый маленький складной нож, который он просил; Моргейн решила хоть чем-то подбодрить его, подумал Вейни. А может быть это еще одна проверка.
Определенно Чи выглядел смущенный, и потом он сказал: «Миледи», на удивление почтительным тоном, пока Вейни стоял рядом с кишками, завязавшимися в узел, рукой, стиснутой на рукоятке меча, и думал, насколько этот ножик близко к животу Моргейн.
Но Чи положил его в ножны и сунул в карман кожаного седла, всю броню привязал позади коня, вместе с одеялом и седельными сумками; а сейчас ехал впереди, безусловно чувствуя за спиной и меч Вейни и оружие Моргейн. Да, вряд ли мысль о предательстве забредет ему в голову, во всяком случае сейчас.
Чи заверил их, что вся тропа идет среди деревьев. И, пока они едут по ней, скорее всего их никто не увидит.
Зато и они сами не могли видеть дальше ближайшего поворота, а вокруг лежал бесконечный ночной лес, в котором они не знали ни одной дороги и полностью зависели от проводника, того самого, который уже дважды ошибся, случайно — если верить его клятве.
Сам Вейни не был уверен в этом. Моргейн могла бы нагло явиться прямо в Морунд, потребовать гостеприимства, привести Чи прямо в главный зал крепости и заставить Гаулта считать его гостем… ее силы вполне хватило бы, чтобы справиться с пограничным кел-лордом.
Если бы он убедил ее поступить так, земля бы не горела, больше полудюжины людей осталось бы в живых, а этот дважды ошибившийся проводник не держал бы их жизнь в своих руках…
«Леди», так Чи обращался к ней, но что кем он считал ее на самом деле? Ведьмой? Чи, несомненно, что-то знал о волшебстве, потому что жил около кел и понимал, что они появляются не из чистого воздуха и злого намерения; скорее всего это были не одни суеверия и он должен был понимать, что это как-то связано с оружием кел. И есть тонкое различие между этим и…
Когда мысли Вейни дошли до этой точки, он вынужден был признаться самому себе, что не слишком хорошо понимает, что такое волшебство, что он носит рядом с сердцем, и что такое меч, с которым не расстается Моргейн, и как он сам одновременно охраняет и ненавидит все, что связано с ней.
А если они встретят на дороге какую-нибудь невинную семью с детьми…
Бог, помоги ими, подумал он; Бог, помоги нам.
И все это время он пытался забыть лицо, затаившееся внутри, за глазами: лицо шестнадцатилетнего паренька, в мертвых удивленных глазах которого отражались равнодушные звезды.
